– Мы и есть бедные норманнские провинциалы, – ответил Казаков, ничуть не смущаясь своей кожаной одежды, из-под которой выглядывал воротник белой льняной рубахи. – В заграницах, можно сказать, первый раз. Насколько я понимаю, главнейшим знаком отличия здесь является герб на груди или плаще – чего мы не имеем, Мишель, зараза, не озаботился – либо оружие на поясе. У тебя меч, у меня кинжал. Ты, кстати, с мечом обращаться умеешь?

– Держать в руках могу, – более чем смутно ответил Гунтер. – За рукоятку. Как-то не удосужился овладеть благородным искусством.

– О чем ведете беседу, синьоры? – поинтересовался Гильом, шествовавший среди городской толпы, будто ледокол среди плавучего льда. Его немного задевало то, что оруженосцы мессира де Фармера толкуют на незнакомом языке. – Спешу принести свои извинения за лишнее любопытство, однако я теряюсь в догадках, откуда вы происходите родом? Из Британии? Фрисландии?

– Я – германец, – нехотя пояснил Гунтер. – Из замка… из замка Райхерт. Мой друг – из… («Господи, а вот до этого мы как-то не додумались! Придется импровизировать…») Из Польши. Знаете такую страну?

– Кажется, – нахмурился Гильом, припоминая. – Это во владениях германского императора Фридриха? На самом востоке Священной Римской империи? Любопытно… Никогда не встречал польшаков.

– Поляков, – мрачно поправил Сергей, кидая убийственные взгляды на Гунтера. – Если что, заезжайте в гости, мессир Гильом. Сначала лесом до Кракова, потом болотом до Влощева, затем лугом до Ченстохова. Там встретите лешего, спро́сите.

– Лешего? Это, надо полагать, нечто вроде королевского бальи, назирающего за вашим графством?

– Именно, – поспешил подтвердить Гунтер. – Вообще-то, мессир Гильом, это особенная северная шутка, означающая, что до его страны очень далеко.

– А-а… – понимающе протянул великовозрастный наследник де Алькамо. – Господа, мы же гуляем! Посмотрите, как смешной француз!

Некий пожилой рыцарь, в котором сэр Мишель безошибочно признал бы представителя славного семейства де Пуатье, родственного нынешней королеве Британии, был настолько пьян, что мочился прямо на дверь кабака, из которого только что вышел.

– С-средневековье, – изумленно бросил Казаков. – Они тут все такие или где? Я-то всегда думал: чопорность, инквизиторы, тощие монахи, куртуазия, чума свирепствует… А что вышло? Сплошное веселье, пьянство и непринужденность почище, чем на Бродвее! Просто не верю! Гунтер, хоть убей, это же прямо комедия какая-то!

– Обычная жизнь обычных людей, – пожал плечами германец. – За чопорностью и куртуазией пожалуйте к королевским дворам, и то не ко всем. Инквизицию – настоящую – пока не придумали, хотя уже имеются прецеденты весьма суровых церковных судов с данным названием, особенно в Италии. Чума? Ближайшая крупная эпидемия стрясется лет через двести, во времена Людовика Сварливого. Следуй собственному совету и наслаждайся жизнью! Главное, не забывай о деле.

Чинно прогуливавшегося с видом абсолютного хозяина Мессины Гильома удалось уговорить зайти в гавань. Мол, Серж никогда не видел настоящего короля (если не считать польского монарха…) и он хочет взглянуть на Ричарда или Филиппа-Августа. Гильом с легкостью провел двоих новых знакомцев в порт.

У пристаней, на рейде и дальше в море виднелись десятки кораблей. Тут же можно было выяснить последние сплетни. Оказалось, что Ричард Львиное Сердце, решивший навестить своего родственника Танкреда Сицилийского, пока не прибыл из Неаполя, но его ждут со дня на день. Зато…

– Сударь, – грязноватый и явно зараженный проказой портовый нищий, осведомленный буквально обо всех новостях, тыкал грязным пальцем в одну из галер. – Видите, над кораблем знамя короля Франции? Флаг такой синенький? Во-от, сударь, государь Филипп там и сидит. А госпожа Алиенор Аквитанская вместе с принцессой Беренгарией из Наварры, да хранит их всех Дева Мария, гостят в аббатстве святой Цецилии, что на улице…

– Та самая Беренгария? – уточнил Казаков, ломая норманно-латинский жутким акцентом. – Невеста Ричарда?

– Она самая, мессир, – подтвердил портовый попрошайка, жадно осматривая пояса дворян, в которых явно крылись неисчислимые сокровища. – Ждут завтрашнего праздника. Дня святого Ремигия, апостола франков, да благословит Господь его светоносную душу!

– На какой, говоришь, улице аббатство? – сощурился Гунтер.

– Пройдете от гавани вправо, – не уставал докладывать простец с выпавшими бровями. – Спросите. На Иерусалимской оно. Может, пожалуете на пропитание бедному человеку?

Германец машинально вытащил медяшку и переправил в ладонь нищеброда. Пока, на его взгляд, положение складывалось как нельзя лучше. Взбалмошный сынок Элеоноры должен прибыть в Мессину самое ранее завтра утром, королева пока одна, а, следовательно, можно без вмешательства посторонних сил передать ей послание Годфри де Клиффорда и принца Джона. А заодно и выслушать остальные инструкции, если королева рискнет снизойти до каких-то вшивых оруженосцев и не менее затрапезного рыцаря. Значит, придется идти домой и будить Мишеля.

– Гильом, простите, но мы должны идти, – вежливо, но непреклонно сказал Гунтер, однако напоролся на яростную отповедь.

– Сударь, все дела позже, – возмутился младший де Алькамо. – Вы меня обидите, если уйдете! Давайте просто развлечемся! Мессина лежит перед нами, готовая к разграблению и поруганию! Вы же впервые видите мой остров, я вас приглашаю! Ну?

– А-а, пошли, – махнул рукою германец, понимая, что отвязаться от Гильома практически невозможно. И, в конце концов, все заслужили отдых. Мишель спит в доме Роже, сам барон де Алькамо, небось, оставил свою прекрасную Маго и отправился по бабам, денег в карманах достаточно, а Гильом куда лучше других знаком с мессинскими обычаями, ценами и женщинами. Вдобавок, двум чужестранцам, если они влипнут в неприятную историю, лучше находиться под покровительством отпрыска одного из самых уважаемых семейств острова.

– Он предлагает поразвлечься, – сухо сказал Гунтер Сергею. – Ты как?

– Да завсегда! – протянул русский. – Двинулись?

– Двинулись. Короли подождут.

Рейд по лупанариям Мессины закончился глубокой ночью, весьма незадолго до рассвета. В это время монахи уже давно отстояли полуночное бдение и подступали хвалитны, или, как говорили в более поздние времена, утреня. Сей литургический час обычно начинался еще в темноте и заканчивался, когда брезжил рассвет.

Троица бравых дворян, облагодетельствовавших своим посещением «дом волчиц» (в Италии сим эвфемизмом именовались бордели), ныне возвращалась во владения мессира де Алькамо. Не сказать, чтобы все трое были пьяны, однако винным душком потягивало изрядно. Никто не остался недоволен – заведение оказалось вполне приличным и чистеньким, посетителей не подпаивали нарочно, а девицы не вымогали с гостей лишнее золото.

– Два пенса, – рассеянно бормотал Казаков. – Потом еще два фартинга за еду и вино. Итого два с половиной пенса с человека. Это дорого или дешево?

– Как раз в меру, – ответил Гунтер, спотыкаясь в темноте на неровных камнях мостовой. – По здешним понятиям, конечно. Мессир Гильом, скажите, это был действительно хороший лупанарий?

– Один из лучших в городе, – подтвердил mafiosi де Алькамо. – Разве я мог отвести своих друзей в похабный вертеп при гавани? Конечно, там забавно и можно купить себе сарацинку или мавританку, но точно так же можно нахватать вшей или заболеть малоприятной для мужчины немочью. А можно просто войти и не выйти. В порту такие дома содержат либо крещеные мавры, либо местные из неблагородных, которым неизвестно, что такое честь и честность. Вот был случай…

Далее Гильом пустился в пространный и донельзя запутанный рассказ о приключениях некоего отдаленного знакомца – захолустного дворянина напоили до свинского состояния, он заснул, а когда проснулся, обнаружил, что сидит прикованным на галерном весле и может забыть про дворянскую цепь, сменив ее на ошейник раба. Насилу выбрался.