— Вы — герцог королевской крови.

— Жаль тебя разочаровывать, моя роза, но даже не герцог. А королевской крови у меня — ну, есть при себе флакончик. Достаточный, чтоб провернуть эту маленькую шутку с нашей свадьбой…

— Шутку? — сердце уходит в пятки.

— А ты вправду решила, что выскочила замуж за герцога Раенского? — он вновь смеется. — Увы, мой цветочек, но я вовсе не Александр, не Теодор и даже не Иоанн. И не имею ни малейшего отношения к семейке Аллери-Дамфри-Хейц.

— Но как же?.. Но камень?.. — с трудом выдавила я, вновь начиная отчаянно дергать повязку, пытаясь освободить, наконец, глаза и взглянуть на своего спутника. Не потому, что я знала герцога Раенского в лицо и смогла бы выяснить, когда он солгал — сейчас или в церкви. Просто хотела знать, как выглядит тот, кто меня похитил. Хотела видеть, где я нахожусь, и куда мы едем.

— Камень зафиксировал твой брак с герцогом, это да, — очень довольно подтверждает сей факт мой собеседник. — Бедный герцог, он ведь теперь даже жениться не сможет. А ведь за него уже принцесса Магбурская просватана, — судя по тону, «бедного герцога» ему было не жаль ни на грош. Да и вообще все, похоже, затевалось, чтобы эту свадьбу расстроить.

— Ну, хорошо, вы не герцог Александр Раенский, хотя именно от его лица вы заключили со мной брак. Тогда кто вы? И как мне прикажете к вам обращаться?

— Прикажете, — с явным удовольствием повторил он. — Очень правильное слово. А обращаться ко мне следует «мой господин» и никак иначе. И кстати, я ведь велел тебе не трогать повязку. Велел или нет? Не послушалась, — он притворно вздохнул. — Придется мне тебя наказать, моя маленькая Роуз. Тебе ведь нравится быть наказанной, верно? — он поймал мою правую руку и поцеловал раскрытую ладонь. В самую середину, туда, где горела под кожей маленькая звездочка, подтверждая мой брак… как выясняется, вовсе не с ним. Его губы вновь обожгли, даже сквозь кружево перчатки, и мурашки побежали вверх по руке, заставляя меня сбиться с дыхания.

А он вдруг резко поднял мою руку вверх и в сторону, и, прежде чем я успела хоть как-то на это отреагировать, мое запястье оплела холодная полоска металла. И тут же защелкнулась, лишая меня возможности освободиться.

— Что вы делаете?! Отпустите! — я отчаянно дергала рукой, но, увы, результата не было. Мне удалось нащупать цепь, идущую от моего запястья в верхний правый угол кареты. Прочную цепь, нечего и надеяться ее оборвать.

— Наказываю, Роуз, — довольно промурлыкал мой похититель. — За непослушание. Я ведь уже сказал.

Пара секунд моей отчаянной борьбы (теперь он меня врасплох не застал), и моя левая рука тоже вытянута вверх и в сторону, и на ее запястье защелкнут наручник. Мое сердце колотится как бешеное, я чувствую себя маленькой беспомощной мушкой, попавшейся в паутину коварного и безжалостного паука.

— Ну вот, — удовлетворенно заключает он, вдоволь налюбовавшись на мою беспомощность. — А теперь — самое интересное.

Из моего горла вырывается судорожный вздох. Слишком громкий и слишком нервный, чтобы остаться незамеченным.

— А вот теперь все-таки страшно, верно, Роуз? — тут же отзывается мой мучитель.

— Отпустите. Пожалуйста. Клянусь, я не трону больше повязку, — я не кричу, я не требую, я стараюсь остаться спокойной. Стараюсь хотя бы говорить спокойно и рассудительно. Мой… (муж? похититель? хозяин?)… визави — все же он не совсем нормален… в общепринятом смысле. И, быть может, он ничего такого (какого? еще знать бы) не планирует, просто хочет напугать, заставить слушаться. И паниковать попросту рано.

— Не надо клятв, милая, я знаю, что ты не тронешь. У тебя это просто больше не выйдет, верно? — его голос, такой низкий, что отдельные звуки вызывают легкие судороги где-то внизу живота, немного насмешлив. В нем есть толика одобрения, капелька любования, и просто океан предвкушения.

— Но ты права, в твоем наряде надо действительно кое-что подправить, — добавляет мой немуж и негерцог после небольшой паузы. — Все же официальную часть мероприятия мы с тобой уже отыграли, — я ощущаю его руки в своих волосах, он вынимает булавки, которыми крепилась к прическе вуаль и стягивает с моей головы это тяжелое покрывало. — Вот так уже гораздо лучше, верно? У тебя очень красивые волосы — такой насыщенный каштановый цвет, почти шоколад. Не стоит прятать их под вуалью.

— Еще у меня очень красивое лицо, — самоуверенно добавляю я. Не то, чтобы я считала себя первой красавицей, но что не скажешь, чтобы договориться с маньяком. — Вам понравится, я уверена.

— И я уверен, моя нежная розочка, и я тоже уверен, — его пальцы (по-прежнему в перчатках) мягко обводят контуры моего лба, и я чувствую на щеках его горячее дыхание. Его лицо так близко, что я невольно жду прикосновения его горячих губ. Но нет, лишь холодный и гладкий атлас его перчаток касается моей кожи. Чуть ласкает основания волос, скользит ниже, и обводит по контуру повязку, погрузившую меня в беспросветную тьму, — по верхнему краю, по нижнему… Я жду, когда его пальцы скользнут мне на затылок и развяжут ненавистный узел… Жду напрасно. Они рассыпаются едва ощутимой паутинкой по моим щекам, очерчивают подбородок, ласкают шею — так легко, приятно, невесомо, вызывая волны мурашек, разбегающиеся от его обтянутых атласом пальцев. И я невольно запрокидываю голову, подставляя ему горло, словно давая разрешение на эту ласку, будто прося его не останавливаться.

Мне страшно — быть настолько беспомощной, целиком в его власти. И мне нужна эта ласка, это свидетельство того, что он меня не обидит, не причинит мне зла, не сделает больно. Ведь если ласкает — значит, не бьет, верно? По крайней мере, прямо сейчас.

Его палец перемещается мне на губы, обводит контур — сначала невесомо, едва касаясь, затем уже с усилием, надавливая…

— Перчатки могли бы снять, — отдернув голову, насколько это возможно в моем положении, заявляю этому наглому типу. Он бы мне еще в рот их засунул! — Негигиенично, знаете ли.

Он тихо смеется. Беззлобно, словно над милой шуткой. Или над забавной зверушкой, попавшейся в его силки.

— Ты не понимаешь, о чем просишь, моя красавица, — мягко отказывает он мне в моей просьбе. И тут же предлагает альтернативу: — Но я могу коснуться губами, если попросишь.

Молчу. Чтобы не раздразнить, на всякий случай.

— Так ты попросишь? — снова его горячее дыхание обжигает щеку. Его губы я почти ощущаю… или мне только кажется, что ощущаю. — Это будет приятно.

— Не надо, пожалуйста, — шепчу едва слышно, сама удивляясь, куда вдруг пропал голос. И почему близость его губ так действует на меня.

— Это твоя просьба? — овевает меня его горячий шепот.

— Да.

— Хорошо, считается. Я ведь не оговаривал, что именно ты должно просить, — невозмутимо заявляет это… создание, по недоразумению принятое мною за мужа. И его губы касаются моих.

Нежно. Совсем не так, как во время свадьбы. Тогда он был властным и покоряющим. Сейчас — словно дразнил. Обжег невесомым поцелуем правый уголок моих губ. Затем левый. Отстранился, словно давая мне возможность почувствовать холод там, где только что был иссушающий зной. Вновь приник, забирая в плен верхнюю губу, чуть посасывая ее, мимолетно проводя по ней языком… Прикосновение языка было странным. Не неприятным, нет, вовсе. Но что-то с ним было не так… Не могу рассуждать. На миг отстранившись, его губы вновь приникают к моим. Теперь в плен его ласк попадает моя нижняя губа, он играет с ней, чуть посасывая, прикусывая, тут же зализывая языком и вновь начиная ласкать обжигающе горячими губами.

Его руки обхватывают мой затылок, словно стремясь удержать меня, не дать отстраниться. Но я даже не пытаюсь. Я — муха в его паутине, и яд, проникший, должно быть, в меня с поцелуем, уже начал действовать: мое дыханье сбивалось, голова кружилась. В абсолютной тьме и пустоте, куда он поместил меня своими цепями и своей повязкой, реальными были только его губы. И они избавляли — от страха, холода, неизвестности. Да, возможно, они дарили мне ложное тепло и ложные надежды, но сейчас я хотела обмануться.