— Программу вечера составляю я, прошу прощения, — встрял Эвальд. Он в два шага оказался возле одного из стульев и поднял с него десяток листов с нотами. — Скажите, вам доводилось играть легкомысленного содержания песни? Вернее, аккомпанировать им?

— Доводилось пару раз, — пожал плечами Хор. — Однако я мог бы исполнить нечто более достойное, — краем глаза он отметил, что Илана при этих словах хихикнула. Хемена оставалась царственно спокойной.

— В следующий раз, — постановил Эвальд и, шагнув к роялю, торжественно вручил гостю ноты. — Вы знаете мотив «Голубых ворот»?

Хор удивленно приподнял брови.

— Это же такой… примитив, — нашел он нужное слово, хотя хотелось сказать нечто более резкое.

— Если знаете главную мелодию, то особых проблем возникнуть не должно, — Эвальд водрузил ноты на подставку. — Со всеми нюансами аккомпанемента разберетесь? Я дам вам время познакомиться с нотами, можете даже порепетировать.

— Зачем? — удивился Хор. — Там же идет сплошной повтор, я мог бы и с первого раза сыграть.

— Не хорохорьтесь перед дамами, — улыбнулся Эвальд. — Вы это с первого раза не сыграете.

— Думаете, в семье Хорана не было хороших учителей музыки? — мягко спросил Хор. — Я получил прекрасное образование до того, как меня записали в одаренные. Вы будете петь? Я начну.

— Ладно, как хотите, — пожал плечами Эвальд, с легкостью отказавшись от своей позиции. — Там мудреная гармония, но, надеюсь, вы справитесь. Я буду петь не «Голубые ворота», а стихотворение того же ритма, но более качественное. К сожалению, ещё не нашлось композитора, который сочинил бы к нему музыку.

Хор положил руки на клавиши и рассеянно глянул в ноты, зная, что музыка действительно примитивная: всего одна мелодическая строка на протяжении всей песни — и только в самом конце небольшие изменения. Эвальд развернулся к сестрам.

— Начали?

Хор кивнул и неторопливо заиграл начало, отгоняя из мыслей саму песню, не самую красивую.

— Ах, судьба-проказница, ах, судьба-шалунья, — вступил мягкий баритон Эвальда — и внезапно на последнем слоге сделал изящный ход вверх. Рояль в сочетании с этим прозвучал фальшиво, и Хор сбился; пальцы левой руки ускакали на совсем не те клавиши. Он с досадой поднял ладони, понимая, что уже не успеет за темпом певца: пел наследник Мистералей так же быстро, как и говорил. А ноты и впрямь оказались непростыми.

Эвальд улыбнулся — совершенно без сарказма. Хор пожал плечами.

— Вы говорили, что песни будут достойными. По началу этой я уже понял, что достойной в том смысле слова, к какому привык я, её назвать нельзя, — произнес опростоволосившийся музыкант с прежней невозмутимостью.

— Так вам не понравилась песня? — улыбка Эвальда стала слегка виноватой. — Я всегда откладываю наиболее эффектные вещи под конец выступления, а эта не столь дурна, как вам могло показаться. Вы ведь разобрались с гармонией, да?

Позади раздался жизнерадостный смешок, принадлежавший, очевидно, Илане.

— Разобрался, — кивнул Хор.

— И о чем же вы хотите услышать? — деловито поинтересовался Эвальд.

— Я хочу услышать достойную песню, — просто ответил Хор. — Да, кстати, а откуда у вас эти тексты?

Эвальд порылся в кармане и извлек сложенный листок бумаги, исписанный так плотно, что весь казался синим. Видимо, именно здесь и содержались все тексты, выученные им наизусть.

— Один из моих хороших друзей, бывавший, к слову сказать, на этих вечерах, работает в небольшом литературном журнале, куда приносят на публикацию стихи. Среди них попадаются совершенно любопытные экземпляры, — развернув свой листок, он принялся сосредоточенно всматриваться в массив мелких букв. Потом перевернул чудо-записку вверх ногами и довольно кивнул. — Тут, например, великолепно описан закат.

— Эви, вот про закат не надо, — вдруг серьезно сказала Илана.

— Прости, — Эвальд на две секунды обернулся к сестре и виновато ей улыбнулся. — Я забыл. У нас тут свои традиции, — пояснил он уже Хору. — Закат придется отложить, все легкие по содержанию вещи — тоже. Значит… — Эвальд на мгновение наморщил лоб. — Возьмем вот это. Мотив «Желанной» знаете?

— Плохо, — признался Хор. Мотив-то он знал, но понимал, что ноты и в этот раз окажутся непростыми.

— В таком случае гляньте, — Эвальд выудил из десятка листов с нотами нужный. — Тут уже не столь мудрено, но все равно некоторые моменты могут показаться непривычными. Я люблю красивые фортепианные аккомпанементы, потому и стараюсь добывать наиболее причудливые. Вы уж простите. Хемин, пока наш гость изучает мелодию будущей песни, не могла бы ты рассказать о последнем экзамене?

— Да, да, расскажи, — присоединилась к просьбе Илана, с неизменным задором щурясь.

— Вы имеете в виду тактический, когда нас вывезли в поле, дали в подчинение по отряду солдат и устроили войну всех со всеми? — усмехнулась Хемена, скрестив руки на груди. — О да, это было весело, но я не могу рассказывать государственные тайны при постороннем.

Посторонний тихонько хмыкнул и занялся нотами, делая вид, что полностью сосредоточен на них. Разумеется, с первого раза сыграть мудреную мелодию не вышло.

— Сколько будут ещё длиться твои экзамены? — полюбопытствовала Илана.

— Предлагаю закрыть и эту тему, — прямо, безо всяких намеков сказала Хемена. — Мне хватает напряженности со всеми экзаменами, а на наших вечерах не говорят о делах и беспокойных вещах. Лучше ты что-нибудь расскажи, Эви. Как там твои обязанности? Почему ты на целый месяц забросил наши вечера?

Эвальд развел руками:

— Обязанностей мало, но занятости хватает. И не только у меня.

— Ага, хватает, — хихикнув, вступила Илана. — Ты занимаешься тем, что присматриваешь за двумя Академиями, где учатся твои сестры, и только самостоятельность Адилунд не позволяет тебе влезать в дела Центра Одаренных.

— Да даже не в том дело, — тон Эвальда оставался таким же веселым. — Просто Центр Одаренных есть Центр Одаренных, у них свои законы. Не так ли, Хор?

Тот умудрился попасть в ноты одновременно с ответом:

— Именно, но законы могут меняться.

— И вы считаете себя тем человеком, который способен их поменять? — моментально произнес Эвальд.

Хор кивнул, ничего не сказав, и минорным аккордом завершил сыгранный аккомпанемент. А затем вежливо улыбнулся:

— Начали?

Эвальд серьезно кивнул. Пальцы Хора легонько двинулись по клавишам, рождая немного грустный мотив песни о любви, а в музыку вплетались строгие слова:

Да, я давно позабыл слово «честность»,

Впрочем, я честным и раньше не был.

Слава, богатство, почет и известность,

В каждой улыбке — свой скрытый посыл.

Я — это книга. Я — буквы и точки.

Ты прочтешь то лишь, что должен прочесть.

Жестами, взглядом пишу эти строчки:

Вызов, угрозу иль добрую весть.

Мертвенно сдержан; не подозревайте:

Чист, как поля моей книги чисты.

Черным по белому все: прочитайте,

Если вам пальцы не режут листы.

Точки и буквы — фантомы и маски,

Шорох страниц — новый текст каждый миг.

Ночью, во сне, голос мамы без ласки

Спросит сурово: «Чего ты достиг?»

Нет, я не сказка: роман. Или драма.

Суть всю раскрою, когда придет срок.

Я совершил очень многое, мама.

Но я молчу. Ты — читай между строк.

Песня стихла, и некоторое время они все ничего не говорили. Лицо Эвальда было задумчивым, привычных оживляющих атмосферу фраз он не произносил, потому-то и продолжалась тишина. Сестры не отрывали взгляда от неподвижного брата, Хемена хмурилась, прищуренный глаз Иланы совершенно не сочетался с проникнутым внезапной серьезностью выражением лица, а Хор понимал, что если кто и имеет право нарушить молчание, то только не он. Но пауза затягивалась.

— Кто сочинил эту вещь? — наконец негромко спросил гость.

Эвальд тряхнул головой, словно оттаяв, и нервно улыбнулся:

— Один мой знакомый.

— Тот, кто работает в газете, или тот, кто прислал туда свои стихи? — ровным тоном поинтересовалась Илана. Её смешки и веселая улыбка уже не сопровождали каждое слово, а в глазах не блестел интерес.