Письма, которыми обменивались Рим и Венеция, нельзя читать без чувства горечи. Венецианцы не могли забыть, что папа все еще не вернул им деньги за галеры, нанятые в 1444 г.; папа же, в свою очередь, вообще не был уверен в доброй воле венецианцев. Только 19 февраля 1453 г. венецианский сенат, получив новые тревожные известия с Востока, вынес решение немедленно послать в Константинополь два транспортных корабля с 400 солдатами на борту каждого и переоснастить 15 галер для последующей отправки вслед за кораблями. Пятью днями позже сенат принял также декрет о специальных налогах на купцов, связанных с левантийской торговлей, для того чтобы покрыть расходы на отправляемую флотилию.

В тот же день папе, императору Западной Римской империи и королям Венгрии и Арагона были направлены письма о том, что, если немедленно не будет послана помощь, Константинополь обречен на гибель. Тем не менее 2 марта сенат все еще был занят обсуждением вопроса о снаряжении флотилии. Во главе ее было решено поставить Альвизо Лонго, с тем, однако, чтобы верховное командование осуществлял адмирал Джакомо Лоредано. Через неделю сенат принял еще одну резолюцию об особой срочности всего мероприятия. Но проходили дни за днями, а ничего практически не делалось. В начале апреля из Рима пришло наконец сообщение о том, что папа намерен послать на Восток пять галер. В ответном послании 10 апреля Венеция поздравляла кардиналов с принятием этого решения, а также напоминала, что папа до сих пор еще не рассчитался с долгами республике. В нем указывалось также, что, согласно последним сообщениям из Константинополя, продовольствие там в данный момент нужнее, чем люди, и содержалось довольно запоздалое напоминание о том, что корабли должны прибыть в Дарданеллы не позднее 31 марта, поскольку преобладающие там после этого времени северные ветры значительно затруднят прохождение пролива. Выход в море венецианской флотилии был окончательно назначен на 17 апреля, однако и после этого нашлись причины для дальнейших задержек. Когда же наконец корабли покинули Венецию, Константинополь уже в течение двух недель находился в осаде[154].

Папа Николай V был искренне огорчен и озабочен этими многократными отсрочками. Сам он уже отправил в конце марта в Константинополь на трех генуэзских кораблях закупленное им продовольствие и оружие[155].

Ни одно другое правительство не обратило на отчаянные призывы византийского императора никакого внимания. Надеясь поощрить генуэзских торговцев снабдить город продовольствием, Константин объявил об отмене всяких пошлин на импорт, но реакции на это не последовало. Генуэзские власти продолжали держаться двусмысленного нейтралитета. Имелась некоторая надежда на то, что великий христианский воин, регент Венгрии Янош Хуньяди, воспользуется тем, что турки оставили почти без войск свою границу на Дунае. Однако силы Венгрии были подорваны поражениями, нанесенными Мурадом в конце его царствования; к тому же сам Хуньяди находился в этот момент в сложном положении: король Владислав V 14 февраля достиг совершеннолетия и тяготился его опекой. Из православных государей также никто не смог прийти на помощь[156]. Русский великий князь находился слишком далеко и был занят своими собственными проблемами; обращения к нему оставались без ответа[157]. Кроме того, Россия была глубоко возмущена провозглашенной церковной унией. Молдавские господари Петр III и Александр II постоянно ссорились друг с другом. Валашский господарь Владислав II был вассалом султана и, конечно же, не мог выступить против него без помощи Венгрии[158]. Сербский деспот Георгий находился в еще большей вассальной зависимости от Мехмеда и даже вынужден был послать в его армию отряд своих солдат, которые храбро сражались на стороне турецкого сюзерена, несмотря на то, что симпатизировали единоверцам в Константинополе[159]. Скандербег в Албании все еще был бельмом на глазу султана, однако он не ладил с венецианцами, и, кроме того, турки постоянно подстрекали против него других, соперничавших с ним вождей. Что же касается правителей небольших эгейских государств и рыцарей-иоаннитов на Родосе, то все они могли принять участие в защите Константинополя только в составе какой-либо большой коалиции. Деспотов Мореи связывали войска Турахан-бея. Грузинский царь и трапезундский император были едва в состоянии защитить свои собственные границы. Анатолийские эмиры, как враждебно они ни были настроены к султану, слишком еще недавно почувствовали на себе его силу, чтобы выступить теперь против него снова[160].

Однако, хотя правительства и уклонились от прямого участия, нашлись все же люди, готовые сражаться за христианство и Константинополь. Венецианская колония в Константинополе предложила императору свою полную поддержку. На собрании венецианцев, на котором присутствовали Константин и его совет, а также кардинал Исидор, венецианский бальи Джироламо Минотто принял обязательство в полной мере участвовать в обороне города и проследить, чтобы ни один венецианский корабль не покинул гавань самовольно. Он также дал заверения в том, что Венеция пришлет флотилию судов, и направил туда специальное послание с настоятельным требованием оказать немедленную помощь. Два капитана венецианских торговых судов — Габриэле Тревизано и Альвизо Диедо, чьи корабли, возвращаясь из плавания по Черному морю, стояли на якоре в заливе Золотой Рог, дали обещание остаться, чтобы участвовать в борьбе. В общей сложности шесть кораблей из Венеции и три с Крита, бывшего тогда венецианской колонией, с согласия их капитанов были задержаны в гавани и превращены в боевые суда «во Имя Бога и чести всего христианства», как гордо заявил императору Тревизано. Среди венецианцев, добровольно решивших защищать великий город, два с половиной века назад разграбленный их предками, многие принадлежали к самым знаменитым в республике фамилиям — Корнаро, Мочениго, Контарини и Вениеро. Все они впоследствии будут занесены в почетный список, составленный их соотечественником, корабельным врачом Николо Барбаро, чей бесхитростный дневник содержит, пожалуй, наиболее добросовестное описание осады Константинополя[161].

Эти венецианцы предложили свои услуги, поскольку оказались в Константинополе, когда уже началась война, и были слишком честны и горды, чтобы спасаться бегством. Однако и среди генуэзцев нашлись такие, кто устыдился трусливой политики их правительства и по доброй воле прибыл из Италии сражаться за христианство. Среди них были Маурицио Катанео, братья Джеронимо и Леонардо ди Лангаско, три брата Боккиарди — Паоло, Антонио и Троило, прибывшие во главе небольшого отряда солдат, снаряженного ими на собственные средства. 29 января 1453 г. город радостно приветствовал прибытие знаменитого кондотьера Джованни Джустиниани Лонго, еще довольно молодого человека, принадлежавшего к одной из наиболее выдающихся семей Генуи, родственника могущественного дома Дориа. Он привез с собой 700 хорошо вооруженных солдат, 400 из которых были завербованы им в Генуе, а 300 — на островах Хиос и Родос. Император встретил Джустиниани сбольшой радостью и пообещал в случае победы над турками отдать ему во владение остров Лемнос. Джустиниани, известный как особенно искусный защитник укрепленных городов, был немедленно назначен командующим обороной сухопутных стен. Не теряя времени на то, чтобы освоиться с назначением, он внимательно осмотрел все стены и наметил места, где их необходимо было укрепить. Благодаря своим выдающимся способностям Джустиниани удалось даже заставить венецианцев и генуэзцев сотрудничать друг с другом. По его просьбе Тревизано восстановил и вычистил наполненный водой ров, проходивший от Золотого Рога вдоль влахернских стен до их подъема в гору. К защитникам присоединились также многие генуэзцы из Перы, убежденные в том, как впоследствии писал их подеста, что падение Константинополя будет означать конец и для их колонии[162].