Мужчина, за которым я следовала, подошел к закрытым двустворчатым дверям в передней стороне дома, растворил их и отступил в сторону, пропуская меня. Все еще под впечатлением его повелительного тона я прошла мимо него в большую квадратную библиотеку. Здесь было светло, темно-зеленые тяжелые портьеры были сдвинуты и открывали окна, которые образовывали одну стену этой комнаты. Бледный солнечный свет играл на оконных стеклах и сглаживал темную строгость помещения.

По сторонам двустворчатой двери, по бокам каминной облицовки и дымохода и на свободной стене были расположены полки с книгами. Мое сердце забилось немного быстрее при виде их. Я еще помнила подобную библиотеку моего детства и помнила ту боль, которую испытывала каждый раз, когда время от времени после гибели отца моя мать продавала его книги. Но в оформлении этой комнаты было и что-то необычное, однако я не успела тогда рассмотреть, так как мое внимание было приковано в основном к тому, кто привел меня сюда.

Мистер Рейд пододвинул кресло к письменному столу красного дерева с великолепной резьбой и усадил меня. Затем он сам сел в большое кресло за столом, все так же необыкновенно пристально рассматривая меня.

— Расскажите мне о себе, — попросил он, и я оценила богатство и глубину тембра его голоса, более теплого и привлекательного, чем прежде, когда он говорил холодно и официально. Снова, вероятно, на лице у меня отразились недоумение и удивление, ибо он тут же добавил: — У меня есть причины просить об этом.

К этому времени я уже не выглядела так, как хотела бы выглядеть при появлении в этом доме. Я чувствовала, что выгляжу моложе, чем хотела бы, и мне не нравилось, что меня так откровенно оценивают и изучают. Я пришла сюда, чтобы предложить свои услуги его жене. Почему же он собирается задавать мне вопросы?

Тем не менее, я начала несколько холодно рассказывать ему, как я получила в наследство от матери ее дело, и упомянула имя той клиентки, которая поддерживала меня и находила мою работу удовлетворительной. Я не успела рассказать много, потому что он остановил меня нетерпеливым жестом руки.

— Нет, нет, это я все знаю. Я хочу услышать только о вас. Расскажите мне, из какой вы семьи и как вы жили.

Еще более обескураженная, я умудрилась дать краткий отчет о том, где я жила, когда была ребенком, о гибели моего отца на поле битвы, и о том, как я научилась помогать матери.

— Ваше образование? — отрывисто спросил он.

Я назвала известную школу для молодых леди, которую посещала, и объяснила, что мои родители, помимо этого, еще нанимали мне учителей.

Все это он выслушал с той же нетерпеливостью, и я удивилась про себя, почему это он вообще начал меня расспрашивать. Когда я замолчала, не зная, что еще сказать, он взял резное пресс-папье из слоновой кости со стола и машинально начал перекладывать его с руки на руку, как бы стараясь определить его вес.

— У вас есть особый интерес к чему-либо? — спросил он. — Какой предмет вам нравился больше других?

— Мне очень нравились история и география, — ответила я. — Мой отец помогал мне и воспитывал во мне интерес к далеким странам и к античности.

Мне показалось, что на лице его промелькнули внимание и удивление, но следующий вопрос не имел ничего общего с моим образованием.

— У вас был брат, не так ли?

Мне совсем не хотелось говорить о Ричарде. Смерть настигла его в таком раннем возрасте — как раз незадолго до дня его рождения, когда ему должно было исполниться двенадцать. И все же, хотя я очень сильно скучала по нему и еще не могла заставить себя убрать его игрушки и любимые вещицы, я знала, что эта смерть означала избавление от ноши, которая была слишком тяжела, чтобы ее вынести.

С гораздо большим самообладанием, чем до этого, я посмотрела мистеру Рейду в глаза так же внимательно и оценивающе.

— Мой брат погиб вместе с моей матерью, — тихо сказала я.

Может быть, что-то и смягчилось в нем, но его слова звучали так же отстранение и бесстрастно:

— Я могу понять боль, причиненную вам недавней потерей, мисс Кинкейд. Одна из наших общих знакомых рассказала мне, как вы были добры к вашему брату и как это помогало ему справляться со многим, использовать все свои возможности. И все это благодаря вашему вниманию и заботе.

— Мой брат получил травму при рождении. И умственно он никогда бы не смог подняться выше уровня ребенка, — сказала я с достоинством и замолчала, не понимая, что означал этот допрос.

Человек за столом опустил пресс-папье на стол, а я машинально проследила глазами за движением его рук, длинных и тонких, с сильными, подвижными пальцами. Он резко поднялся и шагнул к окну за письменным столом. Он смотрел на улицу и не глядел на меня. Как только он отвел от меня глаза, я переменила позу, усевшись немного поудобнее, и как будто сбросила с себя наваждение.

— Зачем вы спрашиваете меня об этом? — спросила я.

Его взгляд оставался прикованным к улице и к площади, и он заговорил, не оборачиваясь, через плечо:

— Моя жена пригласила вас прийти сюда сегодня по моей просьбе. Ни она, ни я не заинтересованы в вашем мастерстве портнихи. У нее есть сын — сын моего умершего брата. Это трудный, неуравновешенный мальчик. Ни его мать, ни я, ни его учитель, ни гувернантка не можем с ним справиться. Он ни на кого не реагирует. Мы уже дошли до отчаяния. Не согласились бы вы, мисс Кинкейд, принять наше предложение посвятить себя этому мальчику?

Это предложение было столь неожиданно, что я могла только молча смотреть на него. Через некоторое время я нерешительно ответила:

— Но ведь у меня нет никакой подготовки, чтобы выступать в роли учителя. Забота о брате — это было просто. Ведь я его очень любила. Сомневаюсь, что я поступлю разумно, отказавшись от дела моей матери и пробуя силы в том, к чему совсем не подготовлена.

— Я учел это, — проговорил мистер Рейд и назвал такую сумму месячного жалованья, что у меня перехватило дыхание. Сумма намного превышала то, что я могла надеяться заработать шитьем за месяцы кропотливого труда. И все же что-то удерживало меня, и я не могла сразу дать согласие.

— Вряд ли то, что я могу сделать для вас, достаточно для того, чтобы оправдать такой эксперимент, — возразила я.

— Ну, может быть, вы сошьете одно или два платья для моей жены, пока находитесь под этой крышей. Если вы захотите в любое время отказаться от этого… соглашения, миссис Рейд сделает так, что у вас будет очень много заказов на шитье от ее друзей, — сказал он, отойдя от окна. — Вы не считаете это достаточной гарантией?

Это было более чем достаточно, однако я все еще колебалась, так как в глубине души не была готова к столь неожиданному повороту событий. В самой атмосфере этого дома, в этом мрачном красивом человеке, сидевшем передо мной, было что-то внушавшее мне беспокойство. И я понимала: здесь было что-то еще, что я не могла пока ни представить себе, ни объяснить, и мне следовало быть крайне осторожной, как бы ни хотелось заполучить это место.

— Этот мальчик умственно отсталый, как и мой брат? — спросила я.

— Неуравновешен, да. Но не так, однако, как ваш брат. Мы все надеемся, что его умственное развитие нормальное. Но он непредсказуем, подвержен настроениям, с сильным, опасным темпераментом. Я должен предупредить вас, мисс Кинкейд, что вам будет нелегко выполнять вашу задачу.

Мне не хотелось, чтобы он думал, будто я боюсь трудностей.

— Можно мне увидеть мальчика?

Какое-то мгновение он, казалось, колебался. Потом резким движением ударил пальцами по столу, и это, вероятно, означало, что он пришел к какому-то решению. Быстрыми шагами он пересек комнату, подошел к шнуру, сплетенному из темно-красного шелка, и дернул за него. В глубине дома раздался звонок.

— Я пошлю вас наверх, — сказал он. — Будет лучше, если я не пойду с вами. Немного скрытности не помешает. Там есть еще и другой ребенок — Селина, младшая сестра Джереми. Мальчику девять лет, девочке — восемь. Сейчас они в детской вместе со своей гувернанткой, мисс Гарт. Скажем, вы пришли сюда в качестве портнихи — сшить платье для Селины. Именно ее вы хотите увидеть. Может быть, вы сможете снять с нее мерки… Или что-нибудь в этом роде?