Сейчас доподлинно известно, что весь май и первую половину июня 1937 года Сталин вплотную занимался делом «о военном заговоре в РККА». Применительно к июню хронологически это выглядит так. Первые четыре дня его внимание было приковано к работе Военного совета при наркоме обороны. 5 июня, сразу после окончания его работы, Сталин обсуждает вопрос о заговоре с Молотовым, Кагановичем и Ежовым. Тогда же было решено из большой группы высшего комначсостава, арестованной, в мае 1937 года, отобрать несколько лиц для судебного процесса, объединив их в одно групповое дело. Выбор пал на наиболее именитых – Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана, Фельдмана. Но здесь оказалось мало «троцкистского душка» и тогда к ним решили с этой целью добавить комкоров Путну и Примакова, арестованных еще в 1936 году. Оба они действительно до 1927 года разделяли взгляды Троцкого, но затем публично отмежевались от них, заявив об этом в партийных органах и в печати.
7 июня нарком внутренних дел Ежов и Прокурор СССР А.Я. Вышинский представили Сталину вариант обвинительного заключения по делу. Разговор этот происходил в присутствии Молотова, Кагановича и Ворошилова. После просмотра и внесения в него Сталиным, изменений и поправок текст обвинительного заключения приобрел окончательный вид. В тот же день (7 июня) в порядке подготовки судебного процесса постановлением Президиума ЦИК СССР были утверждены в качестве запасных членов Верховного Суда СССР С.М. Буденный, Б.М. Шапошников, И.П. Белов, Н.Д. Каширин, П.Е. Дыбенко.
10 июня 1937 года состоялся чрезвычайный пленум Верховного Суда СССР, заслушавший сообщение Прокурора страны А.Я. Вышинского о деле по обвинению Тухачевского и других участников «военного заговора». Пленум постановил для рассмотрения дела образовать Специальное Судебное Присутствие Верховного Суда СССР в составе В.В. Ульриха, Я.И. Алксниса, В.К. Блюхера, С.М. Буденного, Б.М. Шапошникова, И.П. Белова, П.Е. Дыбенко, Н.Д. Каширина и Е.И. Горячева.
Сталину из информации Ворошилова был известен характер взаимоотношений внутри высшего армейского руководства. Например, знал он о неприязни Егорова, Буденного, Белова, Дыбенко к Тухачевскому, не говоря уже о самом наркоме. Истоки такой нелюбви восходят своими корнями еще ко временам гражданской войны, когда по вине командования Юго-Западного фронта (Сталин, Егоров) и 1 й Конной армии (Ворошилов, Буденный) закончился поражением советских войск так успешно начатый в 1920 году поход на Варшаву Западного фронта под началом Тухачевского. Речь идет об отказе Сталина и Егорова выполнить приказ Главкома С.С. Каменева о передаче в начале августа 1920 года 12 й и 1 й Конной армий в состав Западного фронта, где наметился большой успех при наступлении на столицу Польши.
В ходе развернувшейся после гражданской войны дискуссии о советско-польской кампании Сталин, Егоров, Ворошилов, Буденный всячески старались всю вину за поражение переложить на Главкома Каменева и командование Западного фронта в лице М.Н. Тухачевского. Об этом, в частности, говорилось и в книге А.И. Егорова «Львов – Варшава», изданной в 1929 году. Книга, получив одобрение Сталина, в то же время вызвала недовольство со стороны многих военный деятелей и историков. Дискредитация Тухачевского со стороны Сталина и Ворошилова фактически не прекращалась вплоть до его ареста. Более того, к ней подключались все новые и новые лица. Например, 16 апреля 1928 года Буденный, Егоров и Дыбенко (начальник Управления снабжений РККА) направили письмо Ворошилову, в котором допускали нападки на Тухачевского, принижая его заслуги и боевой опыт, умаляя его роль в руководстве деятельностью Штаба РККА и ставили вопрос о его замене на этом посту. Данное письмо, по всей видимости, написано было по подсказке «сверху» и рассматривалось, очевидно, в качестве своеобразного детонатора. Содержание письма оказалось созвучным с мыслями и намерениями как политического, так и военного руководства страны. Детонатор сработал и, оценив сложившуюся обстановку, Тухачевский вынужден был поставить вопрос о своем освобождении с поста начальника Штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
Сказанное выше еще раз подчеркивает, что основная часть состава Специального Судебного Присутствия была подобрана совсем не случайно. Хотя Сталин и был абсолютно уверен в том, что армвоенюрист Ульрих, как председательствующий на суде, беспрекословно исполнит его волю при любом составе суда, однако, тем не менее, перед лицом советской и мировой общественности необходимо было сохранить лицо социалистического правосудия, обеспечив хотя бы минимум процессуальных норм.
В обвинительном заключении фигурирует и еще одно лицо, помимо названных. На данном судебном заседании должен был присутствовать и начальник Политического Управления РККА армейский комиссар 1-го ранга Ян Борисович Гамарник, как входивший в «центр» руководства заговором. Правда, Дмитрий Волкогонов в «Триумфе и трагедии» утверждает, что в отношении Гамарника возможен был вариант «или-или»: либо в качестве члена Специального Судебного Присутствия, либо в качестве обвиняемого совместно с Тухачевским. Внимательное изучение стенограммы судилища над маршалом Тухачевским «со товарищи» позволяет заявить, что вариант «или-или», означающий неуверенность автора политической биографии Сталина в его посылке, отпадает из-за отсутствия каких-либо доказательств в пользу первого «или». Остается одно – Гамарник потому и застрелился, что не увидел для себя другого достойного выхода из положения, в котором он оказался в конце мая 1937 года.
А что еще ему оставалось делать? Вот здесь-то и уместно применить формулу «или-или»: подвергнуться аресту органами НКВД (можно быть уверенным, что он знал, что это такое!), либо, разрядив в себя пистолет, разом снять все проблемы. Ян Борисович выбрал для себя последнее.
В приказе наркома обороны № 00134 от 31 мая 1937 года говорилось: «Отстранить от занимаемой должности, исключить из состава Военного совета при наркоме обороны СССР начальника Политического Управления РККА армейского комиссара 1 ранга Гамарника Яна Борисовича, как работника, находившегося в тесной групповой связи с Якиром, исключенным ныне из партии за участие в военно-фашистском заговоре». Какое уж тут участие в составе специально созданного судебного органа после такой политической оценки! Так что Д. Волкогонов, несомненно, ошибается в отношении предназначения Гамарника в планах руководства партии и наркома обороны.
Нет сомнения и в том, что у начальника Политуправления РККА, к тому же члена ЦК ВКП(б), имелась достаточно подробная информация о ходе следствия по делу Тухачевского. Известно, что членов Политбюро, некоторых членов ЦК знакомили с материалами протоколов допросов обвиняемых, в первую очередь с теми из них, в которых содержались так называемые «признательные показания». Механика здесь была очень проста: следователи Главного Управления госбезопасности НКВД СССР, получив указания от соответствующих начальников во что бы то ни стало добиться от своих подследственных показаний об участии их в «военно-фашистском заговоре», добросовестно выколачивали из тех эти самые важные для следствия слова. Причем, пределом надругательства над личностью, своего рода победой следователя над обвиняемым являлось согласие последнего собственноручно написать на имя наркома НКВД СССР Н.И. Ежова заявление с «чистосердечным» признанием своего участия в заговоре. О подобного рода документами мы еще не раз столкнемся. В абсолютном большинстве следственных дел они, как правило, открывают раздел «признательных показаний».
Гамарник, безусловно, знал, что к этому времени (31 мая) были арестованы многие видные деятели Красной Армии: еще в марте 1937 года командующий войсками Уральского военного округа комкор Илья Гарькавый, с которым Ян Борисович был хорошо знаком с гражданской войны, с Южной группы войск 12 й армии, когда они вместе пробивались с боями в 1919 году из-под Одессы до Житомира. Знал он и то, что одновременно с Гарькавым арестовали и его заместителя комкора Матвея Василенко. Гамарник мог не знать о тайном аресте комкора В.К. Путны, военного атташе СССР в Англии, вызванного на родину якобы для очередного доклада и участия в крупных учениях в августе 1936 года и тогда же взятого под стражу. Но не знать об изъятии из армии комкора Виталия Примакова, заместителя командующего войсками Ленинградского военного округа, он по своему служебному положению просто не мог. В частности, из информации начальника политуправления округа Петра Смирнова, большого любителя подобных сенсаций.