Диволл вдруг перебил его:

– Но самый цветок вы не срезали? Говорит Диволл.

– Нет, конечно. Другого такого поблизости не было, а мы не уничтожаем единственные экземпляры ради коллекции. Но несколько листьев со стебля я взял. И в эту самую минуту из-за густых кустов вроде папоротника на меня бросился туземец.

У него было такое здешнее копье, зазубренное. Мейер первый его увидал и крикнул, и я отскочил, а тот на меня с копьем. Я размахнулся, удалось оттолкнуть копье, меня не задело. Маркинец отступил на несколько шагов и что-то кричал, но я еще плохо понимаю их язык. Потом он вскинул копье и нацелил на меня. У меня был при себе обычный лучевой пистолет. Я выхватил его и по-маркински велел туземцу опустить копье, и сказал, что мы не хотели сделать ничего плохого. А он не слушал и опять бросился на меня. Пришлось защищаться, я выстрелил, я только пытался уничтожить копье, в крайнем случае ранить того в руку, а он повернулся, хотел размахнуться сильнее, он тут же умер. – Леонардс пожал плечами. – Вот и все, сэр. Мы сразу вернулись.

– Гм. Говорит Диволл. Сержант Мейер, подтверждаете вы, что суть дела рассказана верно?

Мейер – темноволосый, худощавый, улыбчивый, но сейчас на его худом лице ни следа улыбки.

– Говорит Мейер. Я так скажу, по сути лейтенант Леонардс все рассказал верно. Только, по-моему, туземец был не так уж свиреп, хоть и грозился копьем. Я-то подумал, оба раза он, когда нападал, просто хотел взять на испуг, я немного удивился, когда лейтенант Леонардс его застрелил. Это все, сэр.

Полковник нахмурился.

– Говорит Диволл. Записывались показания касательно того, что сегодня лейтенантом Леонардсом убит маркинец.

Он выключит аппарат, поднялся и, наклонясь над столом, сурово посмотрел в лица трех молодых ботаников.

– Сержант Родригес, поскольку вы не были очевидцем, вы не несете никакой ответственности за случившееся и показаний от вас не требуется. Явитесь к майору Дадли и получите новое задание на остаток недели.

– Спасибо, сэр! – Родригес отдал честь, расплылся в благодарной улыбке и исчез.

– Что до вас двоих, придется вам оставаться на базе впредь до окончательного решения по этому делу. Вряд ли надо вам объяснять, насколько серьезно это может обернуться независимо от того, совершено ли убийство при самозащите или нет. Очень многие народы не знают понятия самозащиты. – Он провел языком по внезапно пересохшим губам. – Я не предвижу чересчур больших осложнений. Но мы на чужой планете, жители ее нам чужды, и трудно сказать, как они себя поведут.

Он бросил беглый взгляд на Леонардса.

– Лейтенант, ради вашей же безопасности я вынужден просить вас впредь до нового распоряжения никуда не отлучаться.

– Слушаю, сэр. Надо считать, что я под арестом?

– Пока нет, – сказал Диволл. – Мейер, до конца дня присоединяйтесь к ремонтникам. Возможно, прежде чем с этим делом будет покончено, нам опять понадобятся ваши показания. Оба свободны.

Когда они вышли, Диволл бессильно откинулся в кресле и уставился на кончики собственных пальцев. Руки его дрожали, словно зажили своей отдельной жизнью.

Когда они вышли, Диволл бессильно откинулся в кресле и уставился на кончики собственных пальцев. Руки его дрожали, словно зажили своей отдельной жизнью.

Когда они вышли, Диволл бессильно откинулся в кресле и уставился на кончики собственных пальцев. Руки его дрожали, словно зажили своей отдельной жизнью.

Его бросило в пот. Одолела безмерная усталость. На минуту он закрыл глаза, вновь открыл и приказал по внутренней связи:

– Пришлите ко мне маркинцев.

Вошли пятеро, церемонно поклонились и с плохо скрываемым беспокойством стали в ряд у дальней стены, будто новобранцы, снаряженные для расстрела. С ними явился Стебер, лингвист, спешно вызванный из города, чтобы служить Диволлу переводчиком. Познания полковника в маркинском языке, достаточные для повседневного обихода, были все же поверхностны; Стебер пусть будет под рукой, если какие-либо тонкости потребуют уточнения.

По строению тела маркинцы – гуманоиды, происходят от обезьян и потому, казалось бы, физиологически должны быть сродни людям Земли. Но это не так. Кожа у них грубая, жесткая, шероховато-зернистая, как песок, обычно темная, буро-коричневая, а бывает и густо-фиолетовая. Челюсти в ходе эволюции приобрели подвижность, свойственную рептилиям, подбородка почти нет, но рот раскрывается так широко, что они заглатывают пищу огромными кусками, землянин от такого бы задохся; глаза как расплавленное золото, расставлены очень широко, и у них превосходное боковое зрение; нос плоский, пуговкой, в иных случаях этот крохотный бугорок над ноздрями почти неразличим.

Перед Диволлом стояли двое помоложе, очевидно, воины; оружие они оставили за дверью, но челюсти их угрожающе выпятились, а один, с более темной кожей, от ярости челюсть чуть не вывихнул. Женщина, как все женщины на планете, облаченная в потрепанный меховой балахон, казалась усталой, бесформенной. И еще двое – жрецы, один старик, другой уж вовсе древний старец. К нему-то Диволл и обратился с первыми своими словами:

– Я очень сожалею, что наша сегодняшняя встреча окрашена скорбью. Ранее я надеялся на приятную беседу. Но не всегда возможно предвидеть, что ждет впереди.

– Смерть ждала того, кто убит, – голос старшего жреца прозвучал сухо, пронзительно, Диволл знал, что это знак гнева и презрения.

Женщина вдруг дико взвыла, с полдюжины слов слились в одно рыдание, Диволл не понял да и не успел ничего разобрать.

– Что она сказала? – спросил он Стебера.

Тот прижал ладонь к ладони, чуть подумал.

– Она жена убитого, – перевел он. – Она… требует отмщения.

Молодые воины, по-видимому, были друзья убитого. Диволл пытливо всматривался в чужие, враждебные лица всех пятерых.

– То, что произошло, весьма прискорбно, – сказал он на языке маркинцев. – Но я верю, что это не повредит добрым отношениям, какие до сих пор существовали между землянами и жителями Маркина. Это недоразумение…

– Пролитую кровь надо искупить, – сказал жрец поменьше ростом и в не столь внушительном одеянии, как старец. Наверно, местный священнослужитель, подумал Диволл, и, наверно, он рад и счастлив, что тут с ним старейшина, который его поддержит.