Эвелин дома не оказалось. Горничных, сунувшихся, было, с предложением помощи, Алекс отправил спать. Чуть ли не силой заставил Маред подняться по лестнице, втолкнул в свою спальню и заставил сесть на постель, где девчонка замерла, уткнувшись взглядом в колени и опустив плечи.

— Маред, — тихо сказал Алекс, подвигая пуфик и садясь напротив нее. — Девочка, послушай меня.

Она подняла голову, глядя в стену за спиной Алекса.

«А ведь она мысленно там, — с пугающей ясностью вдруг понял Алекс. — В том, первом крушении. Снова авария, только теперь за рулем была она сама. И никто — слава всем богам! — не погиб. Ох, баргест раздери…»

— Маред, — сказал он устало, — успокойся. Все не так страшно, как ты думаешь. Главное, вы обе целы и невредимы.

— Мо… би…лер, — шевельнулись ее губы.

— Мобилер жаль, — согласился Алекс, беря руки Маред в свои растирая холодные, прямо-таки ледяные ладони. — Но все могло быть хуже. Девочка моя, приходи в себя. Ты жива. Твоя подруга — тоже.

Маред зажмурилась, помотала головой, и вправду пытаясь очнуться, словно выныривая из забытья. Прошептала, кривя непослушные побелевшие губы:

— Я же не смогу… возместить…

— Ты ничего не должна возмещать, — терпеливо сказал Алекс. — Маред… Маред, ты меня слышишь? Ты ничего мне не должна.

— Должна! — отчаянно выдохнула она. — Я не могу! Не… могу… Я сама… виновата! А денег у меня нет. И я… И вы…

— Маред, — тихо сказал Алекс, продолжая растирать ее руки, уже слегка потеплевшие. — Маленькая ты дурочка. Ты думаешь, если бы ты погибла или покалечилась, я бы сожалел о мобилере? Ты так обо мне думаешь? Ну, говори!

— Нет, — растерянно сказала девчонка, поднимая на него удивленные, беспомощные и наивные, как у котенка, глаза. — Не думаю. Но…

— Никаких «но», — вздохнул Алекс, чувствуя горечь и щемящее чувство где-то внутри, в горле и ниже. — Ты мне ничего не должна. Как говорит старый мудрый Цойреф, «благодарю, Создатель, что взял деньгами». Да, мне жалко мобилер. Да, ты дурочка, что поступила так необдуманно. Об этом мы еще поговорим… Но ты спасала подругу — и это правильно. Правильно, понимаешь? Я не могу и не хочу тебя за это осуждать или наказывать. Все, девочка. Все хорошо.

Не переставая говорить, он стянул с нее платье, нижнюю рубашку и лиф. Помог снять чулки и панталоны. Мягко надавил на плечи, укладывая девушку в постель. Наверное, стоило бы отвести ее в ванну, но девочка совсем измучена, рук поднять не может. Пусть поскорее ляжет.

— Все равно, я виновата, — прошептала Маред, покорно ложась. — Это неправильно, что я вам не должна. Неправильно… Нечестно.

— Девочка, — отозвался Алекс, придвигаясь ровно настолько, чтобы она чувствовала его тепло. — Давай уж я сам это решу. У нас и так очень сложные отношения, не будем отягощать их еще сильнее. Это просто мобилер. Не последний кусок хлеба, знаешь ли. Да и тот надо делить с друзьями, если приходится. Я просто испугался за тебя. За тебя, не за мобилер, понимаешь?

— Да, — сказала Маред после долгого молчания. — Но я так не могу.

— Тогда что-нибудь придумаем, — мягко пообещал Алекс. — Вместе. И потом. Главное, вы обе живы. Хочешь, я тебе чаю принесу? Или немного бренди?

Маред замотала головой, так что завитки локонов рассыпались по плечам. Повернувшись, уткнулась лицом в подушку, замерла. Алекс молча лежал рядом.

И дождался. Через несколько долгих минут, уснуть за которые ему не позволило только напряжение взведенного спускового крючка, Маред тихонько всхлипнула. Потом еще раз, и еще. Проговорила что-то, приглушенное подушкой, и Алекс осторожно придвинулся, едва дыша, положил руку на горячий, чуть влажный затылок, будто на шерсть испуганного, загнанного в угол зверька, прошептал:

— Все хорошо. Все обошлось.

— Я не хотела, — давясь всхлипами, повернулась к нему Маред. — Я не хоте-е-ела! Опять! И мобилер! Уже было так… Только Эмильен погиб. Почему он? Почему его не вытащили? А в этот раз я… и Изабель… Если бы… если бы она…

— Все обошлось, Маред, — ласково повторил Алекс, гладя взъерошенные волосы, придвигаясь ближе с напряженной осторожностью. — Обошлось ведь. Ты не виновата, девочка моя, так бывает. Мокрая дорога, понимаешь? Ты училась на сухой — вот и не знала. Все обошлось…

Девчонка потянулась к нему сама, рывком поворачиваясь и вжимаясь в раскрытые навстречу объятья. Простонав что-то, закинула руки ему на плечи, спрятав лицо на груди. Лежала молча, всхлипывая, и крупная дрожь колотила ее тело.

— Все хорошо, — прошептал Алекс, утыкаясь лицом в ее макушку. — Все. Хорошо…

Нутро выворачивало от запоздалого страха за эту маленькую дурочку, рванувшую в ночь по мокрой дороге на послушном, но тяжелом «Драккарусе». Светлые боги, благодарю вас! Да, злился… Выпороть бы ее! Но не за мобилер, всеми богами клянусь, а за этот вот страх. Две юные дуры! Как хорошо, что это был «Драккарус»! Не легкий «Кельпи», который размазало бы в лепешку вместе с людьми, а массивный, надежный, замечательно прочный «Драккарус».

— Все хорошо, — шептал он, предательски изнывая от почти раскаленного влажного тела, прижавшегося так тесно, что все их изгибы, ямки и выпуклости сошлись, как в сложной головоломке.

С трудом он заставлял себя думать о чем угодно: о франкском тендере, о взрыве в «Бархате», о последнем разговоре с Корриганом, — только не о том, что Маред себя не помнит, если так откровенно трется об него и обвивает руками и ногами в отчаянной попытке спрятаться от страха. И Алекс терпел это, еще находя силы мрачно поиздеваться: ну не дурак ли он сам? Потерять дорогой мобилер и быть откровенно, непристойно счастливым лишь оттого, что на этой паршивке, что не доверяет ему и на пенни и боится, как людоеда, нет ни царапины. Хорошо-то как, что нет!

«А ведь пропал ты, Алекс, — пришла безупречно ясная и горькая мысль, когда Маред затихла, мгновенно уснув в обнявших ее руках. — Вот, значит, как это бывает? Да нет, быть не может. Это же смешно! Второй раз — и снова неудачно? В таком возрасте, зная заранее всю безнадежность и неправильность? Нельзя, Алекс. Ты же не умеешь любить, Сутяга, Корсар… Ты же искалечишь эту глупую наивную девчонку, порвешь ей душу куда хуже, чем тело рвут кнутом. И отказаться — сил нет. Что угодно сделаю, лишь бы она еще раз ко мне вот так — всем телом. Чтоб сама, по своей воле, да не от страха, а… ну, хотя бы от желания. Если уж иначе — никак. Что же я творю, девочка моя?»

Маред сопела рядом, изредка вздрагивая во сне, распластавшись на Алексе и бесстыдно просунув колено ему между ног. Боясь шевельнуться, Алекс обнимал ее, грея дыханием мочку уха, шею и плечо.

«Что же я творю? — повторил он себе. — Я же чистую правду говорил Кормаку Даффи: близкие — это слабость, это уязвимое место, в которое обязательно кто-то ударит. Непременно! Зачем же мне это сейчас? За что мне это? И если бы сегодня мобилер оказался послабее… Ничего бы не было? Никогда? Не было бы… её? Хватит. Хватит дамской истерики, Корсар. Все ведь обошлось? Да. Пока обошлось…»

Глава 10. О кактусах, нeзабудках и прочей флоре

Солнечный луч, пробившийся сквозь шторы, назойливым пятном лег на щеку. Маред проснулась от этого лишнего тепла, заворочалась под одеялом, потягиваясь разомлевшим в мягкой постели телом. Переложила голову на подушке, не открывая глаз, спросонья еще не понимая, где она, и чувствуя только, что постель хорошо знакомая и уютная. Двинув колено вперед, наткнулась на горячее и упругое, замерла. Но было уже поздно. Монтроз придвинулся ближе, бесцеремонно сгреб ее в объятия, почти заставив уткнуться в плечо носом. Маред, полностью обнаженная, судорожно вдохнула его запах, боясь шевельнуться.

Память о вчерашнем обожгла острой болезненной вспышкой: разбитый мобилер, Изабель, истерика в объятиях лэрда! И как теперь себя вести? Что делать? Монтроз сказал, что прощает, но…

— Доброе утро, — прозвучало над ее головой. — Как вам спалось?

— Хорошо, благодарю, — сказала чистую правду Маред. — Простите, мне нужно в ванную.