На этих примерах видно, что в праздниках такого рода неизменно присутствует «зловещий» и даже «сатанический» элемент, но особого внимания заслуживает то, что именно этот элемент нравится простолюдину и возбуждает его веселость; здесь присутствует нечто, более всего другого способное удовлетворять наклонности «падшего» человека, поскольку эти наклонности толкают к особенному развитию самых низших возможностей его существа.

Именно в этом и заключается подлинное предназначение изучаемых праздников. В конечном счете речь идет о том, чтобы в некотором роде направить по должным путям эти наклонности и сделать их сколь возможно безопасными, давая им повод проявиться, но лишь на очень краткие сроки и в строго определенных обстоятельствах, а также замыкая такое проявление в узких границах, за которые ему запрещается выходить.[213] Если бы этого не было, те же наклонности, не получая хотя бы минимального удовлетворения, требуемого нынешним состоянием человечества, рисковали произвести взрыв, если можно так выразиться,[214] и распространить свое воздействие на все человеческое существование, как на коллективном, так и на индивидуальном уровне, создавая беспорядок гораздо более серьезный, нежели тот, что возникал в течение всего лишь нескольких, специально предназначенных для такой цели дней. Последний, впрочем, был тем менее опасен, что он, с одной стороны, как бы «регулировался» самой своей дозволенностью, так как эти дни как бы находились вне нормального хода вещей, так что и не оказывали на него сколько-нибудь заметного влияния; а с другой стороны, отсутствие чего-либо непредвиденного «нормализует», в некотором смысле, сам беспорядок и интегрирует его во всеобщий порядок.

Помимо этого общего объяснения, совершенно очевидного, если хоть сколько-нибудь призадуматься над ним, стоит сделать еще несколько полезных примечаний, касающихся более конкретно «маскарадов», играющих важную роль в собственно карнавале и других более или менее сходных с ним праздниках, и примечания эти еще раз подтвердят то, что мы только что сказали. В самом деле, карнавальные маски, как правило, отталкивающи и чаще всего напоминают животные и демонические формы, так что являются своего рода фигуративной «материализацией» этих низших, даже «инфернальных» тенденций, которым теперь позволяется экстериоризоваться, получить внешнее выражение. Кроме того, вполне естественно, что каждый выберет среди этих масок, даже не вполне сознавая это, ту, которая лучше всего соответствует ему, то есть ту, которая олицетворяет то, что более всего соответствует его собственным наклонностям этого рода. Так что можно было бы сказать, что маска, вроде бы предназначенная скрывать истинное лицо индивида, напротив, делает явным для всех то, что он реально заключает в себе, но что обычно вынужден скрывать. Стоит отметить, ибо это еще более уточняет природу маски, что здесь налицо как бы пародия «возвращения», которое, как мы уже объясняли в другом месте,[215] осуществляется на определенной ступени инициатического развития; пародия, говорим мы, поистине «сатаническая» подделка, потому что здесь это «возвращение» есть экстериоризация уже не духовности, но, напротив, низших возможностей существа.[216]

В заключение этого очерка добавим, что если празднества такого рода все больше хиреют и, похоже, уже с трудом возбуждают интерес толпы, то это потому, что в эпоху, подобную нашей, они действительно потеряли свое обоснование;[217] как, в самом деле, могла бы еще идти речь об «обрезании» беспорядка и замыкании его в строго определенные рамки, если он распространился повсюду и постоянно проявляется во всех сферах человеческой деятельности? Таким образом, почти полное исчезновение этих праздников, с которым, если оставаться на поверхности явлений и придерживаться просто «эстетической» точки зрения, можно было бы себя поздравить, в силу неизбежно присущего им аспекта «безобразия», так вот, это исчезновение, говорим мы, напротив, представляет, если заглянуть в глубь вещей, очень малообнадеживающий симптом. Оно свидетельствует, что беспорядок прорвался в весь строй существования и стал всеобщим до такой степени, что мы теперь реально живем, можно было бы сказать, в зловещем "постоянном карнавале".

22. Некоторые аспекты символики рыбы[218]

Символика рыбы, которая встречается во многих традиционных формах, включая христианство, очень сложна, многогранна и многоразлична. Что же до первичного происхождения этого символа, то, похоже, его следует признать северным, даже гиперборейским; действительно, он обнаружен в Северной Германии и Скандинавии,[219] и в этих регионах он, весьма вероятно, ближе к точке своего исхождения, нежели в Центральной Азии, куда, вне всякого сомнения, был занесен великим течением, которое, выйдя из изначальной Традиции, затем породило доктрины Индии и Персии. Следует заметить, помимо всего прочего, что и вообще некоторые водоплавающие животные играют особую роль в символике народов Севера: мы упомянем в качестве примера лишь спрута, особенно распространенного у скандинавов и у кельтов, но встречающегося также в архаической Греции, в качестве одного из основных мотивов микенской орнаментики.[220]

Другой факт, подкрепляющий данные соображения, — это то, что в Индии манифестация в форме рыбы (Матсья Аватара) рассматривается как первая из всех проявлений Вишну,[221] та, которая находится в самом начале текущего цикла, и что она находится в непосредственном соотношении с точкой исхождения изначальной Традиции. В этой связи не следует забывать, что Вишну олицетворяет Божественный Принцип, рассматриваемый именно в его аспекте хранителя мира. Эта роль очень близка к роли «Спасителя», или, скорее последняя как бы является частным случаем первой; и, действительно, именно как «Спаситель» является Вишну в некоторых из своих проявлений, соответствующих критическим фазам мировой истории.[222]

Но идея «Спасителя» равным и явным образом связана с христианской символикой рыбы, потому что последняя буква греческого слова Ichtus толкуется как заглавная слова Soter;[223] без сомнения, в этом нет ничего удивительного, когда речь идет о Христе, но есть, однако, эмблемы, которые более прямо указывают на какой-то другой из его атрибутов и формально не выражают эту роль "Спасителя".

В образе рыбы Вишну, в конце Манвантары, предшествовавшей нашей, является в Сатьяврате,[224] который становится, под именем Вайвасваты,[225] Ману или Законодателем нынешнего цикла. Он возвещает ему, что мир вскоре будет разрушен водами, и он повелевает ему построить ковчег, в который должны быть заключены семена будущего мира. Потом, все в том же самом облике, он сам ведет ковчег по водам во время катастрофы. И этот образ ковчега, ведомого рыбой-богом, тем более примечателен, что его эквивалент также обнаруживается в христианской символике.[226]

В Матсья Аватаре есть еще и другой аспект, который должен особо привлечь наше внимание: после катаклизма, то есть в самом начале текущей Манвантары, он приносит людям Веды (Veda), которые следует понимать, согласно этимологическому смыслу этого слова (производного от корня vid, "знать"), как Науку по определению, или священное Знание в его целостности: здесь перед нами один из самых ясных намеков на изначальное Откровение, или на «нечеловеческое» происхождение Традиции. Говорится, что Веды существуют постоянно, будучи в самих себе предшественниками всех миров; но они от этих миров неким образом скрываются или укрываются во время космических катаклизмов, разделяющих различные циклы, а затем должны проявляться снова. Утверждение о вечности Вед находится в прямой связи с космологической теорией первоначального звука среди чувственно воспринимаемых качеств (как собственное свойство эфира, акаша, который есть первый среди элементов),[227] и эта теория, по сути, есть не что иное, как та, которую другие традиции выражают, говоря о сотворении мира Словом: первоначальный звук — это и есть Божественное Слово, посредством которого, согласно первой главе еврейской Книги Бытия, были созданы все вещи.[228] Вот почему говорится, что Риши, или Мудрецы первых эпох, «слышали» Веды: Откровение, будучи делом Слова, как и само Творение, есть именно «слышимое» для того, кто его получает. А обозначается оно термином Шрути, что буквально означает то, что услышано".[229]