— Господин Жак, чем мне еще угостить вас и ваших друзей?

Жак зло повернулся к ей:

— А ну поставь на место, дрянь!

Но Роза уже пятилась к стойке со стаканом в руке.

— А ну поставь на место! — повторил Жак и добавил с болью в голосе: — Эта дрянь увела быка…

Индейцы сразу поняли всю непоправимость происшедшего. Они переглянулись с видом людей, с которыми судьба сыграла злую шутку. Официантка испуганно шмыгнула за стойку.

Лысый индеец покачал головой:

— В самом деле она его увела.

Жак был возбужден больше всех. Он поднялся, — лаза его вращались с бешеной скоростью под вызревшими бровями, нижняя губа тряслась, в углах рта появилась пена. На индейцев наркотик подействовал не так сильно, и они попытались усадить своего белого приятеля на стул. Но тот держался на ногах крепче, чем они думали. Махнув рукой, индейцы оставили его бушевать.

Жак схватил стакан, разбил его вдребезги и растоптал осколки. В один угол полетели спички, в другой — сигареты. В голову «Черного пирата» угодила тяжелая пепельница, порвавшая полотно. Хозяин пожал плечами и вышел из-за стойки с намерением раз и навсегда утихомирить разбушевавшегося Жака. Тот швырнул в него стакан и завопил, как капризный ребенок:

— Отдайте мне моего быка, не то вас всех разорву на части!

Хозяин беззлобно, но решительно отвесил Жаку пару пощечин и, когда старик с рыданием рухнул на стул, вернулся за стойку. В эту минуту появился Жерар. Он казался озабоченным.

— Опять напился? — спросил Жерар, указывая на Жака. — Ну ладно, у меня новости. «Круд» вербует на работу.

— Ты что, теперь работать собрался? — удивился Эрнандес. — Ну и дела!

— Эта работа меня интересует. Они объявили: опасно, но заплатят хорошо.

Хозяин «Корсарио» на мгновение замер с открытым ртом, потом перевел дыхание и спросил:

— А что за работа?

— Не знаю, — ответил Жерар. — Но, во всяком случае, пора что-то делать. Сорву куш — и прощай Лас Пьедрас! Мне этот дохлый городишко осточертел. Каждый день любоваться вот этим…

Он взглядом указал на Жака, всхлипывавшего за столом, на зал, на девиц.

— Посмотри на Линду… Уже полгода я мечтаю вытащить ее из этого болота и не могу, потому что жрать надо. А этот жалкий город с его туманом, эта дрянная река, эти смехотворные вояки. Осточертел, я сказал? Не то слово. Мне все здесь опаскудело!

Год назад одиннадцатичасовым рейсом Жерар прилетел сюда из Гонолулу. К Эрнандесу он вошел столь уверенно, словно явился из соседнего бистро. За столом в уголке, накурившись марихуаны, рыдал Жак. Это с ним случалось не менее трех раз на неделе. Эрнандес уставился на нового посетителя, как бы не узнавая его, но тот снял дымчатые очки и небрежно бросил:

— Привет, старина! Заплати-ка за мое такси!

Хозяин «Корсарио Негро» ничего не ответил, однако достал из ящика кассы серебряный доллар и протянул его официантке со словами:

— Поди отдай шоферу.

А ведь его редкостная скупость была общеизвестна! Присутствовавшие при этой сцене сделали вывод, что незнакомцу кое-что известно об Эрнандесе. И они не ошиблись.

Жерар поселился в «Корсарио» в двенадцатидолларовом номере. Эрнандесу такой поворот дела явно не нравился, но до поры до времени он прикусил язык. Мало того, Жерар Штурмер не платил за постой ни гроша, его долг хозяину достиг уже тысячи двухсот долларов. И тут-то Жерару повезло: он встретил Линду. Правда, ее преданность и немое обожание его совершенно не трогали, скорее раздражали, но он и не думал, что в таком деле нужна настоящая любовь. Зато теперь он мог хоть изредка платить Эрнандесу. О прежнем долге никто не заговаривал, на нем, по-видимому, был поставлен крест.

Жерар Штурмер быстро прикинул, на что может рассчитывать парень вроде него в таком городишке, как Лас Пьедрас. Сначала он попробовал работать честно. Но перспективы были скверные. Местное население Лас Пьедраса жило в крайней нищете.

Индейцы, истощенные лихорадкой, наследственными болезнями и эпидемиями, были слишком многочисленны — работы на всех в порту не хватало.

Все, кто застрял в Лас Пьедрасе, находились в том же положении, что и Жерар. Изгнанные из разных стран или сбежавшие от своего прошлого, они сидели в этой мерзкой дыре, где невозможно было жить и откуда еще труднее было выбраться.

Денег не хватало. Постоянный голод грыз их, сжигал кровяные тельца, дизентерия выворачивала им кишки, лихорадка, заботы, женщины и наркотики отупляли и разрушали мозг. Без работы, без гроша в кармане, они продолжали верить, что случится чудо. Дилемма была проста: выбраться отсюда или подохнуть с голода. Выбраться они не могли, а подыхать никому никогда не хотелось. Сжав кулаки и стиснув зубы, они яростно метались в ловушке, в которую попали.

Благодаря доброму сердцу Линды, а также некоторым другим ее достоинствам Жерару удалось избежать отчаяния нищеты. Но сначала приходилось туго. На третий день он, как и все его предшественники, отправился в бюро по найму компании «Круд». В пыльной большой комнате с грязным полом, вдоль стен которой стояли четыре длинные скамьи, сидели человек двадцать бедолаг. Они дожидались очереди, жалуясь друг другу на свои злоключения. Все были измождены, глаза их лихорадочно блестели, от них пахло голодом и нищетой. Жерар пересек комнату и уверенно постучался в дверь.

— Кто там еще? — раздался изнутри раздраженный хриплый голос.

Штурмер вошел и очутился лицом к лицу с чудовищем. Люди, нанимающие на работу, всегда вызывают страх, но на сей раз Жерар столкнулся с чем-то невероятным. Нечто длинное, бледное, нитеобразное, сверкающее золоченой оправой очков и золотыми зубами, с одной авторучкой за ухом и другой в руке, потело над отпечатанными на машинке страницами. Существо то и дело хватало настольный вентилятор и подносило его к уху за которым не было авторучки, словно желал прочистить себе мозги сжатым воздухом. Взглянув исподлобья на Жерара, существо коротко выдохнуло.

— Для вас работы нет. Зайдите в другой раз…

Еще два дня спустя, превозмогая стыд, Жерар явился в бюро для иммигрантов, расположенное в огромном железобетонном здании. Дверь была с бронзовыми накладками; от сырости они позеленели и покрылись пятнами. На внутреннем открытом дворе сразу бросалась в глаза доска, на которой бронзовыми же буквами были начертаны права и обязанности иммигрантов. Особенно запоминалась заключительная часть: «Тот, кто прибывает на территорию Гватемалы с открытым сердцем и желанием трудиться, проникнутый настойчивостью и энтузиазмом, имеет право есть каждый день».

Сколько раз в день и что именно, в тексте не указывалось.

За конторским столом в холле сидел служащий в форме, то есть в габардиновых брюках цвета хаки, в белой рубашке, с распущенным черным галстуком и с зеленым козырьком над глазами. Не успел Штурмер открыть рот, как служащий жестом дал ему понять, что в работе ему отказано. «Но послушай, приятель!» — закричал Жерар с такой улыбкой, будто встретил друга детства после пяти лет разлуки. Удивленный чиновник поднял го Пригляделся к посетителю, и его землистое лицо тоже тронула гримаса, которая в этих широтах могла бы сойти за улыбку.

Искусство рассказчика было вознаграждено: после сильно приукрашенного, точнее — насквозь лживого, повествования о своем прошлом Жерар получил формуляр, в котором значилось: «Жерар Штурмер, тридцати шести лет, уроженец Парижа, судимостей не имел, профессия — управляющий». Но только на улице он увидел, что принят на работу… докером!

Он решил поступиться самолюбием. «Можно поторговаться даже с господом богом», — сказал он себе. Можно век проработать докером, ни разу не прикоснуться к мешкам или ящикам и тем не менее раз в неделю исправно получать свои денежки… И он отправился в порт.

Мешки с цементом лежали штабелем перпендикулярно к молу в двадцати метрах от причала. Штабель был огромный: сто метров в длину, тридцать в ширину, пять в высоту. Десятка два грузчиков под началом индейца-надсмотрщика, вооруженного свистком и дубинкой, взваливали мешки на головы и относили на другой конец мола, где складывали их параллельно причалу в такой же штабель: сто метров длиной, тридцать шириной и пять высотой. Со стороны могло показаться, что, когда эта работа будет завершена, все начнется сначала, уже в обратном порядке.