Черноризицы, покинувшие храм после часа хвалитн, отчасти отправились в странноприимный дом, выполнявший одновременно роль госпиталя, другие пошли в обширный монастырский сад – ухаживать за растениями, носили воду из колодца с тяжелым воротом, трудились на скотном дворе. Святой Бенедикт полтысячелетия назад, составляя устав будущего ордена, записал, что монаху не подобает быть праздным, ибо праздность (уже являющаяся смертным грехом) лишь фундамент, на котором вырастает уродливое здание неправедной жизни и полощутся языки адского пламени отрицания добродетели и грешных помыслов. Все бенедиктинские монастыри были замкнутыми «экономическими системами», сами обеспечивали себя продуктами и всем необходимым для спокойной и небедной жизни.

Аббатиса вышла на крыльцо, благословила преклонивших колена гостей и позволила им подняться. Худшие ожидания Гунтера сбывались: старая карга с обвисшими щеками, избороздившими лицо морщинами и поросшим темным волосом подбородком. Столь колоритной особе более подходили бы не четки и нагрудный крест, а помело и ступа ведьмы – мечты инквизитора. Дополнял мрачную картину черный орденский наряд.

– Мишель Робер де Фармер, шевалье, – представился рыцарь. – У нас неотложное дело к ее величеству Элеоноре Аквитанской, коя, как нам известно, после долгого путешествия изволит вкушать отдых в вашей славной обители.

– Какое дело может быть у столь молодых людей к почтенной даме? – снисходительно и не без ноток сварливого презрения вопросила аббатиса.

– Послание от ее сына… Иоанна, – сэр Мишель предпочел назвать принца Джона по-латински, что, по его мнению, могло вызвать хоть искру симпатии у единовластной повелительницы монастыря.

– Подайте, – аббатиса вытянула руку. – Я передам.

– Нам приказано вложить депешу в собственные руки королевы, – упрямо наклонил голову рыцарь. – И мы обязаны на словах сообщить ей вести из Британии.

– Шевалье, здесь женский монастырь, – напомнила старуха. – Вам не до́лжно находиться в его пределах более определенного времени. Сообщите мне все, что следует знать ее величеству и я…

– Преподобная Ромуальдина! – на сцену явилось еще одно действующее лицо. На самом деле стоявшие чуть в стороне Гунтер и Казаков давно заметили, как в дверном проеме, ведущем в капитулярную залу, маячил женский силуэт. Причем явно не монашеский – незнакомка носила достаточно яркое мирское одеяние.

На крыльцо скорее не вышла, а выпорхнула девица лет восемнадцати. Темные волосы прикрыты косынкой из бесценного катайского[7] шелка, грудь украшают нити жемчуга, платье с виду простое, однако наверняка обошлось владелице в сумму, за которую можно купить средненькое поместье. Очень большие выразительные карие глаза.

– Что вам угодно, милая? – аббатиса повернулась к девушке и смерила ее таким взглядом, словно на пороге капитулярной залы стояло не милейшее создание, а лично вавилонская блудница, столь старательно описанная Иоанном Богословом. Голос настоятельницы стал ледяным.

– Мать моя, – черноокая красотка склонилась в наивежливейшем реверансе. – Вас немедля требуют в кладовые, монахини не досчитались подарков короля Танкреда в дарохранительнице, отчего сестра Эдита лишилась сознания!

– Матерь Божья, – неожиданно сердито для служительницы Господней бросила старуха. – Курицы! Ничего не могут сделать сами! Шевалье де Фармер, стойте и ждите, я приду немедленно. А вам, юная синьора, я рекомендую немедленно отправиться в свои покои.

– Конечно, – шепнула девушка и вновь опустила очи долу. Обе скрылись за дверьми, оставив сэра Мишеля и его оруженосцев в недоумении. Однако на сей раз ожидание не затянулось.

– Шевалье! Да вы, вы! Сударь, вы к государыне Элеоноре?

Красавица вновь появилась на крыльце – видимо, она каким-то образом обманула громоносную аббатису и сумела улизнуть от ее всевидящего ока. Теперь девушка стояла на верхней ступеньке и энергично манила сэра Мишеля ладонью.

– Ну… – запнулся рыцарь. – Да, леди. Я очень хотел бы увидеться с ее величеством.

– Тогда бегом, пока не вернулось это чудовище в рясе. Я преподобную Ромуальдину имею в виду.

– А вы служите при Элеоноре? – быстро осведомился сэр Мишель.

– Можно сказать и так, – усмехнулась девушка. – Ромуальдине я солгала – старая лисица никого не пускает к королеве. Ее величеству скучно. Не бойтесь, что вы без доклада, Элеонора примет вас. Особенно если вы привезли ей письмо от сына. Я правильно подслушала?

– Совершенно верно, благороднейшая леди, – поклонился сэр Мишель и совершенно не по-монастырски свистнув оруженосцам, взбежал по ступеням вверх. – Полагаю, мое имя вы знаете?

– Безусловно. Вы говорили достаточно громко, шевалье. Господи, что за нравы в этой Италии! Этого нельзя, другое предосудительно, третье, пусть и самое невинное, ведет к смертному греху! Неужели вся Сицилия такова?

Говорили на норманно-французском, поэтому Казаков понимал большую часть речений неожиданной знакомицы и тихонько посмеивался. После явно «предосудительных» похождений нынешней ночью с Гильомом, разговоры о Сицилии как острове высокой морали казались ему несколько преувеличенными. Хотя с женской точки зрения…

Девушка иногда сама путалась в переходах, отчего можно было сделать вывод: приближенная королевы Элеоноры обитает в монастыре недолго и не успела разучить все хитросплетения лабиринтов аббатства. Однако на ее лице была крупными буквами написана уверенность в себе и отчетливое недовольство нынешней жизнью. Вероятно, она долгое время провела при королевских или герцогских дворах, далеко не всегда отличавшихся столь немыслимой для мирянки строгостью нравов.

– Подождите, – девушка приостановилась перед низкой дощатой дверью. – Сейчас я передам ваши слова королеве.

Некоторое время прошло в тишине. Сэр Мишель стоял спокойно, прислонившись к небеленой кирпичной стене, Гунтер откровенно нервничал, а Казаков пытался безмятежно насвистывать и философски озирал окружающий скупой пейзаж – ни дать, ни взять тюремный коридор с редкими дверьми и тусклым освещением.

– Проходите, – дверь бесшумно открылась и на троих дворян из Нормандии вновь уставились маслично-темные глаза. – Государыня просит вас почтить ее своим визитом.

Покой, отведенный королеве Британии строгой аббатисой с языколомным имечком Ромуальдина, роскошью отнюдь не блистал, скорее, наоборот. Мебель темного дерева, голые стены, украшенные лишь распятием да несколькими стоящими на вбитых в камень деревянных подставках скульптурами святых. Коврик на полу такой простецкий, что даже самый захолустный и нищий барон устыдился бы подобного. Жесткие стулья с высоченными прямыми спинками. Трехногий круглый столик, украшенный блюдом с непременными в Италии фруктами, кувшином с вином и мисочкой, до отказа наполненной грецкими орешками. Несколько дорогих стеклянных бокалов. Все. Не скажешь, что здесь обитает королева, пусть даже и временно.

– Заходите, заходите, – услышали визитеры. Обладательница воркующего голоса почему-то на глаза не показывалась. – Господа, никаких церемоний, условия походные. Обязательно присаживайтесь. Нет, нет, на колена падать необязательно. Я здесь более частное лицо, нежели монаршья вдова. Когда мой первый муж, да упокоит Господь его душу, воевал в Палестине, мы жили еще хуже, и любой куртуазный рыцарь, способный меня развлечь, был самым дорогим гостем!..

Девушка, приведшая Мишеля, Гунтера и Сергея в сей уединенный уголок монастыря, тихонько прыснула в кулачок и прикрыла ротик оконечьем цветного шелкового шарфика.

Монолог продолжался. Теперь стало ясно, что он доносится из другой комнаты через открытый дверной проем. Туда и обратились взгляды рыцаря и господ оруженосцев. Видно, впрочем, ничего не было, ибо соседнее помещение прикрывалось льняной занавесью.