65. «В субботу плещет море, и дельфины…»
© Перевод Б. Турганов
«Пісні не народ складає, а морськії люди. В суботу грає море; на море випливають морськії люди, що половина чоловіка, а половина риби, випливають і співають усяких пісень, а чумаки стоять на березі та й учаться».
Із етнографічних записів.
[18] В субботу плещет море, и дельфины,
Купаясь в пене, выгибают спины,
И за туманом — чаек голоса,
И молятся безмолвно паруса.
Волы стоят, рога уперши в землю,
И не ревут, волнам прибоя внемля,
И не идут домой. А чумаки
Сердцами вдаль уносятся, легки.
Тогда из моря выплывают люди:
С хвостами рыб, но с человечьей грудью
И головой. И песни их звучат,
Как трубный клич, пронзающий закат.
В субботний час среди морской равнины
Она возникла, песня Украины,
И в море дальнее — в субботний час —
Она зовет и увлекает нас.
1922 или 1923
66. «Нет! Не казарма — день грядущий…»
© Перевод Б. Турганов
Нет! Не казарма — день грядущий,
И не цементный коридор!
Недаром светит нам сквозь тучи
Огненноокий метеор —
И он земли коснется нашей,
И мир предстанет голубым
От золотых кремлевских башен
До нив, где спит железный Рим.
1923
67. «Чуть светит дремлющая плошка…»
© Перевод Ю. Саенко
Чуть светит дремлющая плошка
В холодной горнице ночной.
И ветер в синее окошко
Стучит студеною рукой.
Под прохудившейся рогожкой
Лицо старушечье видать.
То сына
Ожидает мать.
1923
68. «Ты не дашь мне теперь заснуть…»
© Перевод Ю. Саенко
Ты не дашь мне теперь заснуть,
Мальчуган на фастовском вокзале!
Устилайте, поэты, путь
Снегом азалий, —
Я не стану из кубка тянуть
Настойку на идеале.
Мне другое худая грудь
И глаза сказали.
Как голодным огнем, меня жгли
Эти черненькие глазенки.
Поезда свистели вдали,
Спекулянтки смеялись звонко.
Он сказал мне: «Мы с мамой пришли…
Маму жду…» Он стоял в сторонке.
Тварьки серенькие ползли
По лицу ребенка.
1923
69–72. ПОПУГАЙ
© Перевод В. Бугаевский
Старый попугай сидел на шарманке и клювом вытягивал билетики — «счастье»…
1
Там, где алые голуби воруют
Египетскую крупную пшеницу
И высятся горы мешков и пакетов,
Я сижу с продавцом бананов,
И море касается наших
От солнца черных ног.
Каирский табак — наилучший,
У женщин греховные взоры
и стройные ноги,
И вообще — весело жить!
Весело видеть в каждом движенье
Сокрытую силу жизни,
Весело слышать шум людского
и божьего моря,
Расхваливать каирский табак,
И врать безбожно о своих удачах,
И слушать голос попугая,
Что, взгромоздясь на мое плечо,
Меня же дураком обзывает!
2
Как сизо-розовое пламя,
Взметнулись голуби кругом.
Сады в цвету — и мы сердцами,
Как будто в сказке, расцветем!
Иль из заката золотого
Приладим парус для челна,
Иль поцелуй той, чернобровой,
Нас опьянит сильней вина,
Или обманем взором ясным,
Ну как оленя зверолов,
Того купца с тюрбаном красным,
Что сам нас обмануть готов?
3
Хамсина пыль всю даль затмила,
В тумане желтом берег Нила,
Феллахи спят, и снится им,
Как вьется над Сахарой милой
Слепящий нестерпимый дым.
Паши и жни, весь век работай,
Молись, чтоб землю Нил вспоил,
Но знай, чем кончатся заботы:
Нас всех проглотит черноротый
Неумолимый крокодил.
4
Разгулялся ветер синий
По измученной пустыне,
Словно вязнут в паутине,
Тянутся верблюды в путь.
Сохнет кровь, воды не стало,
Плащ накинут как попало,
Мало жить осталось, мало, —
Не вздохнуть!
Простирают руки, плачут —
Пальмы впереди маячат,
Зебры молодые скачут,
Берег влагой напоен…
Счастье? Муки? Жизни чудо,
Мерный, тихий шаг верблюда,
Холмиков песчаных груда,
Жажды сон.
Между 1922 и 1924
73. «В лесной глуши, где только след звериный…»
© Перевод Б. Турганов
В лесной глуши, где только след звериный,
Где строй стволов недвижен и жесток,
Вдруг неба виден проблеск — нежно-синий,
Как милый взор. Вокруг — ветвей поток,
Гуденье сосен, будто вой эринний,
Ворчанье злобной рыси, молоток
Седого дятла. В этой мгле пустынной
Так славно встретить тихий уголок,
Приют чудесный мира и покоя,
Где лишь порой изменчивой толпою
Струится тучек серебристый дым.
Так ты, искусство, и во мраке бурном
Сияешь мыслям и сердцам людским, —
В грозовом море светочем лазурным.
1923 или 1924
