— Сегодня у нас на ужин вареники от Хаттори, — объявила она с порога, затем протиснулась мимо застывшего с корзиной в руках доктора в тесный кабинет, и тут же с облегчением сняла чепец.

Волосы, высвободившись из плена, встопорщились, как ежовые иголки.

— Что ж, недурно, — отметил Иоахим, водрузив корзину на стол. — За вами точно не было слежки?

— Вы каждый день спрашиваете, и я каждый день отвечаю, что не было, — буркнула Эрика, усаживаясь за стол. Из-под длинного подола платья показались окованные железом носки сапог — надевать предложенные Элихалем туфли девушка отказалась напрочь, сославшись на то, что и шагу в них ступить не сможет.

Доктор не смутился.

— Если бы не поразительная беспечность некоего субъекта… — укоризненно начал фон Гратц, но оборвал сам себя на полуслове, разумно рассудив, что прошлое, даже недавнее, не терпит сослагательного наклонения.

— Что случилось, то случилось, — отмахнулась Эрика, вытаскивая из корзинки два глиняных горшочка, обмотанных полотенцами. — Субъект оказал и мне, и вам огромную услугу, заодно значительно облегчив жизнь всем грешникам Новиграда. По закону гармонии рано или поздно должны были начаться неприятности.

— Закон гармонии? — переспросил фон Гратц, поднимая крышку с горшочка и принюхиваясь к аромату вареников с жареным луком.

— Если происходит что-то хорошее, — пояснила Эрика, накалывая вареник на двузубую деревянную вилку, — то за ним обязательно следует плохое. И наоборот, за плохим — хорошее. Для вселенской гармонии.

— Интересная философия, — доктор усмехнулся, тоже принимаясь за вареники.

— К примеру, сегодня ужасный наряд от Элихаля скомпенсирован вкуснейшими варениками от Хаттори, — продолжила девушка, добавляя в горшочек полную ложку густой сметаны.

Некоторое время они жевали молча. Фон Гратц плеснул себе любимой им яблочной водки, и после второй стопки стал заметно веселее. Эрика не помнила, чтобы всегда прохладно-сдержанный доктор травил байки из своей не особенно безоблачной студенческой жизни, но на сей раз вышло именно так — Иоахима как будто подменили. Эрика поначалу даже засомневалась, не допплер ли перед ней поглощает с аппетитом вареники с луком и сметаной, но вскоре причина благодушия фон Гратца открылась.

В кабинет вошла румяная, белокурая женщина средних лет, свежая, пышная, похожая на сдобную булку. Такой тип людей обычно вызывал безотчетную симпатию, от них так и веяло домашним уютом и душевным теплом. Женщина приветливо улыбнулась:

— Ох, кажется, мои пирожки будут уже лишними, — она огорченно поглядела на опустевшие глиняные горшочки, и сдернула салфетку с лукошка, полного подрумяненных ароматных пирожков.

— Ваши пирожки, Агнешка, лишними быть не могут, — фон Гратц поглядел на женщину так, что та зарделась.

Эрике стало не по себе. Ей и в голову не могло прийти, что у доктора может быть личная жизнь, и что она невольно помешала свиданию. Хотелось провалиться сквозь пол прямиком в каналы, к крысам и утопцам, только бы не видеть смущения на породистом лице фон Гратца.

— Меня уже нет, — выпалила Эрика, и хотела было метнуться к двери, но доктор успел ухватить ее за рукав.

— Куда вы пойдете? — строго спросил он. — На дворе ночь, у вас ни оружия, ни собаки. Вам напомнить, чем подобная беспечность окончилась в прошлый раз?

— Ох! — белокурая Агнешка прикрыла рот рукой. — Вы та самая Эрика, на которую напал упырь?

Отнекиваться было поздно. Вдова задержалась в лечебнице до позднего вечера, оказавшись собеседницей милой и приятной — живого, острого ума, пусть и с долей очаровательной женской наивности. Эрвелюс сменился сначала туссентским красным, потом клюквенной настойкой, и под конец дамы, ничуть не смущаясь, опрокинули по чарочке яблочной водки — крепкой и почему-то сладкой.

И когда фон Гратц вернулся в свой кабинет, проводив подругу домой, Эрика не сдержалась:

— На вашем месте я бы обручилась с ней в первый же день знакомства, а не ходила вокруг да около целых полгода!

— Я и раньше замечал, что терпение — не ваша благодетель, — иронично произнес Иоахим, заваривая душистый мятный чай. — А я никуда не спешу.

— Действительно, — фыркнула Эрика, — зачем спешить? Война, чума, проказа, Радовид, Эмгыр вар Эмрейс, пожар, осада, голод — и это только малая часть того, что может случиться с Новиградом уже сегодня, и завтра может просто не наступить.

Фон Гратц посмотрел на нее снисходительно, и улыбнулся в седые усы.

— И я не понимаю, почему я все еще здесь, — закончила девушка, уронив голову на руки. — За Йорветом гонятся реданцы, а я прячусь под дурацким чепцом, вместо того, чтобы…

Она махнула рукой, умолкнув, потому как сама не знала, что нужно делать в подобных случаях.

— Чтобы что? — прохладно уточнил Иоахим, принимаясь за чай. — Встать под знамена скоя’таэлей? Под лозунги «людей — в море»? Есть корешки и спать на снегу, продавая свой клинок первому, кто поманит призрачным обещанием призрачной свободы?

— Пф, — Эрика возмущенно вскинула брови. — Уж не думаете ли вы, любезный друг, что я разделяю взгляды Йорвета?

— Один из вас должен будет перенять образ жизни другого, иначе у вас нет будущего, — доктор скрестил пальцы, обхватив горячую кружку. — Если Йорвет не способен измениться, меняться придется вам.

— Нет будущего у нас в любом случае, — помолчав, согласилась девушка. — Но глупо отказываться от настоящего во имя эфемерного будущего, которое, как мы выяснили, может вообще не наступить. Люди, как мне кажется, слишком озабочены построением планов, которые в большинстве случаев никогда не сбываются.

Доктор хотел было ответить, но его прервал тихий стук в дверь.

— Господин фон Гратц, — медик в закрытой кожаной маске с клювом заглянул в кабинет, голос его звучал глухо и странно. — Привезли раненого реданского капитана. Требуется срочная ампутация.

Фон Гратц тяжело вздохнул, поднялся, покачнувшись, пошарил на заставленной склянками полке, и вытащил высокий узкий флакон.

— Отрезвляющий бальзам, — проворчал он. — Не желаете?

Эрика сделала пару глотков, и почувствовала, как прояснилось в голове и слегка застучало в висках.

— Реданский капитан? — переспросила она, видя, как доктор надевает мешковатый балахон и берет с подоконника сумку с инструментами. — А можно мне посмотреть?

— Поверьте, ампутация — далеко не самое приятное зрелище, — доктор нахмурился, но быстро уступил. — Повяжите этот платок на лицо, наденьте поверх платья вот это, — он протянул ей застиранные желтовато-серые вещи.

Они прошли в ярко освещенную факелами и фонарями комнату, посреди которой стоял широкий, накрытый железной пластиной стол. На столе, мелко дрожа и всхлипывая, лежал человек. Эрика подошла ближе, глядя, как фон Гратц откупоривает бутылку с алкагестом и поливает им руки над миской; как два медика в клювастых масках привязывают больного к столу. Только теперь девушка заметила, что левая рука несчастного отделена от тела наполовину чем-то немыслимо острым, а все, что ниже плеча, превращено в сплошное кровавое месиво: лоскуты кожи, изорванные в клочья мышцы, розоватые осколки костей. Бледное, худощавое лицо реданца, наконец, разгладилось — то ли от болевого шока, то ли от потери крови, капитан лишился чувств.

Медики быстрыми выверенными движениями ножниц освободили руку от одежды.

— Эльфский клинок, — пробормотал доктор, осмотрев рану.

— Эльфский? — переспросила Эрика, не отрывая взгляда от сочащейся кровью истерзанной руки.

— Настолько острые мечи есть лишь у эльфов и ведьмаков, — пояснил Иоахим. — Этому несчастному повезло — не закрой он рукой голову, был бы уже мертв.

Эрика вдруг отчетливо представила, как Иорвет верхом на ее коне проносится мимо пешего капитана, как сверкает на солнце острый клинок из Синих гор, как реданец падает, обливаясь кровью, в пожелтевшую высокую траву…

— Там еще двое, — медик мотнул своим кожаным клювом, указывая на кирпичную стену, а точнее, за нее. — Один утыкан стрелами, как ёж, до утра не доживет. Второй, если и выживет, то рад этому не будет. Проклятые эльфы, лучше бы добили… Отсечен нос, разрублена нижняя челюсть, сняты кожные покровы с левой половины лица…

Иоахим склонился над реданцем со скальпелем, сосредоточенный и серьезный. Эрика уже пожалела о своем необдуманном решении присутствовать на операции. Одно дело ранить кого-то в бою, и совсем другое — наблюдать, как под острым хирургическим инструментом расходятся мышцы и кожа, как с отвратительным звуком маленькая пила с полированной рукоятью врезается в кость, и как отсеченная конечность грузно шлепается в железное корыто.

Не сказав никому ни слова, Эрика вышла в прохладный полутемный коридор лечебницы, где расположилось полдюжины хмурых реданских солдат, принесшие раненых, и, распахнув запертую на щеколду дверь, оказалась на крыльце. Сдернув с лица платок, поглядела на усыпанное звездами небо над темными крышами, вдохнула полной грудью воздух, наполненный уже привычными городскими запахами: сыростью каналов, плесенью, помоями и мочой. И отчаянно захотела оказаться в лесу, благоухающем травами и мокрой древесиной, мягким туманом и изумрудной листвой с бусинками росы.

Высокий силуэт возник из темноты посреди пустынного переулка.

Эрика не успела ни испугаться, ни удивиться, когда тень наклонилась над ней и хищно сверкнула желтым глазом с вертикальным кошачьим зрачком.

— Геральт! — обрадованно выдохнула девушка, и тут же обернулась — не услышали ли ее реданцы.

Ведьмак же был не настроен обмениваться любезностями.

— Фон Гратц на месте? — глухо спросил он.

— Он на операции, судя по всему, до самого утра, — озадаченно протянула Эрика. — Все в порядке? Выглядишь ты, прямо сказать, не очень.