И только гораздо позже, уже привычно выпив на сон пару глотков бренди, Алекс вдруг подумал: чтобы найти выход, неплохо бы понять, куда собрался идти. А то ведь может оказаться, что в треугольнике, посередине которого стоишь, вовсе нет углов, а ты сам их придумал и бьешься лбом о несуществующие стены.

* * *

В этот раз Маред собиралась в контору с твердым намерением поговорить с Монтрозом, как только лэрд стряпчий окажется в пределах досягаемости. И именно поговорить, а не…

Вспомнив вчерашнее, она густо, мучительно покраснела, а взгляд, отражающийся в зеркале ванной, стал блудливо-смущенным. Или это только показалось?

Скинув пеньюар и встав под прохладную воду, Маред торопливо намылилась самой жесткой мочалкой, до болезненной красноты растирая тело, но память продолжала подсовывать непристойные картинки и ощущения. А уж то, чем все закончилось!

До отказа выкрутив вентиль холодной воды, Маред запрокинула голову, подставила лицо под ледяные струи, но и это не помогло. Кожа горела, соски напряглись, и хотелось провести по ним рукой, чтобы проверить, действительно ли они такие жесткие, какими кажутся?

Сдавшись, она вернула горячую воду, размазала по коже пену ароматического мыла. Посмотрела на гладкую плитку, превратившую стену ванной комнаты в подобие зеркала. Там смутно виднелся силуэт обнаженного тела. Маред вздохнула. Приличные женщины не разглядывают себя нагишом, им это в голову прийти не может. «А где ты здесь видишь приличную женщину, дорогуша? — ехидно спросила она себя. — Поздновато считать, что ванная комната служит только для поддержания чистоты тела».

Она присмотрелась, но стена покрылась паром, и отражение исчезло. Горячая вода и душистый воздух мгновенно вернули томное расслабление, и Маред провела руками по телу. От самой шеи по груди, затем ниже, оглаживая талию и живот, еще ниже к бедрам… В ушах звучал голос лэрда, искренний, восхищенный, страстный. Конечно, в такой момент похвалам вряд ли стоить верить, но… ведь она и в самом деле красива? Монтроз подтверждал это взглядами, словами, действиями! Он выбрал ее сам и на многое пошел — лишь бы заполучить. Значит, она хороша. Желанна. Даже для опытного, искушенного и избалованного мужчины!

Но почему же — стало ей вдруг горько и обидно — Эмильен никогда не любовался ею так? Ухаживая, он говорил комплименты, но сдержанные и осторожные. Воспитанные. Маред слышала, что у нее прелестная улыбка, что ее глаза похожи на небо в ясную погоду, что… А других она и припомнить не могла. Но разве она состоит из одной улыбки и глаз?

Маред снова провела руками по телу, которое отозвалось ярким, почти болезненным удовольствием. Да, она не изящна, как настоящие красавицы. Грудь крупная, как и бедра, но талия тонкая даже без корсета… И, главное, ей не нужно смотреть на себя в зеркало, чтобы понять, красиво то, что она видит, или нет. Лучшим отражением ее красоты была страсть в глазах Монтроза. Так почему же Эмильен лишил ее удовольствия чувствовать себя желанной? Ведь он мог законно любоваться ею когда угодно. Смотреть, как она одевается и раздевается, оставлять немного света в спальне… Щадил ее стыдливость? Маред охотно пожертвовала бы толикой стыдливости в обмен на…

Но даже представить Эмильена на коленях, его язык у себя между ног… Невозможно! Немыслимо… Она облизала губы, вспомнив совет лэрда приласкать себя самой. Нет, до такого она доходить не собирается.

«А отдаваться ему на подоконнике ты, значит, собиралась? — снова ядовито уточнила она у самой себя. — Нечего сказать, пришла попрощаться. Вещи даже собрала! А уходить не хочешь! Тем более что тебя даже в конторе оставить пообещали…»

Она нерешительно скользнула пальцами между скользких от мыла бедер. Погладила легонько, чуть нажала… Тело вспыхнуло, будто только этого и ждало! Ахнув, Маред почти отдернула руку, но пальцы сами потянулись дальше… Закусив губу, она нерешительно гладила себя, перебирала влажные скользкие складочки нежной плоти, с каждым прикосновением все больше изнемогая от удовольствия. Неловко изогнувшись, просунула палец чуть глубже — и поняла, что на каждом крошечном участке ее плоть отзывается совершенно по-разному. Трудно даже понять, где приятнее!

В ванной вдруг резко запахло миндалем — это она нечаянно толкнула локтем флакон жидкого мыла, и тот упал, разливаясь. Маред словно прошило молнией. Сверкнуло яркое — цветом, звуком, запахом и всеми остальными чувствами — воспоминание, как Корсар заставил ее встать лицом к стене и вымыл. Сначала голову, ласково и нежно перебирая волосы, потом остальное тело. А потом, когда Маред, уже покорившись, ждала, что ею овладеют, просто приласкал, заставив признать, что это приятно…

Палец будто сам безошибочно нашел скользкую плотную горошину… Погладил, обводя вокруг, прижал сверху, снова погладил, уже быстрее… Уже знакомая медовая горячая волна разлилась по телу, заполняя его целиком, от самого укромного уголка до пылающих щек. Задыхаясь, захлебываясь попавшей в рот водой, Маред выгнулась в невозможно сладкой судороге, лаская себя все сильнее в попытке продлить удовольствие. Перед глазами плясали яркие блестящие искры, а по телу разливалась истома, заставляя тихонько стонать. И только мгновенный ужас опоздания на работу вдруг заставил ее очнуться, оставив расслабленной и мучительно соображающей, куда бежать и что делать.

* * *

Сегодня Алексу работалось особенно хорошо, просто отменно. Он проснулся, чувствуя себя совершенно освеженным, и приехал в контору за час до обычного времени. Сделал комплимент Кэролайн и выпил чаю, пролистывая страницы ежедневника в предвкушении работы. Словно отвечая его азартному настрою, мир улыбался навстречу. Два давно тянущихся дела вдруг сдвинулись в сторону разрешения, потом позвонил выгодный клиент, а Бреслин отчитался, что семья Симмонсов переехала в уютный пансионат под наблюдением.

И даже новости не испортили настроения, хотя в политической колонке промелькнула фамилия, которую Алекс бы с удовольствием увидел в разделе некрологов. Очень уж редкостным мерзавцем был почтенный тьен Грэмшот, его давний, еще из юности, клиент. К превеликому удовольствию Алекса, судьба их развела — Грэмшот стал политиком, и юристы у него появились свои, прикормленные и не брезгливые. А теперь он, значит, изволит претендовать на место спикера в Палате общественных представителей…

Алекс поморщился и от души пожелал новоиспеченному кандидату с треском провалиться. И на выборах, и вообще к боуги!

Отложив газету, он попросил Кэролайн вызвать Уинни из контрактно-корпоративного и приготовить чаю с бутербродами, раз уж время стремительно близится к обеду.

— Конечно, ваша светлость, сию минуту, — прощебетала из приемной секретарша и кокетливо поинтересовалась: — Простите, а я могу потом немного задержаться?

— Смотря для чего, — сурово сообщил Алекс. — Я категорически против задержек, но если вам, например, нужно обсудить с тьеном Хендерсоном рабочие вопросы… Это я одобряю.

— Да-да-да, — затараторила обрадованная Кэролайн, не иначе, как по волшебству влетая в кабинет с подносом уже готовых канапе и чая. — Исключительно рабочие вопросы, ваша светлость!

Очаровательно розовея щечками, она бросила на Алекса лукавый просительный взгляд из-под ресниц.

— Бегите уж, — усмехнулся он, с удовольствием окидывая взглядом ладную фигурку Кэрри в нарядном платье. — И можете не торопиться — думаю, у тьена Хендерсона к вам очень много… рабочих вопросов. А вы, тье Уинни, проходите, прошу.

Девчонка настороженно мялась на пороге. Алекс дождался, пока она войдет, встал из-за стола, обойдя замершую Маред, и прикрыл дверь, щелкнув замком. Шагнув к девушке, положил ей на плечи ладони.

— Как вам спалось, дорогая? — шепнул в самое ухо, мгновенно покрасневшее, словно слова его обожгли.

— Прекрасно, благодарю, — холодно-вежливо сообщила Маред, снова изображая статую оскорбленной, но терпеливой невинности.