Ночью на серебристом металле посоха проступили руны Общего Языка, но читать путник не умел, а потому просто проигнорировал послание. Все равно вблизи мог находиться лишь один из тех, кто мог отправить сообщение, а он и без того направлялся к обычному месту их встречи…

– Это миф, Красный, – твердо молвил я, пытаясь сбросить очарование слов полутысячелетней давности.

– Миф, – кивнул учитель. – А знаешь ли ты, что это такое – миф?

– История, которой не было и не могло быть.

– Почти так. История, которой не было и не могло быть. Но которая очень хотела – быть.

То ли в глазах у меня начало темнеть, то ли…

Одноглазый медленно поднялся, положил руку на тяжелый крестообразный кусок красного металла – и в воздухе сверкнула сабля с широким лезвием, называемая истерлингами «скимитар». По лезвию тянулась цепочка черных рун.

– Вынь свой kroz и обрати его в меч, – приказал Красный.

Я подчинился. Конечно, на моем клинке тоже оказалось сообщение; но я, в отличие от учителя, при всем желании не мог его прочесть.

– Он здесь, – тихим, каким-то неживым голосом проговорил Красный. – Я ведь предупреждал тебя…

– Кто «он»? – удивленно спросил я.

Ответить учитель не успел, даже если и хотел. Запертая на задвижку дверь содрогнулась и слетела с петель, а в проеме нарисовалась черная фигура огромного роста и соответствующего сложения.

– Вы обсуждали запретное, – не тратя впустую времени, пророкотал гигант, и острия черного трезубца нацелились на нас.

– Я тоже рад тебя видеть, Черный, – заметил Красный. – Отойди, Серебряный, – и он с усилием поднялся на ноги.

Kroz гибкой лентой хлестнул учителя по плечу, покрыв грудь, живот и пах кроваво-красной чешуей доспеха. Черный хмыкнул и обратил свой kroz в короткий, массивный топор.

– Оружие – против Нечисти, – вполголоса произнес я.

– Юноша, Нечисть – это вовсе не Слуги Нечистого, – наставительно сказал Черный. – Нечисть – это Лишенные Чистоты, сиречь Преступившие Закон. «Чистота», она ведь сродни «чести» – да ты и сам это знаешь, охотник за чернокнижниками.

– Знаю, – кивнул я и направил узкий серебристый клинок kroz'а в грудь Черного. – Уж это-то я знаю, Отринувший Честь.

"…И тогда увидел Черный стоящего спиной к нему небожителя в серебряной броне, Избравшего его и его сородичей – и обрекшего их на смерть. И ударил, как бил уже не раз – в спину, не заботясь о законах воинской чести.

Но черный клинок отскочил от доспехов небожителя, и тогда сказал Серебряный Ветер: не буду я считать поступок твой трусостью, если ты немедленно покинешь это место.

И смех Черного, полный горечи и безумия, был ему ответом. Вновь взлетел черный меч, и скрестился с клинком небожителя. Не был бой тот коротким, и иные небожители, также при оружии, вскоре собрались вокруг них. И снова прозвучал злой смех Черного, решившего, что пришел его смертный час.

Но молчали недвижно стоявшие небожители, и оружие их оставалось в ножнах. И под взглядами их, хладными и бесстрастными, Серебряный Ветер молвил: понятно мне горе твое, и не буду таить я обид, если ты покинешь эту обитель.

И снова Черный, смеясь в лицо небожителям, пошел в атаку. И наконец достиг желанной цели, и острие его клинка окрасилось кровью из горла врага. Однако и Серебряный Ветер, пронзив доспех Железного Всадника, смертельно ранил его. И рухнули оба наземь, на пол небесной обители, и кровь их смешивалась в единой, медленно увеличивавшейся лужице.

И сказал один из зрителей: он заслужил жизнь.

И сказал другой: он заслужил больше, чем жизнь.

И тогда заговорил старший из небожителей, чьи глаза были глазами мудрого старца, а виски покрывала седина, но лик светился бодростью пятнадцатилетнего юноши. Сказал он: чего желаешь ты, смертный, заслуживший внимание Высших?

И прошептал Черный холодеющими устами, из которых истекали последние жизненные силы: свободы самому выбирать свой путь.

Тогда подался назад Серебряный Ветер, извлекая свой меч из тела Черного, а его клинок – из своего тела. И поднял он руку, и закрылись раны, оставив лишь легкие рубцы.

Иди, промолвил старший из небожителей. Ты свободен. И более не возвращайся.

Но возразил Черный: это – не свобода. Это – свобода жить рабом или умереть. Ибо вечная война без надежды на победу и без возможности заключить мир – что это, как не рабство? И что, как не рабство, есть запрет на решение всех споров в Круге Мечей?

Это – жизнь, изрек Серебряный Ветер. Это не рабство, это жизнь, какой знаете ее вы, люди.

И воскликнул тогда Черный: так пусть же кровь братьев моих сама рассудит нас!

И окровавленный меч его черной молнией метнулся к голове Серебряного Ветра, одним ударом рассекая серебристый капюшон, под которым была лишь пустота.

Удар молнии, павшей со сводов небесной обители, отбросил Черного назад, но сознания не лишил.

И сказал старший из небожителей: вы смешали свою кровь в битве, и отныне те, кто пройдет ритуал кровного братства с тобою, станут также и нашими кровными братьями. А братьев в рабство не берут.

Но братьями и не помыкают как бессловесными рабами, прохрипел Черный, чувствуя, как внутри него разгорается странное пламя, холодное подобно вековому льду.

Ты – не раб, с нажимом молвил предводитель небожителей. Ты делаешь то, что способен делать, то, что нужно делать, то, без чего твоя жизнь утратит всякий смысл.

А есть ли у меня выбор, вопросил Черный, поднимаясь на ноги.

Скорбное молчание было ему ответом. Потом раздался голос Серебряного Ветра: у всякого смертного есть выбор, и если желаешь этой свободы – отрекись от своей силы. Ибо если ты думаешь, что право выбирать имеют все – ты ничего не знаешь о Высших.

Черный снова рассмеялся, но теперь горечи в его смехе не было. Что ж, молвил он, тогда я готов принять это знание.

Хорошо, ответил ему Серебряный Ветер. Но за это ты расплатишься тем, что получил в битве со мной и наследием Железных Всадников. Кроме того, тебя, отступающего от воинского правила и бьющего в спину, мы будем называть Отринувшим Честь. А учеников и последователей твоих прочие смертные станут бояться и втайне презирать.