Они пустились в обратный путь к кораблям по той же тропке, по которой пришли, каждый с овцой на плечах, торопясь как могли. За спиной они слышали крики проснувшихся жителей хутора, а вскоре донесся и яростный лай собак, пущенных по их следу. Потом далеко разнесся женский крик, перекрывая голоса собак и людей. «Погоди! Стой!», и несколько раз «Орм!», и опять «Погоди!» — пронзительный вопль, полный отчаяния. Люди Крока не могли быстро идти со своей ношей, потому что тропка была каменистая и круто обрывалась в пропасть, а ночь выдалась беззвездной, стоял почти непроглядный предрассветный мрак. Сам Крок шел последним и тащил на плече овцу, а в другой руке держал секиру. Он предпочел бы избежать стычки из-за овец, ибо они малая замена жизни и здоровью; злыми словами он понукал своих людей, когда те спотыкались или шли слишком медленно.

Корабли стояли у каменных уступов, удерживаемые у берега только веслами; все были готовы отплыть сразу же, как подоспеет Крок, поскольку два других отряда уже вернулись, ничего не найдя; несколько человек ожидало Крока на суше, чтобы помочь ему, если понадобится. До кораблей оставалось несколько шагов, когда на тропу выскочили два огромных пса. Один набросился на Крока, но тот увернулся и рубанул собаку секирой; другой промчался мимо него и с маху сбил с ног человека, шедшего впереди и впился ему в горло. Двое встречавших кинулись к ним и убили пса; но когда вместе с Кроком склонились над упавшим, оказалось, что у него сильно порвано горло и что он вот-вот истечет кровью.

В этот миг пролетело копье и вонзилось впереди Крока, и два человека сбежали по склону на каменные уступы; они мчались так быстро, что оставили своих спутников далеко позади. Первый, с непокрытой головой и без щита, с одним коротким мечом, оступился и упал ничком на камни; два копья, пролетев над ними, вонзились в его товарища, и тот упал и остался лежать. Но первый, с непокрытой головой, уже вскочил, взвыв по-волчьи; налетев на человека, ринувшегося вперед с поднятым мечом, когда он сам упал, он рубанул его по виску и убил. После он накинулся на Крока, который был рядом; и все это происходило очень быстро. Воин нанес Кроку мгновенный и сильный удар; но Крок нес овцу и удар пришелся по туше; в тот же миг Крок сам ударил обухом своей секиры и попал своему противнику в лоб, и тот свалился без чувств. Крок наклонился над ним и разглядел, что тот еще совсем парнишка, рыжий и курносый и белокожий; он ощупал то место, куда пришелся удар, и нашел, что череп цел.

— Прихвачу и овцу, и теленка, — сказал Крок, — будет грести за того, которого убил.

С такими словами он поднял парнишку, отнес на свое судно и положил у скамьи; и со всей командой на борту, кроме двух убитых, корабли ушли в море в тот самый миг, когда большой отряд преследователей наконец появился на берегу. Уже светало, и несколько копий полетело вдогон кораблям, но ни одно не попало. Гребцы со всей силы налегали на весла, радуясь свежине на борту; и они успели уже изрядно отойти от берега, когда среди смутных теней на уступе увидели женщину в длинной голубой сорочке и с развевающимися волосами; она бесновалась на краю обрыва, простирая руки к кораблям и что-то крича. Ее крик донесся до них лишь слабым звуком над водой; она еще долго стояла после того, как ее вовсе не стало слышно.

Так Орм сын Тосте, который со временем сделался известен как Рыжий Орм, или Орм Странствователь, отправился в свое первое путешествие.

На Ведерё люди Крока прибыли голодные, поскольку всю дорогу туда шли на веслах; там они причалили и вышли на берег, чтобы набрать дров и сготовить себе хороший обед; на острове никого не было, кроме нескольких старых рыбаков, которые по своей нищете грабежа не боялись. Свежуя овец, люди Крока нахваливали их и восхищались, до чего же тучные и до чего, видно, славные весной выпасы на Куллене; они насаживали куски на копья и держали их над огнем, и принялись облизываться, когда жир зашипел, потому что давно уже не чувствовали такого вкусного запаха. Многие рассказывали друг дружке, когда в последний раз едали такие лакомые куски, и все сошлись, что покамест на Запад им плывется хорошо. А потом все принялись за еду, так что сало текло по бородам.

Орм к тому времени пришел в себя, но ненадолго; едва он вышел на берег вместе с остальными, как ноги у него подкосились. Он сел наземь, обхватив голову руками, и не отвечал на расспросы; потом его вырвало, он попил воды, и ему полегчало; а почуяв жаркое, он поднял голову, словно проснувшись, и уставился на окружавших его людей. Сидевший с ним рядом дружелюбно ухмыльнулся, отрезал немного мяса от своего куска и протянул Орму.

— На, поешь, — сказал он. — Лучшего жаркого ты никогда не пробовал.

— Мне ли не знать, — отвечал Орм. — Ведь это я вас угощаю. Он взял мясо двумя пальцами, но есть не стал; он оглядел всех по кругу, одного за другим, а после сказал:

— Где тот, кого я ударил мечом? Он мертв?

— Он мертв, — отвечал его сосед, — но здесь ни у кого нет за него долга мести, а вместо него грести будешь ты. Его весло прямо перед моим, так что лучше, если мы с тобой станем друзьями. Меня звать Токе, а тебя?

Орм назвал свое имя, а потом спросил:

— Был ли достойным человек, которого я уложил?

— Он был несколько медлителен, как ты заметил, — сказал Токе, — и с оружием управлялся похуже меня; но оно и понятно, ведь среди нас я в таком деле один из лучших. Но человек он был сильный и надежный и почитался всеми достойным; он звался Оле, и отец его снимает по двенадцати тенне ржи, и в море он ходил уже дважды. А если ты умеешь грести не хуже его, то гребец ты не последний.

Когда Орм услыхал это, он почувствовал облегчение и принялся за еду, но спустя какое-то время спросил:

— А кто меня ударил?

Крок сидел чуть поодаль и услыхал его вопрос. Он рассмеялся и поднял свою секиру и, прожевав, сказал:

— Это она тебя поцеловала; а когда бы укусила, ты бы не спрашивал.

Орм глядел на Крока, широко раскрыв глаза и не мигая; потом вздохнул и сказал:

— Я был без шлема и запыхался; а не то все могло бы повернуться иначе.

— Ты дерзок, сконец, — сказал Крок, — и считаешь себя бойцом. Но ты слишком молод и нет у тебя воинского разума. Потому что ни один разумный человек не выскочит без шлема не то что из-за каких-то овец, но даже из-за собственной жены. Однако мне сдается, человек ты удачливый, и быть может, принесешь удачу нам всем. Твою собственную удачу мы видели трижды: ты споткнулся о камни, когда два копья летели прямо в тебя; за Оле, убитого тобой, никто не должен мстить; и я тебя не зарубил, потому что мне нужен гребец на его место. Потому я и считаю, что удача твоя велика и может нам пригодиться; и дарю тебе ныне мир от всех нас, покуда ты гребешь веслом Оле.

Все решили, что Крок хорошо сказал. Орм ел, раздумывая, а потом ответил:

— Я принимаю твой мир и не думаю, что должен стыдиться этого, потому что вы сами украли моих овец. Но грести, словно раб, я не стану, потому что я хорошего рода, и пусть я молод, но почитаю себя человеком достойным, раз уж смог уложить такого почтенного человека, как Оле. И потому хотелось бы получить обратно мой меч.

Тут пошли разные толки. Иные считали, что желание Орма не слишком малое и что достанет и того, что ему подарили жизнь; но другие говорили, что дерзость в молодости не большой грех и что надо иметь уважение к тому, с кем удача; а Токе рассмеялся и спросил, сколько найдется человек на всех трех кораблях, что побоялись бы одного юнца с мечом. Человек по имени Кальв, говоривший против этого, пожелал драться с Токе за такие слова, и Токе объявил, что сделает это с удовольствием, как только доест бараньи почки. Но Крок не разрешил никакой драки, и кончилось тем, что Орм получил обратно свой меч, хотя теперь предстояло решать, кем ему впредь считаться — пленником или товарищем. Но за меч, который был добрым оружием, Орму предстояло заплатить Кроку выкуп с первой же добычи.