Его рука откровенно играла с чулком Маред, поглаживая кожу то выше него, то ниже. Пальцы гладили обнаженную кожу легко и уверенно, а через миг снова спускались на тончайший батист, и Маред не могла бы сказать, где прикосновения чувствуются более дразняще.

Ухитрившись вывернуться из-под руки лэрда, она яростно замотала головой, разве что не отплевываясь от вкуса его губ. Но другую руку с бедра сбросить не удалось. Шелк задранного платья складками обволакивал и ноги Маред, и мужскую руку, объединяя их в непристойном союзе. Маред закусила губу. Внизу живота кипящим медом растекалась истома, сливая воедино стыд, беспомощность, страх и все-таки предвкушение удовольствия. Нет… это слишком…

— Пустите, — отчаянно сказала она, не позволяя себе повысить голос, но приготовившись вырываться, если понадобится. — Я не хочу так!

— С какой стати? Ты моя. Ты сама на это согласилась, никто силой не заставлял. Полагаешь, я каждый раз должен терпеть, жалеть и ждать, пока ты разнежишься? Девочка, ты меня с кем-то перепутала. У нас с тобой совершенно другой договор, помнишь? Я и так очень долго ждал. Давай, просто присядь на стол.

— Нет, — прошептала Маред, ухитряясь глядеть мимо, куда-то в радужную пелену подступающих слез, и ненавидя себя за это. — Не надо, я прошу. Только не здесь. Не здесь, пожалуйста…

— Почему?

Одно-единственное слово, отсрочка приговора, но Маред уцепилась за него, лихорадочно выпалив:

— Потому что это работа. Вы обещали, что она будет ни при чем. Я не хочу каждое утро идти в контору и думать, что вы… что там… опять…

Голос все-таки сорвался, и пришлось зажмуриться, сморгнув пелену перед глазами, но Монтроз хмыкнул то ли удивленно, то ли раздосадованно.

— Девочка, — сказал он с каким-то веселым раздражением, — ты даже не представляешь, сколько нового и увлекательного принесла в мою жизнь. У меня даже невыполнимые интимные фантазии появились, оказывается. В моем-то возрасте и с моим опытом…

Если он и злился, то как-то не всерьез, потому что запустил пальцы в волосы Маред и слегка оттянул ее голову назад, вынуждая посмотреть на себя. Маред посмотрела, снова щурясь, как от солнца. Упрямо и безнадежно встретила изучающий взгляд серых глаз, холодный взгляд, задумчивый.

— Значит, боишься, что это войдет в привычку?

— Нет, — замотала она головой, почуяв ловушку в благожелательном вопросе и стараясь не думать, что там лэрд Корсар имел в виду, говоря про фантазии. — Не боюсь. Просто… не хочу так. На работе!

— Можешь, но не хочешь? — уточнил он все так же мягко, уже явно забавляясь, если Маред хоть немного успела изучить оттенки его интонаций. — То есть это не отказ, а просьба?

— Да, — выдохнула Маред, изнывая от обволакивающего ее запаха одеколона, теплого, с тонкой горечью, и уже не понимая, где парфюм, а где собственный запах лэрда. — Это просьба. Пожалуйста.

Рука Монтроза так и лежала на ее бедре, пальцы другой, едва касаясь, погладили щеку Маред и подбородок, приласкали шею. Маред замерла, боясь шевельнуться, глянуть, сказать — хоть чем-то напомнить, что она и так перед лэрдом в долгу, словно тот не знает. Все он помнит и понимает, учитывает, рассчитывает, и если сейчас отпустит, то уж точно не из великодушия. И следовало бы забыть про гордость, исполняя договор, но… Этот кабинет, и само здание конторы, и «Катти Сарк», которой Монтроз так явно восхищался — все скрутилось вокруг Маред в единый узел, не позволяя отступить. Будто что-то изменится, если она не позволит уложить себя, как непотребную девку, именно на этот стол, рабочий!

— Поцелуй меня, — сказал лэрд очень просто, совсем обыденно, и от этой простоты, за которой стояло неизвестное Маред решение, у нее защемило в груди.

Потянувшись, она неловко коснулась губами его суховатых губ. Спохватившись, подняла налитые свинцом руки и сама положила ладони на плечи лэрда, напрягаясь, вытягиваясь в струнку не столько телом, сколько душой. Поцеловала снова, насколько могла старательно, подтверждая, что это не бунт. Всего лишь просьба…

Поцелуй длился и длился, горячие руки гладили ее по спине и внизу, под юбкой, и Маред почти смирилась с неизбежным, когда Монтроз все-таки оторвался от нее, вздохнув с явным сожалением.

— Вечером, — уронил он, блестя глазами, как голодный волк, если бы только нашелся волк с глазами цвета расплавленного серебра. — И тогда уж извольте не ломаться.

Сделал шаг назад, отпуская, и только теперь Маред вдохнула полной грудью — даже голова закружилась. Монтроз, отойдя к окну, смотрел на нее снова непроницаемо, даже скучающе, будто не случилось ничего, и только его запах, впитавшийся то ли в шелк платья, то ли в душу Маред, подтверждал — было.

Она кивнула и одернула юбку, сглотнув ставший в горле комок и боясь проронить хоть слово. Глянула на дверь кабинета, перевела умоляющий взгляд на Монтроза.

— Отдышитесь, — посоветовал он равнодушно. — Постойте минутку. И если спросят, о чем мы разговаривали, не впадайте в панику. Я действительно беседую с каждым практикантом, иногда и не по разу. Скажете, что спрашивал о планах на будущее. Все уже поняли, что вы скромны и застенчивы, так что если покраснеете и разволнуетесь, никто не удивится.

Маред снова молча кивнула, умом понимая правоту его слов, но не в состоянии осознать их по-настоящему. Опять тоскливо покосилась на дверь. Выглянувший из-за шторы солнечный луч осветил «Катти Сарк», запутался в белых парусах, пробежал по начищенным до яростного блеска накладкам на штурвале. Чайный клипер… Лучше бы пиратский фрегат заказал!

Злость помогла прийти в себя, выпрямиться, и Монтроз одобрительно улыбнулся. Открыл дверь кабинета, отступил в сторону, выпуская, и Маред на подгибающихся ногах вышла в коридор, с трудом веря, что все обошлось. Хотя бы сейчас. До вечера, да. Но обошлось. И завтра она сможет переступить порог здания фирмы без тошноты.

* * *

Тье Уинни вышла с таким выражением лица, словно ей уже на плахе отменили смертный приговор. Алекс раздраженно кинул ключ на стол, передернул плечами, возвращаясь к окну. Ожидаемо, но все равно противно. От безнадежной тоски во взгляде льдисто-голубых, таких ярких на смуглом личике, глаз, от мгновенно вспыхивающего в них испуга и от брезгливости, которую Маред скрывает, то есть думает, что скрывает. И ведь при всем при этом постельные забавы ей нравятся! Глупая девчонка млеет под его ласками, изнемогая от удовольствия, но каждый раз краснеет до слез и пытается спрятаться от самой себя. Маленькая ханжа! Улитка в непробиваемой раковине фальшивой нравственности!

Злость сменилась усталостью. Ночью, проводив Фергала, он уже не поехал в Мэйд Вэл, разумеется, а бренди показался отличным способом успокоить нервы. Кстати, надо за собой последить, чтобы это не вошло в привычку. Особенно сейчас, когда со всех сторон падают неприятности. Корриган, высказав угрозу, тянет с ее осуществлением, если не считать попыток добраться до архива. И еще дышит в спину неизвестный мститель с камерографиями. Вот уж где Алекс не виноват ни словом, ни делом! Но если это безумец, у него свое видение мира, опасное для вовлеченных в него людей. А еще Флория…

Перед тем, как лечь спать, Алекс позвонил, но Незабудка выключила фониль. С утра ничего не изменилось. В «Бархате» тьеду Бёрнс тоже никто не видел, но это ничего не значило: ночной Лунден Флория знала, как свою сумочку, и нашла бы, где развлечься после их ссоры.

В очередной раз услышав нудные гудки, Алекс нажал кнопку отказа и выругался вслух грязной бранью, чего не позволял себе уже давненько. Сам посчитал бы глупцом и слабаком любого мужчину, не способного управиться с собственной фавориткой, но вот… Что ж, хорошо, если Флория просто испытывает его характер, проверяя, насколько далеко может зайти, или таким образом напрашивается на наказание. А если что-то случилось? Плюнуть на позор и отправить людей на поиски?

Когда Жаклин, которую он утром попросил зайти с новостями и привести будущую надежду юриспруденции, появилась в его кабинете, Алекс уже был изрядно зол. Полубессонная ночь, переживания с утра, не самая лучшая неделя и раздражение, что пришлось пользоваться экипажем вместо мобилера — все слилось воедино. Да, он злился! Но не на Маред Уинни, а, скорее, на самого себя. Какие чувства он себе выдумал? Откуда им взяться? Просто еще одна красивая девица — мало ли их было? Безусловно, умная, старательная, даже талантливая, но все это касается только работы, а за границами сферы правоведения тье Уинни мгновенно превращается в скованное приличиями и запуганное собственными представлениями о морали существо. Три недели уже прошло, а они были в постели — по пальцам одной руки пересчитать можно! И надо отбрасывать дурные сантименты, иначе лето закончится, а удовольствия так и не получишь, пока будешь беречь невинность и щадить гордость.