— Вы, вероятно, слышали о моем первом муже, — проговорила она. — Многие благословляли его имя. После его смерти жители Нью-Йорка начали строить здание в память о нем — дом-мемориал Дуайта Рейда, который скоро будет открыт для бездомных детей. У Дуайта было великое будущее. Возможно, он стал бы губернатором или занялся бы правовой деятельностью на государственном уровне.

Я молча слушала, обеспокоенная неожиданным всплеском чувств, который отразился на ее лице. Янтарные глаза уже не были холодны. Когда она посмотрела на меня, ее глаза были затуманены слезами.

— И все это было разрушено — все! Вы понимаете? Вы можете понять, что общение с Джереми причиняет мне боль?

В первый раз за все время я испытала сочувствие к ней, но все же не могла безоговорочно принять ее отношение к сыну. Джереми был ребенком, что бы он ни совершил.

— Я могу понять, — сказала я ей. — И все же даже такой ужасный поступок можно простить, когда на весах находятся жизнь ребенка и его психика. Может быть, он сам обвиняет себя даже больше, чем кто-либо. Может быть, он отчаянно нуждается в любви и помощи.

Лесли Рейд провела рукой по лицу, и бриллианты сверкнули на ее руке. Лицо ее опять не выражало ничего, кроме безразличия.

— Делайте, что хотите, — промолвила она. — Я не могу сказать про себя, что я чудовищная мать, но мой сын — чудовище.

Кейт постучала в дверь и вошла, чтобы унести столик с подносом. Разговор закончился, и я здраво рассудила, что пора уходить. Поэтому я удалилась из комнаты вслед за горничной. По крайней мере теперь я знала, что мне не стоит рассчитывать на помощь со стороны матери Джереми. Несомненно, ее раны были так же глубоки и ужасны, как и раны мальчика. Несмотря на ее замужество с братом Дуайта, было ясно, что она полностью не оправилась после потрясения. Не мне судить ее, но мои симпатии все еще оставались на стороне ее сына.

В холле, когда мы проходили мимо комнаты, где накануне я застала Джереми, я заговорила с Кейт.

— Что это за комната? — спросила я ее.

Кейт метнула на меня быстрый, испуганный взгляд и задержалась у лестничного пролета, ведущего вниз.

— Это ничья комната, мисс. Но это была комната того… того, кто умер. Кухарка сказала мне, что как раз здесь это случилось. А теперь ее держат запертой. Хорошо, что я не верю в привидения.

Она поспешила вниз, а я вернулась на третий этаж, раздумывая. Как странно, что у Джереми оказался ключ от запертой комнаты его отца.

Войдя в классную комнату, я обнаружила, что кто-то уже находится в ней. Перед столом, на котором я оставила китайский шелк, стоял мужчина, озиравший комнату с гримасой, как мне показалось, некоторой тревоги и отвращения. Это, конечно, был учитель, и я не могла поставить ему в вину, что он отнесся к моему вторжению без восторга.

— Доброе утро, — сказала я. — Я Меган Кинкейд. Меня определили сюда заниматься платьем для Седины. Надеюсь, я не очень помешаю вам.

Он перестал осматривать стол и взглянул на меня. Так впервые передо мной предстал Эндрю Бич. Тогда я еще не знала о роли, которую ему придется сыграть в моей жизни, и увидела перед собой молодого человека несколько неопределенной наружности. Он был среднего роста, коренастый, с крупными чертами лица. Хотя в то время в моде были усы, он, как и мистер Рейд, был гладко выбрит. Его темные волосы спадали на высокий лоб, а глаза ярко-голубого цвета смотрели на меня из-под выгоревших ресниц острым и проницательным взглядом. Что-то похожее на улыбку тронуло его губы, когда он ответил на приветствие и представился. У меня создалось впечатление, что он может посмеяться с одинаковой готовностью и над собой, и над всем остальным миром.

— Признаться, — заметил он, — я приготовился протестовать против захвата моей классной комнаты бригадой, вооруженной иголками и булавками. Но теперь, после встречи с предводителем-швеей, я отказываюсь от сопротивления.

Он с насмешкой поклонился, окинув меня дерзким, но одобрительным взглядом.

Как бы то ни было, меня не обидели и не оскорбили его слова. И даже потом, когда Эндрю Бич критически отнесся к моим действиям и открыто высказал мне свое неодобрение, я не могла сердиться на него. Было в нем такое качество, которое обезоруживало даже в те моменты, когда его слова глубоко ранили меня.

— Я понимаю, что мое присутствие усложнит вам занятия с детьми, — ответила я, — но я постараюсь отвлекать их как можно меньше. А моя работа на швейной машинке может быть отложена на более позднее время и…

— Не беспокойтесь, — перебил он меня. — Если я не смогу сделать уроки достаточно интересными, чтобы удержать внимание моих учеников, вне зависимости от вашей конкуренции, то чего я стою как учитель, не так ли?

Испытывая облегчение, я начала переносить свои вещи и располагать их на дальнем конце школьного стола. Мистер Бич доставал свои книги и бумаги, а я украдкой разглядывала его. «Вот где, — подумала я, — лежит путь к пониманию интересов Джереми и тех задач, которые миссис Рейд не смогла поставить передо мной». Но я не хотела начинать сразу с вопросов. Для этого молодого человека я была только швеей, голова которой не должна быть забита ничем, кроме шитья платья для Селины. Но именно он вывел меня из этого заблуждения и приоткрыл мне кое-что, прежде чем дети пришли на уроки.

— Вы, конечно, имеете право знать, — сказал он через плечо, продолжая что-то писать на небольшой классной доске, — что мне сообщили, почему вы здесь. И я могу только добавить, что не завидую тем обязанностям, которые вы на себя взвалили.

— Вы имеете в виду Джереми? — спросила я. — Но не является ли это и вашей обязанностью?

— Не в таком плане, и это я говорю с большим облегчением. Тогда я торопливо стала расспрашивать его, уже ни в коей мере не притворяясь:

— Может быть, вы сможете помочь мне больше, чем кто-либо другой. Есть, конечно, предметы, которые интересуют Джереми. Если мне предстоит подружиться с ним, я должна найти подход к нему. Его мать ничего не захотела сказать мне о нем.

Отказываясь иногда от презрительной насмешливости, Эндрю Бич мог обладать и мягкостью, и благородством, что я и почувствовала с самого начала.

— А как она могла бы это сделать? — задал он вопрос. — У миссис Рейд слишком много причин для страданий. Я могу только сказать вам, что мальчик замкнулся в себе. Те из нас, кто общается с ним постоянно, отмечают это. А его дядя не хочет этого понимать. Может быть, мистера Рейда мучает совесть? Кто знает…

Я не поняла, почему Брэндана Рейда должна мучить совесть и какое это имеет отношение к делу, но у меня был готов следующий вопрос к этому молодому человеку, и я поспешила задать его, пока имелась такая возможность.

— Как долго вы обучаете детей в этом доме? — спросила я. Он положил мел и вытер пальцы.

— Почти два года. Очень долгий срок, как мне кажется.

Два года? Именно два года тому назад был убит Дуайт Рейд. Был ли здесь в то время Эндрю Бич? Это меня интересовало. Он как бы угадал мои мысли.

— Меня еще не было здесь, когда произошла трагедия, — сказал он. — Хотя меня пригласили в этот дом вскоре после нее. После случившегося было решено, что для Джереми необходим мужчина, чтобы держать его в руках, и это место предложили мне. Я боюсь, толку из этого вышло мало. Но если вы позволите, мисс Кинкейд, я умолчу о некоторых подробностях, которые мне совсем не хочется обсуждать.

Я усмехнулась от его намека и сказала с некоторой горячностью:

— У меня нет намерения совать нос в чужие дела и собирать сплетни.

Хорошее настроение вновь вернулось к нему, и он дерзко ухмыльнулся мне в ответ, как бы показывая, что он не очень-то верит моим словам.

Я возвратилась к своим вопросам, не придавая значения тому, что он думал обо мне.

— Если вы так долго здесь находитесь, мистер Бич, тогда вы, конечно, что-то знаете о Джереми. Вы, конечно, знаете, чем он интересовался до этого происшествия. Я не имею в виду коллекцию пистолетов его отца. Миссис Рейд мне уже сказала об этом.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: