Ест Дюк крупитчатый калачик, нижнюю корочку отламывает. Спрашивает Чурило Пленкович:

— Что это ты, Дюк, чванишься, не ешь нижней корочки?

— Не гневись на меня, Солнышко-князь, а только пекут у тебя калачи не по-нашему, в глиняных печках, вытирают печи сосновой мочалкой; оттого нижняя корочка пригорает, сосной пахнет. У моей государыни матушки печки муравленые, метелки шелковые, в медвяной росе омытые, зато и вкусны калачи: один съешь — другого хочется.

Стало тут досадно Чуриле, что так хвастается Дюк, и говорит ему Чурило:

— Правда ли все, что ты рассказываешь, добрый молодец? Давай-ка побьемся с тобой о заклад, чтобы нам три года друг перед другом по Киеву красоваться, каждый день надевать новое платье цветное, одно другого наряднее: кто первый отступится и проиграет — заплатит восемьсот рублей.

И поручились тут все на Чурилу: и князь, и княгиня, и бояре, и купцы — за Дюка никто не ручается.

Догадался Дюк, как ему поступить — сел он за стол, написал письма скорописчатые, припечатал их к стрелам, расстрелял стрелы в чистое поле. Одну стрелу нашел Илья Муромец, прочитал Дюково письмо, прискакал в Киев, поручился за Дюка; на заклад поставил коня и свою голову.

Написал Дюк еще письмо своей родимой матушке, положил в сумочку, а сумочку спрятал под седло и послал в Галич своего верного бурушку.

Говорят дома слуги Дюковой матушке:

— Видно, нет в живых, государыня, твоего любимого сына, что бурушка один прибежал домой!

Горько заплакала Дюкова матушка. Стали слуги расседлывать бурушку и нашли письмо. Обрадовалась Дюкова матушка, что жив милый сын. Напоили бурушку ключевой водой, накормили белояровой пшеницей. Выбрала матушка для Дюка несколько сот перемен цветного платья на три года, привязала к седлу; назад поехал бурушка в Киев.

Стали Дюк с Чурилой щеголять по Киеву: что ни день — новый наряд; пришел и последнего года последний день. Одел Чурило сапоги из зеленого сафьяна с острыми носками, серебром шитыми, подбитые золотыми гвоздями, надел соболью шубу с золотыми пуговицами, на каждой пуговице вылито по доброму молодцу, в петлях вышито по красной девице; как проведет Чурило по пуговицам — начнут красные девицы наливать вина добрым молодцам, проведет по петлям — добрые молодцы на гуслях заиграют; еще надел Чурило высокую шапку пушистую, спереди не видно лица белого, сзади шапка закрывает Чуриле всю голову.

Только Дюк нарядился еще богаче: надел лапти, семью шелками шитые, дорогими камнями разукрашенные, днем камни горят, как солнце, вечером, словно ясный месяц. Была на нем богатая шуба парчовая, в пуговицах вышиты диковинные звери, в петлях вышиты лютые змеи; проведет Дюк по пуговицам — заревут дикие звери, проведет по петлям — засвистят, зашипят лютые змеи; от того реву и свисту все в Киеве на землю ничком попадали.

Выиграл Дюк заклад в восемьсот рублей, а Чурило тут же новый заклад выдумал:

— Испытаем, Дюк, наших добрых коней, чей конь через Днепр-реку перескочит, а в заклад поставим свои буйные головы: кто проиграет — тому голову с плеч долой.

Говорит Дюк:

— Придумал ты, Чурило, неладное: твой конь живет в холе и в неге, а мой устал от дальней дороги!

Пошел Дюк к своему бурушке, обнял его за шею, призадумался крепко.

Говорит бурушка:

— Не бойся, Дюк Степанович, перескочу я через Днепр, хватит у меня сил с Чурилиным конем потягаться; он ведь мне меньшой брат, а больший мой брат служит Илье Муромцу, а второй у Добрыни Никитича.

Настало утро; на Днепре видимо-невидимо народа: все пришли смотреть на Чурилу и Дюка. Вдруг в степи пыль поднялась — прискакал Илья Муромец в случае беды заступиться за Дюка, как обещал ему.

Шириной река в три версты. Смотрит на Днепр Чурило — сам испугался, да нечего было делать; разогнал Чурило своего коня и прыгнул первый… Попал Чурило в середину Днепра, а как Дюк прыгнул — перескочил реку, еще на версту берега прихватил да Чурилу по дороге из Днепра вытащил.

Пришел конец Чуриле, да князь с княгиней попросили Дюка отпустить им их стольника, не рубить его буйной головы, и Дюк отпустил его.

И задумал Владимир послать посла в Галич переписать Дюково богатство.

Говорит Дюк:

— Не посылай, князь, Алешу Поповича — у Алеши глаза завидущие, увидит он мое богатство, глаза у него разбегутся — ничего он и не перепишет; пошли лучше Добрыню Никитича.

И поехал Добрыня в Галич. Видит — среди города стоят три высоких терема; отроду Добрыня такой красоты не видывал; вошел Добрыня в главный терем, вступил в богатую палату; видит — сидит в ней старушка вся в шелку да в бархате, а около нее стоят пять сенных девушек.

Говорит Добрыня:

— Здравствуй, Дюкова государыня-матушка.

Отвечает старушка:

— Я вовсе не Дюкова матушка, а только матушки его прислужница.

Совестно стало Добрыне за свою ошибку, пошел Он дальше по хоромам; видит — сидит в большой палате старушка, вся в серебре, около нее десять сенных девушек; кланяется ей Добрыня.

— Ошибся ты, добрый молодец, я не матушка Дюку, а только его стряпуха; Дюкова матушка у обедни; если хочешь, пойди к ней навстречу.

Пошел Дюк к церкви — видит, идет от обедни Дюкова матушка; впереди слуги сукном мостки устилают; одни идут с метелочками, дорогу очищают, другие несут над госпожой своей зонтик; самое ее тридцать девушек поддерживают под одну руку да тридцать — под другую. Платье на ней цветное; вышиты на нем солнце и месяц и частые звезды и зори майские нарисованы.

Поклонился ей Добрыня, рассказал, зачем приехал; приказала она принести золотые ключи, отворила Добрыне амбары, где спрятаны были товары заморские, отворила погреба глубокие, где казна была схоронена. Считал Добрыня, считал, отступился. И написал Добрыня в Киев письмо:

«Если бы привезти из Киева бумаги на шести возах да чернил на трех, то и тогда не описать Дюкова богатства».

Увидели тогда в Киеве, что правду сказал удалый добрый молодец; подивились люди немало его богатствам несметным, его казне несчетной.

Из-за дальнего моря, из-за славного острова Кадольского, из богатого города Леденца выплывало, выбегало тридцать кораблей с белыми парусами да еще один корабль впереди всех — имя ему Сокол, а хозяин того корабля сам Соловей Будимирович, богатый добрый молодец.

Все корабли хорошо расписаны, разубраны, а Сокол лучше всех: вместо очей у корабля по яхонту вставлено, вместо бровей по черному соболю якутскому прибито, вместо усов два острых ножа булатных воткнуто, вместо ног — два горностая, вместо гривы — две лисицы пушистые, вместо хвоста — два медведя белых заморских; нос расписан по-туриному, а бока по-звериному. Якоря на корабле серебряные, мачты позолоченные, паруса из дорогой ткани: не гнутся, не трутся, не ломаются, канаты из заморского шелку.

Посреди корабля выстроен чердак расписной, потолок в нем обит бархатом, стены завешаны лисицами и соболями, скамья в нем из дорогого рыбьего зуба.

На скамье сидит прекрасный молодец, Соловей Будимирович, со своей родимой матушкой Ульяной Григорьевной. Едут они к городу Киеву к князю Солнышку в гости.

Взял с собой Соловей храбрую дружину в триста молодцев удалых и смелых; богато они принаряжены: кафтаны на них алого сукна, шапки на них черного бархата, сапожки зеленые сафьяновые застегнуты серебряными пряжками, золотыми гвоздями подбиты: под пятой ворон пролетит, около носка яйцо прокатится.

Приехал корабль под славный Киев; бросила якоря Соловьева дружина в Днепр-реку, положили три сходни на берег, три мостика: один золота красного, другой чистого серебра, третий светлой меди. По первому мостику Соловей сам перешел, по второму мать перевел, а по третьему шла его дружина молодецкая; уплатили гости в таможне пошлины за товары семь тысяч золотом.