— Я рад, — сообщил Алекс, коснувшись губами нежной щеки и с сожалением отстраняясь. — Садитесь, прошу.

Вернувшись к столу, он разлил по чашкам чай и небрежно сообщил:

— На вопросы в отделе можете сказать, что я беседовал с вами о жизненных планах после окончания Университета. Тем более что это будет правдой.

— О моих планах? — все так же настороженно уточнила Маред, опускаясь на стул с явным облегчением: близость бутербродов ей казалась явно безопаснее, чем близость Алекса.

— Вы не передумали расторгать наш контракт? — прямо спросил Алекс, дождавшись, пока девушка съест канапе с ветчиной и оливками, запив его чаем.

— Нет.

Маред хмуро опустила взгляд в чашку, перестав есть, и Алекс вздохнул:

— Возьмите еще, будьте любезны. И привыкайте, что содержание застольной беседы не имеет отношения к еде. Иначе на переговорах будете вечно голодной, а из-за этого нервной и невнимательной. Кстати, еда прекрасно помогает потянуть паузу, когда нужно.

— Благодарю, учту, — ехидно согласилась Маред, но канапе, в этот раз с семгой, свежим огурцом и сыром, послушно взяла.

Алекс тоже выбрал бутербродик, откусил и прожевал, делом подтверждая собственные слова. И подумал, что если разговор удастся, непременно нужно снова пригласить Маред в «Азимут».

— Что ж, — спокойно сказал он, — ты, конечно, имеешь на это право. И если разрывать договор, то именно сейчас. Пока все не зашло настолько далеко, что скрывать от себя самой некоторые вещи станет совсем невозможным.

— Какие вещи? — осторожно сунулась в ловушку Маред.

— Очевидные, — ласково сообщил Алекс. — Например, что при всей вашей порядочности вам все-таки нравится быть с мужчиной. Или снова будете упорно убеждать меня в обратном?

— Не буду, — сухо сказала Маред и поставила чашку на стол. — Ваша светлость, нельзя ли ближе к делу? Вчера вы дали мне обещание… Однако, если изменили мнение и передумали… я пойму.

— И даже в таком случае не согласитесь остаться? — уточнил Алекс, наслаждаясь наблюдением за этой новой Маред, восхитительно упрямой, что-то решившей и полагающей, что этого достаточно.

— Не соглашусь, — заявила девчонка почти бесстрастно, только пальцы снова сжались на ручке чашки словно в поисках опоры.

— Хорошо, — сказал Алекс, откинувшись на спинку кресла и, отпив чаю, неторопливо продолжил. — Но скажите мне, будьте любезны… Я ведь играл с вами честно? Выполнял обещания?

— Да… — еще сильнее насторожилась Маред.

— И давал вам поблажки? — мягко добавил он. — Разумеется, я говорю не о том, что предложил сам, вроде уроков вождения, а исключительно о… предмете нашего договора.

— Давали… — подтвердила Маред, краснея. — Ваша светлость, говорите яснее, прошу.

— Тогда я полагаю, — негромко и очень уверенно уронил Алекс, — что тоже заслужил право попросить… поблажку, скажем так.

Он протянул руку, тщательно выбрал аппетитный бутербродик с белужьей икрой и каперсом. Медленно, с удовольствием его съел. Маред, чуть прикусив губу, молча ждала, и мысленно Алекс поставил ей балл за терпение. Девочка учится…

— Я потерял впустую достаточно времени, пока мы были вместе, — сказал он тем же ровным деловым тоном. — И не всегда получал то, чего мне хотелось, вы согласны?

Маред кивнула, вцепившись обеими руками в чашку и едва дыша. Неужели боится? Обидно, если девочка до сих пор ему настолько не доверяет.

— Вы можете просто разорвать контракт, — напомнил Алекс, боясь перегнуть палку. — Доработаете лето, а через год — обещаю — я возьму вас на постоянную работу. Вы обещаете вырасти в прекрасного стряпчего, тье, и терять перспективную служащую я не хочу. Думаю, с вашей платой за учебу мы решим. Например, я дам вам беспроцентный кредит с длительной рассрочкой.

— Я и так вам должна за… многое, — угрюмо напомнила Маред.

— Ах, девочка, — усмехнулся Алекс, расчетливо понижая голос и переходя на фамильярное обращение. — Если бы ты знала, скольким людям должен я, причем отнюдь не деньги. Про меня много чего говорили, иногда заслуженно, однако в жадности к своим работникам еще никто не обвинял. Отдашь когда-нибудь. Но это первый вариант. Если ты считаешь, что просто встать и уйти будет правильно.

— А… второй?

Пожалуй, милая тье, любопытный и совестливый котенок, уже влезла в ловушку всеми четырьмя лапками, хотя думала, что может выскочить в любой момент.

— Второй, — обыденно сказал Алекс, допивая чай, — это если вы считаете, что долги следует выплачивать не только по контракту, но и по совести. Я прошу у вас две недели, тье Уинни. Еще две недели рядом со мной, но в этот раз честно. Никаких отговорок, как вам страшно и противно. Или вы говорите, что не согласны, и сбегаете, или…

— Или — что?

Ловушка щелкнула, захлопываясь.

— Или, — ласково продолжил Алекс, ловя взгляд девчонки своим, — ты признаешь, моя девочка, что вчера — это тоже была ты. Настоящая ты, а не чье-то представление о морали. Тебе ведь понравилось, Маред. Когда ты позволила себе быть живой и свободной, это оказалось восхитительно, верно? И когда я доставлял тебе удовольствие, никакая нравственность тебя не беспокоила. Во всяком случае, не настолько, чтобы отказаться. Так вот, я прошу две недели. Не требую, заметь. И если ты останешься, то обещаешь мне просто быть искренней, только и всего. Не топорщить иголки, когда тебе приятно, и не врать. Хотя это страшно, я понимаю. Увидеть свои истинные желания и чувства — это всегда страшно.

Маред сидела уже полностью красная: щеки, уши, шея над воротником-стоечкой. И если бы сейчас она начала торговаться и уточнять условия — Алекс даже дыхание затаил, ожидая этого и боясь, — все бы рухнуло. Еще одной сделки он не хотел, готовясь тогда отказаться вообще. Но девчонка прошептала дрожащими губами:

— А… если я не смогу?

— Уйдешь, — пообещал Алекс, изо всех сил веря в то, что говорит. — И я не стану удерживать.

— Две… недели?

— Две недели. В моей постели и везде, куда я вас поведу. Постараюсь не портить вам репутацию, тье, но из раковины, как вы вчера изволили назвать свою прошлую жизнь, вытряхну.

— Хорошо…

Девчонка закрыла глаза, быстро облизнула губы и повторила с отчаянием приговоренного, отказывающегося от помилования:

— Хорошо, я согласна. Две недели.

— Вот и прекрасно, — мягко подытожил Алекс. — Думаю, новый контракт заключать не будем? Поверю вам на слово, коллега.

Глава 17. Страхи и победы

Из кабинета лэрда королевского стряпчего Маред выходила на подгибающихся ногах. Щеки пылали, и казалось, что сейчас в отделе увидят ее смущенную глупую физиономию и обо всем догадаются. Поэтому она завернула в уборную и поплескала в лицо холодной водой. Помогло не слишком, но все же она почувствовала себя освеженной. Взглянула в зеркало, радуясь, что не пользуется косметикой — вот бы сейчас все потекло и размазалось!

В зеркале отражалась… она и не она одновременно. Конечно, смуглое лицо с красными щеками и мягкие волнистые волосы, собранные в высокий узел, принадлежали Маред, но в глазах, блестящих почти лихорадочно, виднелось что-то новое. То ли смелость, то ли отчаяние — она и сама не понимала. Но это определенно было лучше, чем привычное испуганное «оставьте меня в покое, пожалуйста»!

Сейчас она словно стояла на пороге, с которого еще могла отступить назад. Могла, но уже не хотела. Предложение лэрда стало слишком соблазнительной приманкой! Он, как всегда безошибочно, нашел самое уязвимое место в сердце Маред. Всю жизнь она изо всех сил боролась со страхом, что не справится с чем-то, не выдержит трудностей, испугается… И пусть сейчас речь шла не о работе или экзаменах, а о том, чтобы узнать лучше себя саму, это ровно ничего не меняло.

Маред снова боялась и осознавала это. Она боялась Монтроза, как открытого пламени: до дрожи во всем теле и бешеного стука сердца, до потери сознания. Не самого лэрда, конечно, а того, что он делал с уютным маленьким мирком, который Маред старательно создала вокруг себя, оградив прочной стеной. И не понимала, что крепость давно превратилась в надежную тюрьму. Выглянуть за ее пределы, а еще страшнее — выйти — значило оказаться беззащитной, в полной досягаемости чужих насмешек и неодобрения. Но и сдаться она теперь не могла. Иначе чего стоят все ее мечты и победы?