– Он хотел избежать пожара – чтобы в результате падения автобус не загорелся, – произнес Селдом таким тоном, словно против собственной воли вынужден был согласиться с неоспоримым фактом.

– Да, – сказал Питерсен, – но я-то сперва на все смотрел в свете предыдущей версии и поэтому объяснил его поступок следующим образом; он заранее предупредил об аварии, потому что либо хотел – возможно, бессознательно, – чтобы мы его арестовали, либо это было частью игры – он ставил нам handicap[44]. Но, оказывается, ему было нужно только одно: чтобы тела не сгорели, а кареты «скорой помощи» подоспели вовремя и как можно раньше доставили погибших в больницу. Он рассчитал, что десять тел дадут хороший шанс получить подходящий для пересадки орган. И думаю, по-своему он одержал-таки победу. А мы опоздали. Да, операцию провели сразу, в тот же день, едва было получено согласие родителей одного из погибших… И как мне сообщили, девочка будет жить. На самом деле мы заподозрили его еще вчера, когда во время рутинной проверки нашли это имя в списке присутствовавших на концерте в Бленхеймском дворце. Он сопровождал туда совсем другую группу детей из той же школы и должен был ждать их на стоянке. Ему ничего не стоило незаметно приблизиться к сцене сзади, задушить ударника и, воспользовавшись суматохой, быстро вернуться на место. В больнице Радклиффа нам подтвердили, что он был знаком с миссис Иглтон: медсестры пару раз видели, как они беседовали. Нам также стало известно, что миссис Иглтон брала с собой в больницу вашу книгу о логических сериях и читала ее, сидя в очереди на прием к врачу. Возможно, она рассказала ему о том, что лично знакома с вами, не подозревая, какие это возымеет последствия. И наконец: среди его книг мы нашли одну про спартанцев, одну про пифагорейцев и пересадку органов в древние времена, и еще одну – про физическое развитие детей, страдающих болезнью Дауна… Он, видимо, хотел удостовериться, что их легкие годятся для трансплантации.

– А что случилось с Кларком? – спросил я.

– К сожалению, мне уже никогда не удастся доказать свою версию… Думаю, Кларка он не убивал. Он просто-напросто наблюдал за тем, что происходит на втором этаже, и заметил, как из палаты вывезли на каталке покойника. Именно из той палаты, куда часто наведывался Селдом. Тела умерших пациентов на некоторое время – порой даже на два-три часа – оставляют в маленькой комнатке на том же этаже без всякого присмотра. По сути он не совершил ничего преступного: только вошел в комнатку и ввел в руку Кларка пустую иглу – чтобы оставить след и симулировать убийство. Он и вправду старался – на свой, понятное дело, манер – причинять как можно меньше зла. По-моему, чтобы понять ход его мыслей, его логику, нам надо начать с самого конца. То есть с группы детей-даунов. Вероятнее всего, именно после того как провалилась вторая попытка получить донорское легкое для дочери, он и задумал нечто подобное. Тогда он еще не взял отпуск – каждый день привозил и отвозил на автобусе группу мальчиков. И он начал смотреть на них как на банк здоровых легких, которые уплывают у него из рук, в то время как его дочь умирает. Это превратилось в навязчивую идею. Видимо, сначала он замыслил убить только кого-нибудь одного, но ведь не было никакой гарантии, что легкое жертвы подойдет девочке. К тому же он знал, что родители многих детей из этой школы – ревностные католики. Обычно в своем горе они ищут утешения в религии, и порой это принимает крайние формы – кое-кто даже начинает верить, что их дети – своего рода ангелы. А он ни в коем случае не хотел рисковать, боялся опять натолкнуться на отказ родителей, что вполне могло произойти, если жертву выбирать наугад. Но и убивать снова и снова тоже было нельзя. Родители непременно заподозрили бы в таких преступлениях особую цель, и никто из них не дал бы разрешения на трансплантацию. Хорошо известно, что Джонсон буквально обезумел из-за того, что состояние его дочери с каждым днем ухудшалось и выхода, казалось, нет. Вскоре после того как девочку поместили в больницу, он даже наводил справки, позволяет ли английское законодательство использовать его органы, если он покончит с собой. Понятно, что детей должен был убить кто-то другой, во всяком случае, от себя он хотел подозрения отвести. Вот эту-то проблему он решить и не мог, пока в руки ему не попала глава из вашей книги о серийных убийствах – возможно, через миссис Иглтон или он прочитал ее в газете.

И тут его осенило. Он разработал план, очень простой план. Если не удается найти кого-то, кто убьет детей вместо него, он придумает убийцу. Воображаемого серийного убийцу, в которого все поверят. К тому времени он, вероятно, уже прочел про пифагорейцев, и ему нетрудно было отыскать цепочку символов, которые выглядели бы так, словно это вызов, брошенный некоему математику. Хотя, пожалуй, второй символ, то есть рыба, имел и еще один – дополнительный – смысл: это символ первых христиан[45]. Таким образом он, наверное, хотел также дать знак, что он мстит. Кроме того, как нам известно, убийцу особенно привлекал тетрактис – он изображен на полях почти всех его книг. По-моему, это связано с тем, что десять – число детей, входивших в баскетбольную команду, ведь именно столько мальчиков он задумал убить. Он выбрал миссис Иглтон, чтобы начать серию, потому что трудно было вообразить более доступную жертву, чем старая, больная женщина, которая часто оставалась дома одна. Но поначалу он не хотел привлекать внимание полиции. Это был ключевой пункт плана: первые убийства должны быть тихими и незаметными, чтобы мы не сразу бросились по его следу, чтобы у него хватило времени дойти до четвертого символа – и, главное, до четвертого преступления. Достаточно было дать знак одному человеку – вам. Но уже во время первого убийства что-то пошло не так, как задумывалось, и тем не менее он оказался умнее нас и больше ошибок не совершал. Да, по-своему он вышел победителем. Странно, но мне трудно винить его, ведь у меня тоже есть дочь. Невозможно даже представить, на что способен человек ради своего ребенка.

– А вы считаете, что сам он надеялся спастись? – спросил Селдом.

– Вот этого-то мы никогда и не узнаем, – ответил Питерсен, – экспертиза показала, что он чуть-чуть подпилил рычаг управления. Поначалу это отвело бы от него подозрения. Но, с другой стороны, если он планировал выпрыгнуть, то мог бы сделать это и раньше. На мой взгляд, он хотел оставаться за рулем до последнего, чтобы автобус наверняка свалился вниз. И только после того как тот перелетел через ограждение, водитель покинул кабину. Когда его нашли, он был без сознания и умер в «скорой помощи» по пути в больницу. Ладно, – проговорил инспектор, подзывая официанта и глянув на часы, – я не хотел бы опаздывать на отпевание. Я только хочу еще раз повторить вам, что сполна оценил вашу помощь. Это правда. – Он впервые искренне улыбнулся Селдому. – Я попытался прочесть книги, которые вы принесли, но, увы, математика для меня всегда была темным лесом.

Мы поднялись из-за столика вместе с ним. Потом проводили его взглядом – инспектор шел в сторону церкви Святого Джайлза, где уже собралось очень много людей. На некоторых женщинах были шляпы с черной вуалью. Кого-то вели под руки, казалось, сломленные горем родители сами не могут одолеть несколько ступеней, ведущих к входу в храм.

– А вы возвращаетесь в институт? – спросил меня Селдом.

– Да, – ответил я, – на самом деле мне и теперь следовало быть там, сегодня я должен непременно закончить отчет по стипендии и отправить его. А вы?

– Я? – переспросил он; потом бросил взгляд в сторону церкви, и на миг мне показалось, что передо мной очень одинокий и даже, как ни странно, несчастный человек. – Я, наверное, подожду здесь окончания службы… Хочу пойти вместе со всеми на кладбище.

Потом я несколько часов сражался с отчетом, сам себе напоминая бегуна на дистанции с препятствиями – точно так же, теряя последние силы, спотыкаясь все чаще и чаще, я стремился к финишу и заполнял смехотворные и нелепые таблицы. В четыре часа дня мне удалось наконец соединить все вместе и сунуть в большой конверт из плотной бумаги. Затем я спустился в секретарскую и отдал конверт Ким с просьбой отправить вечерней почтой в Аргентину. После чего вышел на улицу в легкой эйфории от вновь обретенного чувства свободы. По дороге на Канлифф-клоуз я вспомнил, что задолжал Бет плату за второй месяц проживания, поэтому решил сделать небольшой крюк и взять деньги в банкомате. Итак, я последовательно повторил почти тот же маршрут, что и месяц назад, – и почти в тот же час. Предвечерний воздух был столь же мягок, улицы столь же пустынны – все словно повторялось, дублировалось, давало мне последнюю возможность вернуться в прошлое, в тот день, когда началась эта история. И я, попав на Банбери-роуд, выбрал ту же сторону улицы – солнечную – и зашагал, держась почти вплотную к живой изгороди, – иначе говоря, поддался мистической игре совпадений и повторений. Но, дойдя до поворота на Канлифф-клоуз, увидел на дороге клок шерсти опоссума – вот его-то месяц назад здесь не было. Я заставил себя подойти поближе. Колеса машин, дождь и собаки сделали свое дело. Не осталось и следа крови. Только этот последний клок шерсти чуть заметно торчал над дорогой. «Опоссум готов на все ради спасения своего потомства», – сказала Бет. Стоп! А разве сегодня утром я не слышал нечто подобное? Да, инспектор Питерсен сказал: «Трудно даже представить себе, на что может пойти человек ради спасения своего ребенка». Я окаменел, вперив взор в последний клок шерсти опоссума и вслушиваясь в тишину. И вдруг я понял – понял все от начала до конца. Увидел именно то, что Селдом и хотел, чтобы я увидел. Он мне это сказал, почти буквально, а я не сумел услышать. Он мне это повторял на сто ладов, он сунул мне под самый нос фотографии, а я-то все время видел только букву «М», сердце и восьмерку.