Показал девке на гвоздик. В лунницу пальцем потыкал, потом на гвоздик опять показал. С многозначительным видом поджал губы, на шаг отступил и покивал, закрывая глаза.

Девка помедлила немного и лунницу сняла. Глянула на Сигизмунда недоверчиво. Он еще покивал. Подражая крадущимся движениям Сигизмунда, девка подобралась ближе к комоду и повесила лунницу на гвоздик.

Сигизмунд сказал:

— Умница, Двала.

И заставил себя скупо улыбнуться.

Девка плотно надвинула одежду, висевшую в платяном отделении, закрыла лунницу. Поняла, видать. Смотри ты…

Сказала что-то. Показала на окно, на Сигизмунда. Потом замахнулась, будто жердиной кого-то огреть хотела.

Учила, видать, как со злодеями, что из-за окна налезут, обходиться надобно.

Сигизмунд с важным видом покивал. Уж конечно, он с ними разберется. Всех в капусту постреляет. Уж и пулемет припасен…

Сигизмунд показал, как будет палить из пулемета. Поводил воображаемым стволом вправо-влево, сопровождая это дурацким “та-та-та-та!” Господи, какой детский сад! Еще на палочке верхом можно проехаться…

Дурочка исключительно глупо хихикнула. А потом с очень противной интонацией прогнусавила:

— Махта-харья Сигисмундс…

— Сама ты Мата Хари, — сказал Сигизмунд. — Деревня… Мата Хари-то бабой была. И не тебе, дуре, чета.

И пошел в коридор. Девку поманил, чтобы следом шла.

Они подкрались ко входной двери. Кобель крутился под ногами — намекал, что гулять пора.

Сигизмунд со свирепым лицом на дверь показал и снова по горлу себя чиркнул. Мол, враг — он и отсюда проникнуть может.

Девка кивнула. Поняла и это.

Еще Сигизмунд воспретил ей в свою комнату ходить. Подвел к двери и кулаком погрозил. По горлу чиркать не стал, чтоб не пугать лишний раз бедную дуру. И без того зашуганная.

Вняв уроку, юродивая обнадеживающе покивала и отправилась к себе на тахту. Уселась, поджав ноги. Вслед за нею туда же шмыгнул кобель. Вспрыгнул на тахту и пристроился там спать. Любит, чтоб поближе к человеку. Сигизмунд остался в коридоре, задумчиво созерцая жирное пятно на стене.

Слышно было, как девка кобелю что-то втолковывала. Долго и скучно втолковывала, на разные голоса одно и то же повторяла.

Сигизмунд поначалу прислушивался, потом плюнул. Очень уж монотонно девка талдычила. Куцые девкины мысли неспешно ползали по кругу.

Ага! Вот что надо сделать. Телефон на автоответчик поставить. И звук убрать, а то еще полоумная перепугается, от страха в окно выбросится.

Автоответчик у Сигизмунда был что надо. Должно быть, еще Кеннеди с Хрущевым помнил. Сигизмунду он достался от приятеля, который уехал в Америку “с концами”. В обычное время автоответчик, размером с добрый магнитофон, пылился в коридоре, в стенном шкафу, среди прочей технической рухляди.

Было в нем что-то устрашающе-ущербное, что не давало Сигизмунду подключить его и оставить в комнате. С другой стороны, наличие в доме какого-никакого автоответчика не позволяло рачительному генеральному директору фирмы “Морена” приобрести новый.

Так вот и жил в диалектических противоречиях. По Гегелю.

Взял деньги из ящика стола. Зашел в “девкину” комнату. Девка заливалась слезами. Кобель заботливо вылизывал ее лицо.

Сигизмунд поднял куртку, что прежде дал девке, когда гнать ее хотел. Вытащил из кармана деньги. Приобщил к той сумме, что уже взял. Куртку бросил обратно.

Разжился листом бумаги, карандашом и снова вернулся к юродивой. Сесть ее понудил, подсунул лист ей под ногу и, брезгливо морщась, обвел.

Девка оцепенела от ужаса. Залопотала что-то. Лист с обведенным следом отобрать пыталась — Сигизмунд не отдал. Заревела пуще прежнего. Кобель снова на тахту полез, хвостом замахал.

Выходя из комнаты, Сигизмунд на мгновение поймал девкин взгляд. Страх в этом взгляде был. И вроде бы ненависть тоже. Сигизмунд одернул себя. Нашел, о чем думать! Психи — они все такие. Только что они тебя любили, умереть за тебя были готовы, а проходит миг — и они тебя уже ненавидят.

На Пряжку ее сдать, что ли…

Но и на Пряжку сдавать девку уже не хотелось. Раньше сдавать надо было. Сейчас Сигизмунд уже в нее вложился. Заботу свою на нее потратил.

Сигизмунд оделся, тщательно запер дверь и вышел.

На улице он с облегчением вдохнул свежего воздуха. Хорошо-то как вдали от девки! Правду говорят, с безумными и сам психом постепенно становишься.

Пошел посмотреть на свои объявления. “НАЙДЕНА БЕЛАЯ СУКА”. Одно уже сорвали, поверх второго налепили призыв устраиваться на работу в компанию “Гербалайф”. Гербалайфное объявление успели осквернить надписью “Я ЛЮБЛЮ СЛАДКИХ ЛОХОВ”.

Сигизмунд вдруг с особенной острой и тоскливой ясностью понял: это о нем. Это он, С.Б.Морж, — сладкий лох.

Плюнул.

Первым делом отправился по аптекам. Вошебойку искать. Вшей сигизмундова фирма не травила. Вот если бы у девки в голове тараканы жили…

Впрочем, они-то в ней как раз и жили. Но этих тараканов сам Зигмунд Фрейд травить отказывался.

Сперва Сигизмунд посетил жутко навороченный DRUG STORE в самом начале Невского. Среди сверкающей белизны во множестве были разложены различные тампаксы и заграничные пилюли, снимающие симптомы, но не лечащие никаких заболеваний. Цены пилюлям, натурально, были заряжены ядерные.

В углу аптекарша в аккуратном зеленом халатике интимно ворковала с какой-то бабой в норковой шубке.

Сигизмунд громко спросил, вторгаясь в их беседу:

— От вшей есть чего?

Аптекарша повернулась в сторону Сигизмунда. Баба в мехах скучно навалилась на прилавок, отставив задницу.

— Простите? — процедила аптекарша.

— От вшей, говорю, есть? — повторил Сигизмунд еще громче. И почесал затылок.

— Нет, — холодно сказала аптекарша. И вернулась к беседе с бабой.

— А почему? — спросил Сигизмунд.

— Не завезли, — не поворачиваясь, процедила аптекарша.

— А чем вы, бля, тут думаете? — осведомился Сигизмунд.

Ему не ответили. Этот вопрос, собственно, и не требовал ответа. Сигизмунд вышел. Дверь за его спиной громко хлопнула — ага! пожлобились, не поставили беззвучную пружину!

Настроение немного поднялось. Проходя мимо витрины, он видел, что баба в мехах косится на него сквозь стекло. И почесался еще раз — под мышкой.

В аптеке на Желябова ему предложили шампунь. Сигизмунд отказался. Такой фитюлькой можно разве что у кошки блошку извести. Да и то не у всякой, а у короткошерстной. Девкину же гриву только керосин, пожалуй, и возьмет. Да где его, родимого, найти! В хозтовары пойти, что ли?

В аптеке возле Аничкова моста тоже ничего путного не оказалось. Там в основном от кашля лечили. Каким-то немецким доктором. “HERR DOCTOR, ICH BRAUCHE…” А вот страждущая киска на рекламе была ничего. И что это ей, интересно, киске, такого от герр-доктора понадобилось?

Сигизмунд перешел Невский и двинулся по направлению к площади Восстания. Имелась там еще одна аптека, довольно дельная.

Перешел Владимирский…

И остановился.

“Сайгон”.

Бывший “Сайгон”, конечно.

А было время. Стояли хайрастые, обвешанные феньками, одетые в тряпье с чужого плеча. И пахло от них погано… “Обдолбанный Вася с обдолбанной Машей стоят у “Сайгона”, на кубик шабашат…”

Сигизмунд, надо отдать ему должное, в феньках и с хайром тут стену не подпирал. О “кубиках” и говорить не приходится — не употреблял. Но со многими здоровался и многих знал.

Вспомнился вдруг Витя-колесо. Витю знали все. Сколько полтинников ему Сигизмунд напередавал — не счесть.

Полтинник! ПЯТЬДЕСЯТ КОПЕЕК! Смеху подобно!

В последний раз Витю Сигизмунд видел в трамвае. Было это году в девяностом. Скучен был. Несчастен.

Сигизмунд воспринимал закрытие “Сайгона” как некий знак. Знак, что закончилась юность. И не он один так думал. Многие так считали.

И остепенились. И занялись делом. И он, Сигизмунд, тоже остепенился и занялся делом. Тараканов, блин, теперь морит.