«В половине третьего совещался с дядей Алексеем, Лобановым, Ванновским, Чихачевым и Витте о восточных событиях. Решили энергично настаивать на очищении японцами южной Маньчжурии и Порт-Артура. Если они не прислушаются, придется их к этому принудить. Лишь бы не втянули нас в войну!».

24 июля того же года он записывает с облегчением: «Достигнут долгожданный итог нашего соглашения с Китаем, который так долго оттягивался из-за интриг англичан и немцев в Пекине».

Николай еще не осознал, что японцы напуганы активностью русских и усматривают в ней угрозу, нависшую над их интересами. В первую очередь они усиленно укрепляют свой военно-морской флот, который гораздо современнее русского и потому может служить эффективным средством сдерживания русской экспансии.

Поглощенность азиатскими делами отвлекает Николая от Балкан, где Россия в это время и без того способна лишь поддерживать статус-кво после неудач подогреваемой идеологией панславизма политики предшествующего периода. Заключенный после Союза трех императоров (России, Германии и Австро-Венгрии) договор о взаимных гарантиях между Россией и Германией, невзирая на настоятельные обращения Бисмарка к кайзеру, не был продлен. С Австро-Венгрией царь заключил соглашение о разделе сфер влияния, подтвержденное обоими императорами в 1903 году. Однако во время кризиса 1898–1899 годов Николай не позволяет своим генералам, усматривающим удобный случай ударить по Турции, ввязываться в военные действия. С самого начала своего правления Николай ограничивается тем, чтобы внимательно следить за обстановкой на Балканах. 23 марта 1895 года он записывает в дневнике:

«После обеда принял Протасова и нашего военного агента в Вене Воронина. Последнему удалось достать подробный план мобилизации и сосредоточения австрийской армии у нашей границы».

Николаю нужно спокойствие на западной границе. Однако он не доверяет ни немецкому, ни тем более австрийскому соседу, хотя с последним в 1897 году заключает своего рода соглашение о моратории, подтвержденное шестью годами позднее как «заявление о статус-кво». Чтобы гарантировать безопасность в этом регионе, которую его отец сумел поддерживать на протяжении своего тринадцатилетнего правления, Николай решил выступить с инициативой.

Летом 1898 года царь обращается с нотой ко всем правительствам мира с призывом к «разоружению и миру во всем мире», который привел к созданию Международного третейского суда в Гааге. Со ссылкой на «хозяйственные, финансовые и моральные последствия гонки вооружений» царь предлагает созвать международную конференцию для обсуждения этих вопросов.

Возможно, Николая особенно беспокоило усиленное перевооружение артиллерии других европейских держав и известное ему отставание в этом России. Царя вдохновил на эту инициативу также русский публицист Иоганн Блох, который в объемистом исследовании показал разрушительные последствия возможной мировой войны и тем самым оказал влияние на Николая[26].

Европа поражена инициативой Николая. Одни правительства восхищаются царем, начинаются разговоры о «Николае Миротворце». Другие, в первую очередь Англия и Германия (кстати, также соперники России в Черноморских проливах и на Дальнем Востоке), лишь иронически усмехаются. «Величайшая глупость, какую мне не приходилось слышать», — бросает принц Уэльский. Германский кайзер дает выход своему темпераменту, давая понять, что для него неприемлема никакая мирная конференция, а допустимо разве что обсуждение военных проблем. «Ты только намекни монархам, — возмущенно телеграфировал Вильгельм Николаю по поводу идеи разоружения, — что им придется распустить овеянные вековыми традициями полки или отдать свои города во власть всевозможных анархистов и разгула демократии!» Тем самым Вильгельм зарубил на корню пацифистскую инициативу Николая, и разоружение не состоялось. Тем не менее, скорее из уважения к русскому царю, чем по убеждению, двадцать европейских государств наряду с США, Мексикой, Японией, Китаем, Сиамом и Персией приняли участие в конференции, которая была созвана в мае 1899 года, в день рождения Николая, в Гааге, в здании, называвшемся «палатой Международного третейского суда», в присутствии специалистов по международному праву. Николай выбрал столицу Нидерландов, потому что считал эту страну «нейтральнее всех прочих нейтральных государств». Правда, русское предложение заморозить гонку вооружений на существующем уровне не прошло, зато была принята конвенция о правилах ведения войны (защита гражданского населения и объектов, запрет отравляющих газов и т. п.). И по сей день Международный суд в Гааге занимается разрешением споров между государствами, с каждым днем представляя новые доказательства своей нужности.

В 1907 году состоялась вторая международная мирная конференция, принявшая дополнения к конвенции 1899 года. На этот раз ее подписали уже 44 страны. В третьей конвенции был сделан решающий шаг к осуществлению николаевской инициативы, ибо она предусматривала мирное разрешение международных конфликтов с помощью Международного третейского суда и посредничества нейтральных государств в случае войны. Соответствующий документ, подписанный странами-участницами, гласит: «С целью по возможности ограничить применение силы в международных отношениях государства, подписавшие конвенцию, обязуются прилагать все усилия к разрешению международных споров мирными средствами». Это подразумевало создание третейского суда, а также комиссий по примирению и расследованию.

Основательница движения за мир в Германии и Австро-Венгрии Берта фон Зуттнер пришла в такой восторг от инициативы Николая, что отпечатала и разослала открытку с текстом Манифеста мира и портретом царя. Другие известные деятели, вроде основателя Красного Креста Анри Дюнана, также возлагали большие надежды на царскую инициативу.

Самому Николаю пришлось прибегнуть к услугам основанного им учреждения — в 1905 и затем в 1914 году. Перед началом военных действий царь просил Вильгельма в качестве «посредника» в сербско-австрийском конфликте передать его на рассмотрение суда в Гааге, пока русский посол в Вене прилагал все усилия, чтобы продлить срок австрийского ультиматума Сербии. Однако Вильгельм не проявил ни малейшего интереса к этой форме примирения.

В громадном зале заседаний Гаагского суда помнят о выдающейся роли Николая в создании этого учреждения. По дипломатическим соображениям висящий там его портрет всегда скрывался за занавесом, чтобы его не видели советские делегаты, и посетителям давали взглянуть на царя лишь по специальной просьбе. Зато сохранился мемориальный стол, к которому прикреплена табличка со словами благодарности основателю суда Николаю II: он находится в здании ООН в Нью-Йорке.

В формировании внешней политики Николая II и политического ландшафта Европы решающую роль сыграли отношения между германским кайзером Вильгельмом II и его русским партнером. За два десятилетия, с 1894 по 1914 год, в первую очередь именно эти два императора создали международное положение, которое привело к первой мировой войне.

Вильгельма раздражал русско-французский союз: в нем он усматривал угрозу своим интересам как в Европе, так и на Дальнем Востоке, где Россия и Англия выступали в роли его потенциальных противников. Поэтому с момента их знакомства он направлял все усилия на то, чтобы любыми доступными средствами исподтишка оказывать влияние на Николая. Вот почему описание взаимоотношений этих двоих государей весьма поучительно.

Когда в 1894 году двадцатишестилетний Николай взошел на русский престол, Вильгельму было тридцать пять, и он уже шесть лет правил Германской империей.

Свидетельства современников об обоих императорах во многом перекликаются между собой. Если накладывать их друг на друга, получится пестрая головоломка, но в главном все источники сходятся.

Вот как описывает Вильгельма и Николая великий герцог Гессенский Эрнст-Людвиг, старший брат супруги Николая Алисы:

«Вильгельм был прирожденный интриган. В молодости он был влюблен в мою сестру Эллу, а поскольку она вышла за великого князя Сергея Александровича, дядю Николая И, то с тех пор он всячески злословил по адресу Сергея. Он обожал интриги, был нерешителен, легкомыслен, бесцеремонен и временами бестактен. Это проявлялось по отношению не только к Сергею, но и, например, к англичанам при малейшей возможности. Он был позером, походка его была твердой и размашистой, но на самом деле он был нестоек, трусоват, с трудом преодолевал помехи и был склонен к ревности. Он поддавался минутным настроениям, что было заметно и в его отношении к окружающим, и резко менял свои симпатии и антипатии. При этом он был весьма умен, отличался мгновенной реакцией и был непревзойденным оратором.