– Кого?.. Кого?..

– Хурти!

– Хурти мертв! – вскричал Тремаль-Найк.

– Да, его убили у подножия священного баньяна.

– Но кто убил его? Скажи мне, я пойду и отомщу за него.

– Я не знаю, хозяин.

– Расскажи все по порядку.

– Мы отправились выслеживать большого тигра. В шести милях отсюда мы обнаружили зверя. Хурти ранил его, но тигр ушел к югу. Мы преследовали его два часа и нагнали на берегу, напротив острова Раймангал. Но убить его нам не удалось. Едва завидя нас, он бросился в воду и перебрался на остров у подножия большого баньяна.

– Хорошо, а потом?

– Я хотел вернуться, но Хурти решил, что раз тигр ранен, то это легкая добыча. Мы переплыли реку и выбрались на берег Раймангала, а там разделились, чтобы обследовать окрестности.

Индиец остановился, стуча зубами от страха, не в силах продолжить свой рассказ.

– Спускался вечер, – снова начал он, собравшись с силами. – Под деревьями сгустилась тьма, вокруг царило мрачное молчание, которое внушало ужас. Вдруг громкий звук, звук рамсинги, разорвал тишину. Я оглянулся вокруг, и мои глаза встретились с чьим-то пристальным взглядом. Человек этот прятался шагах в двадцати от меня, за кустом.

– Кто это был? – воскликнул Тремаль-Найк. – Говори, Агур, говори.

– Мне показалось, женщина.

– Женщина!

– Да, я уверен, что это была женщина.

– Красивая?

– Было слишком темно, чтобы я мог отчетливо рассмотреть ее.

Тремаль-Найк приложил руку ко лбу.

– Женщина, – повторил он еще раз. – Там женщина? А что, если это мое видение?.. Продолжай, Агур.

– Она смотрела на меня несколько мгновений, потом протянула руку, приказывая немедленно уходить. Удивленный и испуганный, я послушался, но не сделал и ста шагов, как сдавленный вопль достиг моих ушей. Я сразу узнал: это кричал бедный Хурти!

– А женщина? – спросил Тремаль-Найк, весь дрожа от волнения.

– Я даже не обернулся, чтобы увидеть, что с ней. Я бросился через джунгли с карабином в руках и добрался до большого баньяна, у подножия которого увидел лежащего на спине бедного Хурти. Я позвал его, но он не ответил; я коснулся его -он был еще теплый, но сердце больше не билось в груди.

– Ты уверен?

– Вполне уверен, хозяин.

– Как он был убит?

– Я не заметил на теле никакой раны.

– Это невозможно!

– Клянусь тебе.

– И ты никого там не видел?

– Никого. И не слышал никакого шума. Я испугался; я бросился в реку, пересек ее, потеряв карабин, и кинулся в наши джунгли. Думаю, что пробежал эти шесть миль на одном дыхании, так я был напуган. Бедный Хурти!

Глубокое молчание последовало за рассказом индийца. Тремаль-Найк с мрачным и взволнованным видом принялся расхаживать у костра, склонив голову на грудь, нахмурив лоб и скрестив руки на груди. Каммамури, объятый ужасом, сидел неподвижно, обхватив голову руками. Даже пес перестал жалобно выть и улегся рядом с Дармой.

Вновь прозвучавшие вдали звуки таинственной рамсинги вырвали Тремаль-Найка из его оцепенения. Он поднял голову, как боевой конь, заслышавший звук трубы, бросил острый взгляд на пустынные джунгли, над которыми колыхался густой туман, наполненный вечерними испарениями, и резко повернулся к Агуру.

– Ты когда-нибудь слышал рамсингу? – спросил он его.

– Да, хозяин, – отвечал индиец, – но только один раз.

– Когда?

– В ту ночь, когда исчез Тамул, то есть полгода назад.

– Значит, ты, как и Каммамури, думаешь, что она предвещает беду?

– Да, хозяин.

– Ты знаешь, кто это трубит там?

– Понятия не имею.

– Как ты думаешь, имеет ли все это какое-то отношение к таинственным обитателям Раймангала?

– Думаю, да.

– Кто эти люди, по-твоему?

– Значит, это люди?

– Наверняка не души умерших.

– Возможно, это пираты, – сказал Агур.

– А чего ради им убивать моих людей?

– Кто знает? Возможно, хотят напугать нас, чтобы мы держались подальше.

– А где же они обитают?

– Не знаю, но предполагаю, что каждую ночь они собираются под священным баньяном.

– Ладно, – сказал Тремаль-Найк. – Каммамури, бери весла.

– Что ты хочешь делать, хозяин? – спросил маратх.

– Отправиться к баньяну.

– Ох не делай этого, хозяин! – в один голос закричали оба индийца.

– Почему?

– Они убьют тебя, как убили бедного Хурти.

Тремаль-Найк посмотрел на них глазами, сверкающими, как пламя.

– Охотник на змей никогда не дрожал за всю жизнь, не станет дрожать и сегодня. В лодку, Каммамури! – вскричал он тоном, не допускающим возражений.

– Но, хозяин!..

– Может, ты боишься? – презрительно спросил Тремаль-Найк.

– Я маратх! – с гордостью сказал индиец.

– Тогда идем. Сегодня ночью узнаю, кто эти таинственные люди, которые объявили мне войну, и кто та, что околдовала меня.

Каммамури взял пару весел и направился к берегу. Тремаль-Найк вошел в хижину, сорвал с гвоздя свой карабин с коротким стволом, взял большой патронташ и засунул за пояс длинный нож.

– Агур, ты останешься здесь, – сказал он, выходя. – Если через два дням мы не вернемся, отправляйся вслед за нами на Раймангал с Дармой и Пунти.

– Ах хозяин…

– Что, у тебя не хватит храбрости для этого?

– Храбрости у меня хватит, хозяин. Но зря ты сам отправляешься на этот проклятый остров.

– Тремаль-Найк не оставляет убийство безнаказанным, Агур.

– Возьми с собой Дарму. Она может пригодиться.

– Она выдаст мое присутствие. А я хочу высадиться незаметно и неслышно. Прощай, Агур!

Он забросил за плечо карабин и догнал Каммамури, который ждал его у маленькой лодки, грубой и тяжелой, выдолбленной из ствола дерева.

– В путь, – сказал он.

Они прыгнули в лодку и поплыли, гребя медленно в настороженном молчании.

Глубокая тьма, густеющая от ядовитого тумана, который колыхался над каналами, островами и островками, окутывала Сундарбан и течение Мангала. Справа и слева простирались огромные заросли колючего бамбука и перевитых лианами густых кустов, жестких и острых, как сабля, трав, сплетенных между собой так, что невозможно пройти.

Повсюду царило мрачное, таинственное молчание, едва нарушаемое журчанием вод, омывающих склоненные, подобно аркам, ветви мангров и листья лотоса, да шелестом бамбука, волнуемого дуновением горячего ветра.

Тремаль-Найк, расположившись на корме, с ружьем под рукой, пристально вглядывался в оба берега, где слышалось то хриплое звериное ворчание, то тихий змеиный свист. Каммамури же, сидя посередине, короткими гребками заставлял скользить по воде маленькую лодку, которая оставляла позади себя светящуюся полосу, точно эти гниющие воды были насыщены фосфором. Время от времени он переставал грести и, затаив дыхание, прислушивался к ночной тишине, тревожно и вопросительно поглядывая на хозяина.

Так плыли они уже полчаса, когда молчание было прервано рамсингой, послышавшейся с правого берега так. близко, точно трубач находился всего в каких-нибудь ста шагах.

– Стой! – прошептал Тремаль-Найк.

И тут же вторая рамсинга ответила первой, но на большем расстоянии. Похоже, это был какой-то условный сигнал. Именно этого Каммамури и боялся.

– Хозяин, – сказал он, – нас обнаружили.

– Возможно, – ответил Тремаль-Найк, который внимательно прислушивался к звукам трубы.

– Может, вернемся? Эта ночь не для нас.

– Тремаль-Найк никогда не возвращается назад. Греби, и пусть рамсинга трубит, сколько угодно.

Маратх снова взялся за весла, и вскоре лодка оказалась у того места, где река сужалась, наподобие горлышка бутылки. Дуновение теплого, душного воздуха, насыщенного чумными испарениями, коснулось их лиц.

Прямо перед ними, в трехстах или четырехстах шагах появились многочисленные огоньки, которые причудливо колыхались на черной поверхности воды. Как будто привлеченные таинственной силой, они то танцевали перед самым носом лодки, то стремительно бросались в сторону.