– Вам лучше немного вздремнуть, миледи. – Голос Элджера раздался совсем рядом с ней, и Леонора нервно вздрогнула.

– Я не устала.

– Возможно, вы слишком взволнованы тем, что покидаете, наконец, эту проклятую страну, – язвительно проговорил Джеймс, поднося к губам чашу с элем. Похоже, спиртное развязало ему язык.

– За что вы так ненавидите их? – спросила Леонора.

Откинув в сторону полу плаща, Джеймс сдвинул рукав рубашки и показал ей старый, неровно сросшийся длинный шрам.

– Вот чем наградил меня много лет назад один презренный горец.

– Я уверена, среди горцев многие страдают от подобных шрамов, нанесенных острием английских мечей. Но ведь это не причина для того, чтобы всю жизнь таить на них зло. – Леонора мягко улыбнулась. – Неужели вы не можете забыть свой гнев и начать все заново?

Джеймс улыбнулся ей в ответ, и на мгновение у Леоноры мелькнула мысль о том, как же красивы Блэйкли – и отец, и сын. Однако едва она услышала его слова, как улыбка исчезла с ее лица.

– Да я-то могу начать все заново. Но шотландцы на такое не способны. Слишком уж они обидчивы. Видите ли, тому горцу взбрело в голову, что его хорошенькой дочурке не пристало делить со мной ложе. Я придерживался иного мнения. А потому, пронзив его своим мечом, я не только овладел его красоткой дочерью, но и позабавился с его женой. – Джеймс огляделся по сторонам, явно довольный тем, что присутствующие весело расхохотались, услыхав такую шутку. Откидывая назад голову, он добавил: – А младших сынков того чурбана я заставил смотреть на это дело.

Эта реплика развеселила всех еще пуще.

Леонора почувствовала себя так, словно ей дали пощечину. Краска праведного гнева выступила на ее щеках. Ей припомнились все полные ужасов рассказы, которые она слышала от служанок в Кинлох-хаусе. В каждой из этих историй говорилось о новых, еще более ужасных злодеяниях англичан. И каждый раз, слушая эти истории, Леонора испытывала гнев и отвращение при мысли о людях, способных на подобные преступления. И вот теперь эти люди перед нею. Мало того, они еще называют себя друзьями ее отца! Сейчас они во все глаза смотрели на нее и хохотали. У Леоноры было такое чувство, словно насилие было совершено над ней самой.

– И это еще не все, миледи, – проговорил Джеймс между приступами смеха. – Примерно через две недели я вернулся и привел с собой целую армию. В тот день мы перебили весь клан, когда горцы отдыхали на одном из лугов Нагорья. Я лично позаботился о том, чтобы никто не остался в живых. Сами понимаете, мне не хотелось бы, чтобы спустя годы какой-то недобиток решил отомстить мне или моему роду.

– Господь Всемогущий… – Леонора прижала пальцы к губам, когда вдруг поняла, о какой ужасной тайне нечаянно проговорился Джеймс.

Это он пытался уничтожить клан Диллона. И это он оставил страшную отметину на лице мальчика, и не только на лице, но и в душе, и в сердце, – рану на всю жизнь.

Возмущенно посмотрев на Джеймса, Леонора вынула из пустой колыбельки теплое одеяльце, затем пересекла комнату и остановилась возле герцога Эссекского, собирая остатки трапезы, которые он доедал с таким удовольствием.

– Что вы делаете? – спросил он.

– Я собираюсь отнести теплое одеяло и остатки еды крестьянам. Могу сказать, что я бы предпочла делить с ними свиной хлев, а не оставаться здесь с подобными скотами.

Она успела открыть дверь прежде, чем Элджер, громко выругавшись, схватил ее за запястье.

– Нет, Элджер, – приказал Эссекс, снова рассмеявшись. – Не останавливайте ее. Мне кажется, вам следует проводить леди в хлев. Посмотрим, действительно ли она… готова присоединиться к этим крестьянам.

Элджер переводил взгляд со своего отца на Эссекса. Оба ухмылялись. Остальные хохотали, наслаждаясь новой шуткой.

Элджер пожал плечами и взял из ниши в стене горящий факел.

– Пойдемте, миледи, я провожу вас к крестьянам.

Проливной дождь смывал все следы, и увидеть на земле отпечатки копыт становилось невозможно. Казалось, нет уже никакой надежды проследить, куда отправились всадники. Примятая их лошадьми трава плавала теперь в лужах, а увидеть в кромешной тьме обрывки одежды или простые нити, которые, вероятно, зацепились за колючки и цепкие ветки, не представлялось возможным. Единственное, за что Диллон был благодарен судьбе, так это за ровный шум дождя и отдаленное ворчание грома, которые надежно заглушали стук копыт его лошади.

Он скакал вперед и вперед, безжалостно погоняя лошадь. Он не знал, какой путь избрал Эссекс, но одно было ему доподлинно известно: англичане стремятся как можно скорее оказаться за пределами Шотландского Нагорья. Однако жива ли еще Леонора или же уже пала от рук убийц, Диллон не знал. Ясно другое: по замыслу негодяев леди должна быть убита к тому времени, когда шайка достигнет замка ее отца. Тогда их ложь, которая чуть не стоила жизни Руперту, не вызовет ни у кого никаких сомнений. В конце концов, разве они не благородные английские дворяне? С другой стороны, сам Диллон известен всем англичанам как неотесанный горец-дикарь. Едва станет известно, что Леонора мертва, как вся Англия ринется за ним в погоню.

Хрупкое равновесие мира, установившегося между двумя соседними странами, в таком случае будет навеки нарушено. Возможно, именно благородный порыв предотвратить войну должен был бы сейчас вдохновлять Диллона, однако это было не так. В сердце своем он чувствовал лишь одно желание, лишь одно имя придавало ему силы неустанно двигаться вперед. Леонора. Его прекрасной, нежно любимой Леоноре угрожает сейчас смертельная опасность. Если она погибнет, его собственная жизнь потеряет смысл.

Плотнее запахнувшись в плащ, чтобы укрыться от дождя, Диллон пришпорил лошадь, понуждая ее перейти в галоп.

Леонора подняла капюшон плаща и вышла наружу. Несмотря на дождь, цветущий вереск пряно благоухал в темноте, когда они перешли поле, направляясь к грубо сколоченному хлеву для домашнего скота.

– Позвольте предупредить вас, миледи. – Элджер шагал рядом с ней, высоко держа факел, чтобы освещать дорогу. – Проявите мудрость и будьте осторожны, иначе вы навлечете на себя гнев герцога Эссекского.

– Мне нет дела до Эссекса. Он недостоин своего титула.

– Может быть… Однако, миледи, он обладает громадной властью. И вы еще не достигли безопасных пределов замка вашего любящего отца.

Она остановилась и повернулась, глядя ему в глаза.

– Вы пытаетесь запугать меня, Элджер?

Он пожал плечами, и от улыбки, которая заиграла на его губах, Леоноре вдруг стало не по себе. Странно…

– Просто я полагаю, миледи, что в обществе таких могущественных людей, как герцог и мой отец, вам особенно нужен друг.

– И этим другом готовы стать вы?

Он взял ее свободную от ноши руку в свою и опустил факел так, чтобы видеть глаза девушки. Голос Элджера звучал тихо и обольстительно.

– Если бы вы позволили мне, я стал бы вам больше чем другом.

Леонора вырвала у него свою руку и отвернулась, затем приподняла юбки, чтобы не намочить их в высокой траве, и быстро зашагала к деревянной постройке.

Позади нее раздался голос Элджера, и звучал в нем не только гнев, но что-то еще. Что-то, чего Леонора не могла разобрать. В его словах чувствовалась глумливость, словно он знал какой-то секрет, в который Леонора еще не была посвящена.

– Не забывайте, что я предлагал вам свою дружбу, миледи. Помните об этом, ведь всего через несколько секунд вам так понадобится помощь друга.

Леонора отворила дверь хлева и задохнулась от обычных для скотного двора запахов. Навоз. Земля. Вонючее зловоние множества живых созданий, скученных на столь малом пространстве.

Свиньи, куры и овцы встревожено зашевелились, пока Леонора тщетно всматривалась в темноту, пытаясь рассмотреть семейство, укрывшееся тут от захватчиков-англичан.

– Добрые люди, я принесла вам еду и теплое одеяло, – приветливо окликнула она.

Молчание было ответом на ее слова. Все было тихо, только проблеял ягненок да животные продолжали беспокойно шевелиться.