- Ну… мы же на Луне, черт побери! Можешь представить более подходящее место, чтобы принимать желаемое за действительное? - Он обвел руками мертвое черное небо. - Господи, да ведь каждую ночь ты сам все это можешь увидеть, Билл! Там миллиарды и миллиарды звезд!

Карл уже затерялся в мечтах, готовый обрушить на нас очередную получасовую обличительную речь.

- Да ну тебя к черту! - буркнул Мит. - Давай выгружать его барахло, а то не сможем подняться в горку и начать установку нашего оборудования.

В радиорубке было тихо. Она сулила уединение - то самое уединение, которого человеку иногда так хочется во время ежемесячного звонка домой. Во всяком случае, все мы научились обращаться с приборами сами и не нуждались в помощи единственного на базе офицера-связиста - а тому более чем хватало забот с починкой старого электронного хлама, который постоянно изнашивался и ломался.

Лицо моего сына Билли на черно-белом телеэкране выглядело иначе, чем во время нашего последнего разговора. Ему это хорошо удается. Он смотрит в телекамеру, а не в стоящий рядом с ним телевизор. Взгляд все еще жесткий, хотя вот уже три года, как он вернулся из Вьетнама и, наверное, почти закончил с медицинской реабилитацией.

- Ты снова подстриг бороду, - заметил он.

Я улыбнулся и распушил ее пальцами. На ощупь почти как стальная щетка.

- Она уже… гм-м… стала заполнять мой шлем. В ответ улыбка:

- Что ж, теперь ты больше похож на Кастро и меньше - на Мудрого старца с гор.

Когда он был мальчишкой, все говорили, что он очень похож на меня, но я так не считаю. Подбородок у него более плоский, ямочка на нем меньше, нос уже, прямее и длиннее и, если хотите знать мое мнение, гораздо больше напоминает нос Фреда, брата его матери.

- Что это за дурацкая рубашка на тебе? - Одежка здорово смахивала на какой-то воинский мундир, даже с золотыми галунами на воротничке и манжетах.

- Из полиэфира, - ухмыльнулся он.

- Какого она цвета?

- Фиолетовая, папа. Я усмехнулся:

- И что, больше никаких бус и сандалий?

- Времена меняются.

Тут я увидел - даже на зернистом телеэкране, - как начали темнеть его суровые глаза, и решил, что лучше сменить тему.

- Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Его взгляд прояснился:

- Точно! Tempora mutantur, nos et mutamur in illis. Хилдерик, король франков.

В наших с Билли отношениях такое было всегда. Что бы между нами ни произошло, я всегда мог позвать сына прогуляться по лесу, и там мы болтали на всякие умные темы.

- Ты еще встречаешься с той девушкой… э-э… - Господи, да вспоминай же быстрее… - Сарой?

Я увидел, как ему приятно, что я вспомнил ее имя.

- Да.

- Мне понравилось ее фото, которое ты прислал по факсу. Она действительно красивая. - Высокая блондинка с ярко-голубыми глазами. Нос, правда, великоват, но на ее лице смотрится в самый раз. - Как твоя мать?

Он нахмурился. Слегка пожал плечами:

- У нее вроде бы все в порядке. Она сейчас менеджер по запчастям на тракторном заводе.

- Это хорошо. Гм-м… Она еще встречается с этим… как-там-его? Он еще больше нахмурился. Медленно кивнул. А чего я от него,

собственно, хочу? Чтобы он рассказал о своем сводном братце? Парнишка родился в конце 1966 года, задолго до того, как мы узнали, что я застряну на Луне, так что даже если бы программа «Аполло» сработала…

- Как учеба?

Он вдруг просиял:

- Меня досрочно приняли в университет Джона Хопкинса, папа! Вашингтонский университет выпустил меня на год раньше, чтобы я уже осенью смог начать учебу на медицинском факультете.

- Так это же здорово!

- Я подал в NASA заявку на стипендию по космической медицине. И мне сказали, что с моими десятью ветеранскими пунктами ответ наверняка будет положительный.

Когда в 1948 году я поступал в Бостонский университет, у меня было всего пять пунктов. И к тому же на моей груди не было «Пурпурного сердца», не говоря уже о «Бронзовой звезде». Военные прислали мне по факсу список его наград, но мне пока не удавалось разговорить Билли на эту тему.

- Но почему? - удивился я. - Я думал, ты планировал специализироваться по травматической медицине.

- И по ней тоже, - кивнул он. - Стипендия по космической медицине требует двойной специализации.

- Все равно не понимаю.

- Папа, сейчас очень много говорят о финансировании системы «Нова/Ровер» как реального проекта. С тех пор, как русские разрешили доктору Челомею опубликовать в прошлом году свою книгу… - Он говорил о Владимире Челомее, главном конструкторе космических кораблей, чьи детища - «Алмаз-9» и «Орел-1»- уже кружат на окололунной орбите и вскоре доставят меня домой. - Словом, запланированная дата старта первой марсианской экспедиции - 12 ноября 1984 года.

- Когда сам увижу, тогда и поверю… Господи, а ведь мне тогда стукнет уже пятьдесят шесть!

Он еще раз медленно кивнул:

- Да. А мне - тридцать четыре.

В тот день, когда я отправился на Луну, мне было тридцать семь.

- И ты хотел бы полететь.

- Да. Полет рассчитан на три года. Двенадцать человек, им понадобится врач. Хороший врач.

Еще как понадобится. У нас здесь полевой хирург, терапевт и фармацевт, три медика на сорок членов экипажа.

Серьезные глаза сына долго изучали меня. Потом он сказал:

- Тебе нужно кое-что знать, папа. Месяц назад наконец-то допустили к летным испытаниям ядерный ракетный двигатель «Ровер-1». Прототип с тягой почти 34 тонны готов к полету.

- Тот самый двигатель с твердофазным реактором из проекта NERVA?[4]

- Да, папа. Речь шла о том, чтобы присобачить «Ровер-1» к первой ступени «Сатурна-IVB», а выше установить оборудование, оставшееся от программы «Аполло», и некоторые компоненты орбитальной станции. На складах законсервировано достаточно железа от «Аполло/Сатурн», чтобы его хватило на три экспедиции. И теперь они полагают, что выяснили, из-за чего раньше взрывались ракеты. Сейчас это называется проект «Starover».

Я хмыкнул. «Starover» - «Звездный скиталец». В честь романа Джека Лондона, что ли? Впрочем, нет. В начале шестидесятых, когда я тренировался для полета на «Джемини», один инженер из NASA написал о приключениях исследователя космоса Дига Аллена.