— Это «Катти Сарк», знаменитый чайный клипер, — негромко и очень нежно сказал Монтроз, как-то незаметно повернувшись к ним лицом. — До начала астероновой эпохи в технике клиперы были самыми быстрыми кораблями, перевозя дорогой чай с Востока. Ее имя означает «Короткая рубашка», в честь некой ведьмы, по преданию умевшей летать. Впрочем, прославилась «Катти Сарк» не только скоростью, но это долгая история…

Маред оторопело кивнула. Наверное, ее замешательство для той же Жаклин выглядело вполне естественно: студентке простительно полюбопытствовать на кабинет самого королевского стряпчего, но самое смешное, что так оно и было. Она жила в доме Монтроза, делила с ним постель, но в его рабочий кабинет вполне могла бы не попасть до конца практики, да и потом — тем более. И это понимание снова дергало изнутри потаенным страхом зачем Монтроз ее позвал?

— Дорогая тье Форс, вы сегодня особенно обворожительны. Садитесь, пожалуйста. Тье Уинни… Маред, кажется? Присядьте, прошу.

— А… простите!

Маред, наконец, очнулась и торопливо отошла от парусника. Села на краешек стула, покраснев и надеясь, что не ведет себя совсем уж глупо. Хотя вряд ли стоит на это рассчитывать, вон с каким тщательно скрываемым удивлением и веселой насмешкой смотрит Жаклин.

— Люблю красивые корабли, — признался Монтроз, обходя стол и садясь напротив них на свое место. — «Катти Сарк» не просто чудесное создание человеческого ума и духа, это легенда… А модель — прекрасный подарок от моих служащих. На день рождения… Ну что же, Жаклин, я вас слушаю.

Глядя, как Монтроз улыбается молодой женщине, Маред поймала себя на на глухом, смутном и очень неприятном чувстве, словно у нее забирают что-то, принадлежащее лично ей. Что-то, что она никому не хотела бы отдать. Неужели… ревность? Да быть этого не может! Она не имеет никаких прав на лэрда! И вообще была бы только рада лишиться его внимания! И уж точно ничего не значит эта пара учтивых улыбок и вежливый комплимент, но… что же так неприятно?

Жаклин Форс рассказывала и показывала документы, потом раскрыла взятый с собой вычислитель, такой же тонкий и изящный, как она сама, даже цвета серебристого. Монтроз кивал, иногда негромко уточняя или спрашивая, а Маред молча маялась, изнывая от беспричинной тоски и еще более беспричинной глухой обиды.

— А теперь вы, тьена Уинни.

Голос обратившегося к ней лэрда был мягок, равнодушен и безупречно… заботлив, как сказала тьена Дорриш. Ни тени чувства, как и положено между чужими людьми, начальником и подчиненной. Маред вдруг волной накрыла безрассудная детская злость. Она для Монтроза такое же украшение, как модель клипера, еще один подарок на день рождения, только этот его светлость сделал себе сам. Дорогая игрушка. И тоже красивая, наверное, если можно их сравнить, но если снять и убрать — ничего не изменится, только можно будет на освободившееся место поставить что-то другое, новое.

Судорожно вздохнув, она загнала совершенно неуместную сейчас глупость подальше и принялась рассказывать. Излагать то, что они прекрасно знали оба, но следовало делать вид для Жаклин, и Маред говорила так, как говорила бы с настоящим начальником, которому принесла выполненную работу. Как могла четко, сухо и ясно, выделяя главное, подчеркивая выигрышные стороны. И снова убеждаясь, что хотя бы за это ей стыдиться не приходится — работа и вправду хороша.

— Что ж, замечательно, — прервал негромкий голос лэрда эту пытку. — Тье Форс, вы ведь используете труд тье Уинни в полной мере?

О да, тье Форс обещала использовать. И снова эти взаимные улыбки, от которых Маред уже бесилась, сама не зная, почему. И красивый, со вкусом отделанный кабинет с глубоким отпечатком личности хозяина, и красотка-секретарша, и дурацкие горшки с цветами, словно его светлости дома зелени не хватает…

— Благодарю, тье Форс, — прорезал ее тоскливые мысли отвратительно жизнерадостный голос. — Вы можете идти, а тьену Уинни ненадолго оставьте мне. Хотелось бы побеседовать.

— Да, конечно, — Жаклин встала, подарив Маред ободряющий взгляд. — Маред, вы можете потом задержаться и пообедать, когда его светлость вас отпустит.

Ах, какие все заботливые! Передают ее с рук в руки, как… Да что же с нею такое-то?

Маред судорожно вдохнула и выдохнула, глядя, как Монтроз провожает Жаклин к двери, говорит что-то секретарше и через несколько секунд поворачивает в двери ключ изнутри.

— Жаклин Форс о вас очень хорошего мнения, — так же негромко сказал лэрд, возвращаясь к столу и рождая у Маред чувство, с которым птичка смотрит на приближающуюся змею. — Это немного странно, учитывая, как долго она была заместителем Даффи, но приятно, разумеется. Как вы провели вечер, тье? Отдохнули?

— Да, — настороженно отозвалась Маред, невольно поднимаясь и жалея, что ускользнуть из просторного кабинета, ставшего ловушкой, совершенно некуда.

— Вижу, — кивнул Монтроз, рассматривая ее с доброжелательным любопытством, под которым обострившимся чутьем угадывалось еще что-то. Впрочем, понятно — что… — Надеюсь, соскучились по мне хоть немного.

Это был не вопрос, конечно же. Утверждение, почти приказ. И сразу же ладони подошедшего вплотную лэрда легли Маред на плечи, обжигая привычно и каждый раз по-новому. Так, словно она и вправду могла почувствовать их тепло через плотный шелк платья и рубашку под ним.

— Перестаньте, — прошипела Маред, невольно дернувшись назад. — Секретарша…

— Ушла на обед. А после него отпросилась в парикмахерскую, а это, поверьте, надолго. И тье Форс вас в ближайшее время не ждет. Кстати, я всегда беседую с каждым практикантом, в этом нет ничего подозрительного.

И голос у него, вроде, был обычный, насмешливо-ровный, но отчего-то у мадер дрожало все внутри, а во рту появился кисловатый привкус. Ключ в двери…

— Вы уже смотрели проект, — сказала она отчаянно, надеясь, что все обойдется и то, чего она опасается, не случится. — И обо мне все знаете.

— Верно, поэтому времени на беседу терять не будем.

И снова этот насмешливо-ласковый тон. Маред заставила себя посмотреть в окно поверх обтянутого светлым сюртуком плеча, загородившего и «Катти Сарк», и все остальное, включая надежду, что это был просто визит вежливости. По-мужски широкие плечи, запах одеколона, который она уже опознала бы из сотни других, горячее дыхание Корсара, наклонившегося к ней… Маред всхлипнула, уговаривая себя не вырываться. Да когда же это кончится? Неужели каждый раз сердце будет вот так трепыхаться, а низ живота скручиваться узлом от томительного предвкушения пополам с отвращением?

— Маред, посмотри на меня.

Ладони Монтроза медленно прошлись вверх по ее рукам, погладили сквозь шелк плечи, скользнули на грудь, талию… Тело отозвалось постыдной дрожью, и Маред взмолилась про себя, чтоб это осталось незамеченным. Ну неужели лэрд хочет прямо здесь?

— Посмотри на меня, — повторил он повелительно, и Маред покорно подняла взгляд, щурясь, словно стояла лицом к солнцу, хотя оно давно ушло за угол здания. Разглядела щеку, ухо, завитки черных волос на виске.

Так же медленно Монтроз распустил узел ее шейного платка, сдернув и уронив на стол. Шепнул, стоя мучительно близко, обжигая ухо дыханием.

— Видела бы ты себя со стороны. Моя прелестная юридическая фея, влюбленная только в право. Документы, казусы, налоги… В голове и сердце только они.

Голос обжигал не меньше дыхания, а то и сильнее, лился кипящим медом по обнажившейся от страха душе, слова словно падали на кожу каплями топленого воска — горячие, полные откровенного желания и внутренней злости, томной и яростной одновременно.

Маред закусила губу, но тут же ее лицо развернули жесткие пальцы, взяв за подбородок, по губам быстрым поцелуем прошлись чужие губы, наглые, бесцеремонные, одна рука обняла за плечи, а вторая задрала юбку. Прижатая к столу, едва не сидящая на нем, Маред почувствовала, как пальцы лэрда гладят ее колено, поднимаясь все выше, к резинке чулка.

— Ты определенно должна сводить мужчин с ума, — шепнул Корсар, не позволяя ей ни отодвинуться, ни даже вздохнуть полной грудью. — Такие невинные глазки… как у котенка. Словно ты не понимаешь, какие желания вызываешь… И рот. Хочется то ли целовать, то ли потребовать совсем другого. Ну же, девочка моя…