Три дня Алеша искал незнакомую девушку, которая толкнула его под машину. Мысленно наметил несколько маршрутов, где ее будет легче всего перехватить. Молодость вернулась к нему. Ни разу за эти дни не пожалел он о том, что родился. К вечеру обыкновенно по забегаловкам накачивался сухим вином. Домой возвращался к двенадцати, когда отец уже спал. Или притворялся, что спит. На кухне опустошал холодильник, сдабривая позднюю трапезу несколькими рюмками водки. Спал глубоко, просторно и настороженно, как на нарах. Глухое хмельное ощущение счастья не покидало его. Апрельские сквозняки щекотали кожу. Так чудесно было «поддать» в подворотне с незнакомыми забулдыгами. Теперь редкий пьяница не был политиком. Отголоски дикого алкогольного указа мутили умы. В подворотнях проклинали и Горбачева, и Ельцина, а ставку делали на Степана Разина, который скоро непременно объявится. Он придет и всю эту нечисть вздернет на фонарных столбах. Но некоторые пьяницы были против насилия. И без того Россию-матушку умывают кровушкой целый век лиходеи. Доброжелательных пьяниц было меньше, чем озлобленных. Алеша с удовольствием слушал и тех и других, чувствуя себя Миклухой-Маклаем среди папуасов. Забулдыжники были в основном среднего и старшего возраста, молодежь тусовалась отдельно. Как-то двое юных «качков» тормознули Алешу возле кафе «Ландыш» и нагло осведомились, есть ли у него «бабки». Он еле-еле справился с желанием врезать любопытным по зубам. Он вообще поймал себя на мысли, что молодежь, причем и девушки, вызывают у него нечто вроде нервного зуда. От них, ухоженных и самодовольных, почему-то воняло лагерной парашей. С некоторым даже умилением он думал, что сам никогда не резвился в щенках. И та, кого подстерегал, была под стать ему зверюга. Она не задумываясь пихнула его под колеса. Он чудом уцелел. Он обязательно должен отведать ее свежего мясца. Без устали, легкой стопой скользил он по Замоскворечью, держа под прицелом два-три квартала. Ей некуда было спрятаться. Пьяницы, с которыми он коротал время между дозорами, понимали, что он сильно чем-то озабочен. Особенно проницательным оказался один из них, румяный, непросыхающий пенсионер из чиновничьего сословия. Подавая Алеше стакан с желтоликим портвейном, посочувствовал:

— Бабу потерял? Ничего, другую встретишь. С твоей мордой, как с тузом в рукаве.

— Тоже верно, — согласился Алеша. Ему нравился конфетный привкус вина — сладкий запах свободы.

— Наверное, девка ядреная, — уважительно заметил третий собутыльник, — раз такой парень голову потерял.

— Девушка действительно необычная, может, встречали? С такой спортивной сумкой на ремне?

— Не-е, не видели, — отозвались старички, — а то бы запомнили. Сумка большая?

— Сумка большая, пестрая. И черная юбка на ней, на девушке. А лицо ну как вам описать: ну вот вроде рысь на тебя с дерева смотрит.

Румяный пенсионер начал второй разлив.

— Хорошо излагаешь, паренек. Точно, зримо. Но поверь старому следопыту: не гоняйся за ней. Кто за женщиной гонится, обязательно ноги поломает. Она сама придет.

— Мудрый ты человек, папаша. Но тут особый случай. Она малолетка.

— Тебе виднее, — огорчился пенсионер, — но с малолеткой я бы не посоветовал дело иметь. Они все бесшабашные относительно половых связей. Подцепишь какую-нибудь холеру, а что хорошего. Давай мы тебя лучше с Виталием отведем к хорошей замужней даме и познакомим без всяких хлопот.

— Кто такая? — навострился Алеша.

— Да возле универмага живет. Помнишь Кланю Гриневу, Виталик?

— Еще бы! — Семидесятилетний Виталик зажмурился так, словно воспоминанием побывал в раю.

— А муж у нее где?

— Об этом не беспокойся. Муж сутки дежурит, двое пьет. Пьянь беспробудная. А сейчас вообще в ЛТП.

— С виду-то она хоть как, ничего?

— Тебе понравится. Женщина основательная, со всеми необходимыми достоинствами. Не совсем молодая, конечно, лет сорока. Это тебя не остановит?

— Никогда.

— У ней и то преимущество, что работает в столовой. Их там каждую неделю проверяют на анализ.

Алеша поблагодарил стариков и пообещал вскорости дать знать о себе. Часа через три пообещал вернуться к магазину. Он бы и вернулся, и к Клане Гриневой с ними сходил, да охота его благополучно завершилась. Еще засветло подловил он Настеньку возле кинотеатра им. Моссовета. Та же черная юбка на ней была и короткое пальтецо. Он увидел, как она переходила улицу напротив школы. Словно кто-то лезвием у него пощекотал в паху. Догнал ее возле метро «Павелецкая». Шел сзади, сопел и недоумевал. Лишь бы ее заранее не напугать, думал он. Лишь бы не догадалась, что он ее преследует. Случай ему помог: близ вокзала к ней пристали трое южных удальцов с голодными глазами. В ожидании бизнеса их много тут вшивалось в вокзальной суете, опасных и предприимчивых. Может быть, эти трое промышляли скучающими девицами, потому что сразу предложили Настеньке завидную цену — тысячу двести. Цокая языками и сладострастно-нагло лопоча, они перекрыли девушке все отходные маневры. Московские жители равнодушно обтекали привычную сценку: озорные горцы охмуряют бесстыжую аборигенку. Что поделаешь, темпераментные мандариново-цветочные побратимы всегда были лакомы на пухленьких блондинок. С восемьдесят пятого года кавказцы надежно держали в Москве козырную масть. Настенька попробовала сунуться в гостеприимный зев метро, но оттуда ей навстречу просияла радушная золотозубая ухмылка горца. Наступил черед Алеше вмешаться. Он сзади бережно поддержал Настеньку под локоток.

— Не бойся, я тебя провожу.

Горцы утробно рыкнули и обменялись взглядами, которые, пожалуй, при прямом попадании могли бы испепелить полчища врагов.

— С чего ты взял, что я боюсь? — сказала Настенька. — Просто избегаю дурного общества.

— Тогда тебе вообще не стоит выходить на улицу.

— Дома сидеть в девках закиснешь.

Они разговорились посреди Москвы, как на укромной полянке. Чернобровым удальцам пришлось сильно повысить голос, чтобы их услышали.

— Это что, твой девушка, твой? — допытывались удальцы, подступя близко, беря парочку в кольцо.

— Мой девушка, мой, — признался Алеша. — Вы, ребятки, маленько обознались. Вы ступайте к себе на рынок, а то товар украдут.

— Грубишь, да? — удивились горцы. — Нам грубишь, да?

Алеша повел Настеньку переулками вниз, к набережной, а горцы брели в отдалении, о чем-то громко договариваясь. Скорее всего, прикидывали, как ловчее оторвать голову охамевшему москвичу.

— Я соврала, что не боюсь, — молвила Настенька. — Очень неприятно, когда на тебя смотрят такими глазами, как у этих мальчиков. У тебя в тот раз было такое же лицо. Как у гориллы.

— Зов плоти. Ты пока молодая, не поймешь. Когда здоровый мужчина видит аппетитную самочку, ему, конечно, хочется ее тут же вздрючить. Ничего противоестественного. Противоестественно было бы наоборот.

— Если бы все люди думали, как ты, они бы по-прежнему жили в пещерах.

— Они и живут в пещерах. Только с паровым отоплением. В благоустроенных пещерах.

— Ты гордишься своей дикостью?

— А я дикий?

— Ну да. Поэтому и попал в тюрьму.

Некоторое время они шли молча. Алеша старался не дышать перегаром в ее сторону. Невинные уста изрекали истину, В этой девочке-подростке было больше соблазна, чем во всей его прошлой жизни, страшной, странной и пустой. Она была изысканна, как золотой перстенек. Это к ней он рвался на волю все двенадцать лет.

— В тюрьму всякие попадают, не только дикари, — возразил он. — Там политические есть, которые обо всем народе пекутся. При мне даже сидел один монах.

— Я не про них, а про таких, как ты, про бандитов.

Алеша подумал, что пора психануть.

— Что ты все бандитом обзываешь? Это не я тебя, а ты меня под машину пихнула.

— Потому что не люблю, когда пристают.

— Я не приставал. Хотел с тобой познакомиться. Это святое дело. Вдруг мы с тобой ребенка родим.

— Может быть, ты думаешь, что ты остроумный?