Год от года материальное положение семьи ухудшалось. Роскошная жизнь, которую вели Софья и Берта, начинала пожирать землевладения. И тогда юная графиня решила работать и самостоятельно обеспечивать свою жизнь. Нужно заметить, что с точки зрения австрийской аристократии того времени эта мысль была неприличной и даже могла стать причиной скандала. Тогда же Берта решила, как сложится её дальнейшая судьба: она выйдет замуж за состоятельного мужчину, занимающего такое же, как и она, положение в обществе, и будет жить в упоительной праздности светской жизни.
Берта устроилась воспитательницей в семью барона фон Зутнера. Она должна была дать четырём дочерям барона те элементарные знания, которые были достаточны девушкам их круга.
Но в доме барона она познакомилась с Артуром Гундаккаром. Тогда ему было пятнадцать лет, он готовился стать священником. Очаровательная воспитательница привлекла его внимание: она была очень привлекательна, полна жизни, от неё исходил какой-то удивительный магнетизм. Берта и Артур полюбили друг друга, и идиллические отношения между ними длились три года.
Но случилось то, что не могло не случиться, ибо всё тайное всегда становится явным. Баронесса фон Зутнер смутно догадывалась о существующей связи, и постепенно её догадки переросли в стойкое подозрение. Она стала следить за юными любовниками и наконец раскрыла их тайну. Это открытие её крайне раздосадовало, так как она надеялась, что её сына ожидает лучшее будущее. Тем не менее, она не стала преследовать соблазнительную воспитательницу и сумела найти подобающий её положению выход из этой щекотливой ситуации. Счастливое решение пришло в тот момент, когда она прочитала в «Neuie Freie Presse» объявление о том, что один господин ищет себе компаньонку. Оставалось только выяснить, кто этот господин.
В те времена было очень неприличным для женщины отвечать на объявления подобного рода. Баронессу, как и Берту, совсем не вдохновляла перспектива идти против приличий. Но письмо всё-таки было написано. И спустя сорок лет Берта написала в своих «Мемуарах»: «Так ещё раз в жизни я совершила то, что осуждалось общественным мнением. Ни один человек, заботящийся о своей репутации, не ответил бы на такое объявление. Но что было бы, если бы я этого не сделала?»
Итак, она ответила. В письме она поясняла, что вынуждена оставить старое место «по причинам личного характера». И в каком-то смысле это объявление пришлось кстати: что может быть более подходящим для человека, который желает забыть свою несчастную любовь, как не уехать, покинуть те места, с которыми связано так много воспоминаний, что пребывание в них становится невыносимым?
Ответ Берты положил начало её переписке с Нобелем. К сожалению, большая часть из этих писем не сохранилась. Как вспоминает Берта, Альфред писал ей «проникновенные и немного ироничные письма, полные грусти и меланхолии. У меня сразу же возник образ несчастного человека, избегающего общения и к тому же феноменально образованного, почти философа. Он одинаково хорошо писал и по-английски, и по-французски, и по-немецки».
Естественно, таким образом Нобель пытался проверить познания претендентки на место и степень владения иностранными языками. Эта переписка произвела на него приятное впечатление, и он выслал Берте деньги на дорогу до Парижа.
Альфред лично приехал на вокзал, чтобы встретить Берту. В этом поступке нет ничего неприличного, но он всё-таки немного удивляет. Не лучше ли было прислать на вокзал дилижанс с кем-нибудь из своих слуг? Или это значило, что благодаря переписке Нобель уже сумел оценить девушку?
Пока, как он объяснил девушке, не будет готова комната в его доме, Берте несколько дней придется пожить в «Гранд-отеле», расположенном на бульваре Капуцинов. Возможно, добродушный Альфред, не доверявший женщинам больше, чем тем людям, с которыми он сотрудничал, поступил так, чтобы избавить её и себя от неприятных моментов, которые неизбежно пришлось бы им обоим пережить, если бы Берта ему вдруг не понравилась и он решил бы отказать ей в работе. Ведь пока она жила в гостинице, сообщить о таком решении и отправить девушку обратно в Вену не составляло особого труда.
Берта была удивлена, увидев Нобеля на вокзале. Нет, её удивило не то, что Нобель приехал её встречать. Она была удивлена другим: его внешность была совсем не похожа на то, что Нобель написал в объявлении. В своих мемуарах она позже написала, что он произвёл на неё очень хорошее впечатление, и добавила: «В объявлении он назвал себя пожилым господином, и я ожидала увидеть болезненного и нервозного человека с почти седой бородой и обязательно седыми волосами. Однако на перроне я увидела чернобородого господина сорока трёх лет, небольшого роста, не красивого, но и не уродливого; его глаза светились гостеприимством, которое проглядывало сквозь обычное для него сумрачное выражение лица. Грустный и насмешливый — вот какой он был. И Байрон был его любимым поэтом».
Так Байрон или Шелли? Кажется, Альфред всегда предпочитал второго.
Нобель тут же по достоинству оценил молодую девушку. На следующий день он — опять-таки лично! — приехал за ней на своей самой лучшей упряжке (а мы помним, что Нобель был неравнодушен к удобным дилижансам, запряжённым красивыми лошадьми). Подобно соблазнителю — пусть очень сдержанному, но всё-таки соблазнителю — он повёз её на прогулку в Булонский лес. «Наша беседа, — вспоминает Берта, — становилась всё более оживлённой и увлекательной. В его голосе одновременно звучали и ирония, и грусть».
Берта наверняка чувствовала себя как девушка, которую сватают: она гуляла в Булонском лесу, затем по Елисейским полям с одним из самых богатых мужчин в мире. И этот мужчина несмело за ней ухаживал. Но к тому времени от её желания найти себе состоятельного мужа не осталось и следа. Она не думала больше об удачном замужестве. Нобель ей, конечно, нравился, но она по-прежнему любила Артура Гундаккара фон Зутнера и, несмотря на недовольство его матери, продолжала с ним переписываться.
Нобель, будучи крайне занятым человеком, всё же ежедневно выкраивал время для бесед с Бертой. А это говорит о том, что он очень ею интересовался. Берта была очарована своим хозяином: «Он умел говорить так увлекательно, — пишет она, — что, слушая его речь, я невольно замечала, что ловлю каждое его слово. Величайшим удовольствием было беседовать с ним, причём не важно, на какую тему — о мире или о людях, об искусстве или о жизни, или о сложных метафизических проблемах… Он страстно верил, что когда-нибудь люди станут совершенными и на земле установится порядок, подчинённый идеалам человечности и гуманизма; он презирал своих современников, которые своим творчеством или своими исследованиями препятствуют этому… Себя он презирал не меньше, а может быть, даже больше, чем остальных, но эти чувства он старался скрыть. Он считал себя отвратительным и был убеждён, что не способен вызвать никакой симпатии; он очень боялся того, что на него обратят внимание из-за денег. Возможно, что именно поэтому он до сих пор не женился. Он был поэтом и писателем, но никогда не публиковал своих произведений. Он показал мне большую поэму, написанную по-английски, объёмом почти в сто страниц, и я нашла её восхитительной».
Речь, конечно, идёт о «Загадке», поэме, которую Нобель написал в восемнадцать лет под влиянием Шелли. И в этом Нобель продемонстрировал странное для него решительное желание разделить с Бертой свои взгляды, что тем более удивительно, если вспомнить о недоверчивости Нобеля. Но его откровенность лишь шокировала Берту: однажды, когда он рассказывал ей о возможностях взрывчатых веществ, заинтересованная Берта спросила, могут ли они использоваться в военное время. И он ответил ей, что динамит для этого слишком слаб…