– Я видел ее в джунглях, Каммамури, – сказал Тремаль-Найк тихим голосом. – Был вечер – о я не забуду его никогда, этот вечер, Каммамури! Я подкарауливал змей на берегу ручья, там, в самой гуще бамбука, когда в двадцати шагах от меня, за кустом с кроваво-красными цветами появилось видение – женщина, прекрасная, сверкающая, горделивая. Я никогда не думал, Каммамури, что на земле может быть такое прекрасное существо, что небесные боги способны создать его.

У нее были живые черные глаза, белоснежные зубы, чуть смуглая кожа, от ее темно-каштановых волос, волнисто спускающихся на плечи, исходил нежный аромат, который пьянил меня.

Она взглянула на меня и, издав долгий, мучительный стон, тут же исчезла. Я чувствовал, что не способен двигаться и, завороженный, лишь протянул руки к возникшему передо мной видению. Когда же пришел в себя и принялся искать ее, в джунглях спустилась ночь и все скрылось во тьме.

Что это было: живая женщина или небесный дух – я так и не знаю.

Тремаль-Найк умолк. От охватившего его возбуждения он дрожал, как в лихорадке.

– Это видение стало для меня роковым! – с болью воскликнул он. – С того вечера я стал другим человеком, в моем сердце разгорается какое-то страшное пламя! Этот призрак точно околдовал меня. Когда я в джунглях, она все время у меня перед глазами, на реке я вижу, как она скользит впереди моей лодки. Мои мысли все время только о ней; и во сне, и наяву передо мной только она. Мне кажется, я схожу с ума.

– Ты пугаешь меня, хозяин, – сказал Каммамури встревоженным тоном. – Кто бы это мог быть?

– Не знаю, Каммамури. Но она была прекрасна. О, необыкновенно прекрасна! – страстно прошептал Тремаль-Найк.

– Может, это был дух?

– Возможно.

– Или божество?

– Кто может это сказать?

– И ты больше никогда ее не видел?

– О нет, я видел ее еще много раз. На следующий вечер, в тот же час, сам не знаю как, я оказался на берегу ручья. Когда луна засияла над темным лесом, это горделивое создание снова появилось среди тех же кустов.

– Кто ты? – спросил я ее.

– Ада, – ответила она. И исчезла, издав такой же стон. Мне показалось, что она провалилась сквозь землю.

– Ада! – воскликнул Каммамури. – Это что, имя?

– Это имя, но не индийское.

– Она добавила еще что-нибудь?

– Нет, ни слова.

– Это странно. Я бы на твоем месте, хозяин, никогда больше туда не вернулся.

– А вот я вернулся. Какая-то неодолимая сила против моей воли снова толкала меня. Несколько раз я пытался бежать, но мне не хватало сил сделать это. Я тебе сказал, меня точно околдовали.

– А что ты испытывал в ее присутствии?

– Не знаю, но сердце мое билось очень сильно, я ощущал какой-то сладкий восторг.

– А раньше ты не испытывал такого чувства?

– Никогда, – сказал Тремаль-Найк.

– И сегодня ты видел это создание?

– Нет, Каммамури. Я видел ее десять вечеров подряд; в один и тот же час она являлась перед моими глазами, молча смотрела на меня и тут же бесшумно исчезала. Один раз я сделал ей знак приблизиться, но она не двигалась; в другой раз я открыл рот, чтобы заговорить, но она приложила палец к губам.

– И ты никогда не следовал за ней?

– Нет. Эта женщина внушала мне страх. Две недели назад она появилась передо мной, одетая в красный шелк и смотрела на меня дольше, чем обычно. А на следующий день напрасно я ждал ее, напрасно звал – она больше не появилась.

– Странное приключение, – пробормотал Каммамури.

– Ужасное, – сказал Тремаль-Найк глухим голосом. – Я сам не свой с тех пор, я места себе не нахожу. Я чувствую страстное желание снова увидеть это видение, которое околдовало меня!

– Значит, ты любишь ее.

– Люблю ее! Я не знаю, что значит это слово.

В этот миг на юге, среди огромных болот, простиравшихся там, раздалось один за другим несколько странных протяжных звуков. Маратх побледнел и резко вскочил на ноги.

– Это рамсинга! 2 – с ужасом воскликнул он.

– Что с тобой? – спросил Тремаль-Найк.

– Ты разве не слышал рамсингу?

– Да. Ну и что из этого?

– Она предвещает несчастье, хозяин.

– Глупости, Каммамури.

– Я никогда не слышал, чтобы в джунглях звучала рамсинга, кроме той ночи, когда был убит бедный Тамул.

При этом напоминании легкая тревога появилась на лице Тремаль-Найка.

– Не бойся, – сказал он, стараясь казаться спокойным. – Ты знаешь, как много индийцев умеют играть на рамсинге. Возможно, какой-то охотник вслед за нами забрел в эти джунгли.

Но едва он проговорил это, как жалобный вой собаки, а вместе с ним короткий тигриный рев раздались внутри хижины.

– Ах! Хозяин! – вскричал Каммамури. – Собака и наша тигрица тоже чувствуют беду.

– Дарма! Пунти! – позвал Тремаль-Найк.

Молодая тигрица, огромная, с мощными формами, с оранжевой шкурой в темную полоску, неслышно ступая, вышла из хижины и уставилась на хозяина желтыми глазами. Следом за ней появился черный пес, рослый, с острыми стоячими ушами и в толстом железном ошейнике, утыканном остриями.

– Дарма! Пунти! – повторил Тремаль-Найк.

Тигрица подобралась, издала глухое ворчание и одним огромным прыжком оказалась у ног хозяина.

– Что с тобой, Дарма? – спросил он, проводя руками по мощной спине зверя. – Ты беспокоишься?

Собака тоже подошла к хозяину. Она вытянула голову к югу, чутко понюхала воздух и коротко пролаяла три раза.

– Неужели с Хурти и Агуром случилось несчастье? – с беспокойством прошептал охотник на змей.

– Боюсь, что да, хозяин, – сказал Каммамури, бросая испуганные взгляды на джунгли. – Они должны быть уже здесь, но не дают даже знать о себе.

– Ты не слышал выстрелов в течение дня?

– Слышал около полудня, а потом ничего.

– С какой стороны?

– С юга, хозяин.

– Ты не видел там ничего подозрительного?

– Нет, но Хурти говорил, что видел какую-то человеческую тень на берегу острова Раймангал, а Агур слышал странные шумы, исходящие из священного баньяна.

– Ах из баньяна! – воскликнул Тремаль-Найк.

– Да. Но что же мы будем делать, хозяин?

– Ждать.

– Но они могут…

– Тихо! – сказал Тремаль-Найк, сжав ему с силой руку.

– Что ты услышал? – прошептал маратх, замерев.

– Смотри туда: тебе не кажется, что бамбук колышется?

– И правда, хозяин.

Пунти еще раз глухо залаял, и тут же снова послышались таинственные звуки рамсинги. Тремаль-Найк вырвал из-за пояса длинный, богато украшенный серебром пистолет и взвел курок.

В этот миг из зарослей бамбука выскочил высокий полуголый индиец с топором в руке и, сломя голову, бросился к хижине.

– Агур! – в один голос воскликнули Тремаль-Найк и маратх.

Пунти с жалобным воем кинулся ему навстречу.

– Хозяин!.. Хо… зяин! – прохрипел индиец.

В два прыжка он оказался перед хижиной, но тут зашатался, обессиленный, и, закатив глаза, рухнул на траву, как подкошенный.

Тремаль-Найк бросился к нему.

Индиец казался умирающим. На губах у него пузырилась кровавая пена, лицо было разодрано и залито кровью, глаза, выкаченные из орбит, страшно расширились; он задыхался и хрипло дышал.

– Агур! – воскликнул Тремаль-Найк. – Что случилось? Где Хурти?

Агур испустил яростный крик, похожий на стон, и ногти его яростно впились в землю.

– Хозяин… хо-зяин! – прохрипел он с глубоким ужасом.

– Продолжай.

– Задыхаюсь… я бежал… ах хозяин!

– Может, его отравили? – прошептал Каммамури.

– Нет, – сказал Тремаль-Найк. – Бедняга бежал, как лошадь, и задохнулся; через несколько минут он придет в себя.

В самом деле, понемногу Агур начал приходить в себя и задышал свободнее.

– Говори, Агур, – сказал Тремаль-Найк через несколько минут. – Почему ты вернулся один? Что случилось с твоим товарищем?

– Ах хозяин, – дрожа, пробормотал индиец. – Какое несчастье! Если бы вы видели этого беднягу… там, распростертого на земле, окоченевшего, с глазами, вылезшими из орбит…