Казалось, Эндрю Бич размышлял над моим вопросом:

— По-моему, зародыши беды были очевидны в этом мальчике. Он по натуре очень легко возбудим, иногда даже неистов. Ясно, что рано или поздно с ним должно было случиться что-нибудь серьезное. И возможно, он снова может попасть в беду. Вы понимаете это, мисс Кинкейд?

Я нетерпеливо кивнула. Джереми был ребенком и нуждался в серьезной помощи.

— Я хочу знать о нем все, что только можно узнать, — настаивала я.

— Я мало что могу рассказать, — проговорил он. — Знаю, что в прошлом он был очень привязан к своему дяде и был в восторге от путешествий мистера Брэндана Рейда по далеким странам. Мисс Гарт упоминала, что он с удовольствием слушал, когда его дядя рассказывал разные истории о Египте и о работе, которую, он вел там в экспедициях.

Египет? Экспедиция? Я вспомнила о некоторых странностях в облике мистера Рейда. Возможно, у тех, кто видел далекие страны и иные горизонты, есть особые черты, которые отличают их от нас, кто только мечтает о них. Это было интересно, и я оживилась.

— Я не знала, что мистер Рейд работал в таких экспедициях, — сказала я.

— Все это было сделано на деньги Рейдов, — презрительно заверил меня Эндрю Бич. — Мать Брэндана умерла, когда он был еще совсем молодым, и оставила ему большое состояние. Конечно, его отец очень хотел, чтобы сын присоединился к конторе адвокатов, которую он возглавлял, но молодой Брэндан избрал другой путь. Вполне вероятно, что ему не хватает блеска и таланта, которыми обладал его младший брат. Брэндану больше по душе были приключения, и он интересовался египтологией. У него были деньги, и он мог нанять экспертов для ведения каждодневной кропотливой работы. Поэтому он проводил большую часть времени в Египте, и Индии, и других далеких странах на протяжении многих лет — как раз до смерти своего брата. А затем он обосновался в этом доме, чтобы превратиться в обычного женатого человека.

В его голосе явно звучало презрение, и мне стало ясно, что Эндрю Бич не любит моего нанимателя. Но все это ничего не значило для меня.

— Если мальчик интересовался когда-то Египтом, то, вероятно, его и сейчас можно этим заинтересовать, — сказала я. — Мой отец преподавал историю, и я всегда увлекалась этим предметом.

Учитель спокойно и оценивающе посмотрел на меня.

— Вы очень молоды, мисс Кинкейд. Вам еще много предстоит узнать. Но не говорите потом, что я вас не предупреждал.

Меня не трогало, что меня оценивают и наставляют, словно я была ребенком.

— Предупреждали о чем? Не скажете ли вы мне яснее, что вы имеете в виду?

— Мальчик не интересуется ни Египтом, ни чем-нибудь еще. Он вне пределов нашей досягаемости. Думаете, я не пытался? Не думаете ли вы, что, видя, какую дорогу он избирает, я не пытался свернуть его с нее? Его дядя занят другими делами и не способен разглядеть, что происходит. Или боится это разглядеть. Я не уверен, какое из этих предположений правильно. На вас возложили неблагодарную обязанность, мисс Кинкейд. Если бы вы были постарше и поумнее, вы бы отказались. Могу только надеяться, что вы не отказались от чего-нибудь более значительного в вашей жизни ради того, чтобы прийти сюда.

Этому молодому человеку не было, пожалуй, еще и тридцати, и я посчитала его снисходительное отношение к моей молодости смешным и обидным.

— Я не отказалась ни от чего более значительного, — высокомерно ответила я. — Если опыт означает борьбу с трудностями, то я не так уж и молода, как вам кажется;

С этими словами я вернулась к шитью, игнорируя тот интерес с некоторой долей жалости, с которым он рассматривал меня. У меня не было намерения принимать его слова как окончательное мнение. Не имеет значения, что он думает, будто хорошо знает Джереми. Если я откажусь, будущее мальчика может оказаться действительно мрачным. Мне еще только предстояло сделать первые шаги навстречу ему, и меня не так-то просто было выбить из колеи. Если никто в этом доме не захочет помочь мне, то я должна справиться сама.

В течение нескольких следующих дней дети привыкли к моему присутствию в классной комнате и в доме. Селина по крайней мере приняла меня и общалась со мной в присущей ей дружеской, хотя и несколько высокомерной манере. Но о Джереми который, казалось, живет в каком-то другом, своем собственном мире, не очень-то замечая окружающих, я не могла по большей части сказать, замечает ли он меня.

Сидя за шитьем во время уроков, я пользовалась прекрасной возможностью наблюдать за ним. По всей видимости, он относился к Эндрю Бичу лучше, чем к мисс Гарт, но нейтральное отношение, которое он выказывал по отношению к учителю, вряд ли можно было назвать привязанностью. Он исполнял все, что от него требовали, и я находила обнадеживающим, что он обладал явными способностями к математике и писал удачные ответы на поставленные вопросы. Мистер Бич позволял мне взглянуть на его письменные работы, которые явно обнаруживали ум и сообразительность, хотя иногда казалось, что он идет к ответам слишком сложными путями. Однако он всегда отказывался отвечать заученный урок вслух. В то время как Селина тараторила и, не задумываясь, с живостью выдавала неправильные ответы, Джереми сопротивлялся каждый раз, когда его просили ответить заученный урок. Только по его случайным презрительным взглядам можно было определить, что он считает ответ сестры неверным и легко смог бы ее поправить.

Тем не менее, хотя сестра часто дразнила его и приставала к нему, он не испытывал к ней враждебности. Она могла обращаться с ним так, как не посмел бы никто другой, и я не раз замечала, что его привязанность использовали и мисс Гарт, и мистер Бич, и достигали своей цели через нее, когда не могли добиться его внимания другими путями.

Время за столом в классной комнате всегда было не очень приятным, хотя и после уроков Эндрю Бич обычно оставался с нами. Он совсем не опасался мисс Гарт и очень часто безжалостно дразнил ее, говоря ей преувеличенные любезности и притворно флиртуя с ней. Было очевидно, что и она не испытывала никакой любви к нему. И были случаи, когда она ссылалась на головную боль и покидала свое место за столом, только что бы избежать его общества.

В этот период я узнала об учителе немного больше. Я обнаружила, что у него талант делать наброски и блестящие способности к карикатуре. Иногда в газете «Нью-Йорк геральд», издаваемой Джеймсом Гордоном Беннетом, появлялись его памфлеты на официальных лиц города, а в свободное время он посещал заседания суда и рисовал наброски с тех, кого судили. Должность учителя в доме Рейдов давала ему устойчивое положение и обеспечивала существование. По некоторым его наброскам я сделала заключение, что рисование могло бы для него стать делом жизни, если бы он обратил серьезное внимание на свой талант.

Рейдов я почти не видела в эти дни. Иногда я встречала миссис Рейд где-нибудь в холле, и она рассеянно кивала мне, не давая возможности поговорить с ней. Как сообщила мне мисс Гарт в тот первый день, Лесли редко покидала дом, редко принимала гостей и, казалось, была сосредоточена лишь на заботе о своем хрупком здоровье в сумеречном свете свечей в золотисто-зеленых комнатах. Несмотря на властные манеры, она казалась какой-то странной тенью в этом доме.

Мистер Рейд часто уезжал из дома в эти дни то в один музей, то в другой, вникая в подробности археологических раскопок, которые все еще занимали его. Иногда, как я узнала, он посещал больного отца, который жил со своей сестрой в Ныо-Джерси, маленьком городке на побережье. Казалось, эти визиты доставляли ему не только удовольствие, но и большие хлопоты, и он часто возвращался домой в печальном настроении.

Обо всех делах меня весело информировала Кейт. Добровольно и не дожидаясь от меня вопросов. Со своей стороны, я выслушивала ее с интересом, стараясь узнать все, что можно, ибо только зная домашнюю обстановку, я могла бы помочь Джереми. И я не делала попыток остановить ее болтовню.