Однако подобные заявления и одобрения не дают оснований усматривать в творчестве «неоклассиков» какую-либо контрабанду враждебной социализму идеологии — обвинение, которое было им предъявлено вульгарно-социологической критикой 20–30-х годов. Между тем в деятельности «неоклассиков» следует различать и свои положительные стороны, в частности: решительную защиту классического наследства и активную полемику с левацкими установками ликвидаторов искусства — лефовцев и пролеткультовцев, призыв к овладению богатствами мировой художественной культуры.

Вот что говорил незадолго до смерти о «неоклассиках» сам Рыльский: «Надо прямо сказать, что довольно невыразительный термин „неоклассики“ был приложен случайно и очень условно к небольшой группе поэтов и литературоведов, группировавшихся сначала вокруг журнала „Книгарь“ (1918–1920), а позже — вокруг издательства „Слово“. Хотя и пишется в наших справочных изданиях, будто украинские „неоклассики“ провозгласили культ „чистого искусства“, заявляю с полной ответственностью, что никто из участников группы нигде и никогда такого лозунга не поднимал… В теоретических постулатах „неоклассиков“ было действительно много спорного, а то и неправильного, — но об этом можно бы говорить только тогда, когда читателям было бы известно наследие этой группы. Но апологетами „чистой красоты“, „искусства для искусства“ и тому подобных несуразностей „неоклассики“ себя никак не считали и не провозглашали. Эстетической платформой, которая их объединяла, была любовь к слову, к строгой форме, к великому наследию мировой литературы. Украинский неоклассицизм был в значительной мере выражением борьбы против панфутуристов, деструкторов и других представителей того искусства, которое так безосновательно декларировало себя как „левое“…» [7]

Что же касается Рыльского, то была в его гражданском и нравственном облике одна черта, резко отделявшая его и от лагеря внутренних эмигрантов, и от приспособленцев, — это предельная честность, желание быть «не бумажным — живым поэтом». Эта позиция Рыльского была характерна для многих поэтов, испытавших на себе влияние декадентской эстетики (Вера Инбер, Галактион Табидзе, Мухтар Ауэзов), которые, как и Рыльский, медленно, но верно шли к новым идейно-творческим позициям и только к началу 30-х годов твердо стали на почву социалистического реализма.

1923 год — год заметного перелома в настроениях и мотивах Рыльского, год, когда он последовательно начал строить мосты к народу, к будущему, к советской действительности. Об этом, в ответ на резкую критику «Синей дали», он сам оповестил в письме в редакцию киевской газеты: «Если вернемся к моим произведениям, то действительно странно читать в 1922–23-м о „рыбной ловле“, о „покое“ и т. п. Это не значит, что я все время революции только спокойно ловил рыбу, а лишь свидетельствует об одном свойстве моей психики: я могу откликаться лирическим стихом только на прошедшее, на то, что „отстоялось в душе“ и может иметь прозрачную форму, свойственную моей манере, иначе писать не могу. В последнее время в моей лирике в отношении ее мотивов идет эволюция, и что она даст — увидит читатель. Во всяком случае современность заговорила. Кончаю просьбой не делать скороспелых обобщений и приговоров»[8].

Да, современность заговорила. В том же году была написана поэма «Сквозь бурю и снег», ряд лирических стихотворений, отразивших упорные поиски правды, счастья, добра, истины, движение вперед к новым мотивам, образам, темам. Это был долгий и сложный путь, с остановками, ошибками, зигзагами, занявший все 20-е годы. Борьба нового со старым в душе поэта была воистину драматичной.

С чего начался переход Рыльского к темам современности? С лирико-эпических поэм «Чумаки», «Сквозь бурю и снег», «Ганнуся». В поэме «Чумаки» ощущается дыхание новой жизни, воспевается «содружных воль алмазный коллектив». Страстную отповедь получает в «Чумаках» левацкое пролеткультовско-лефовское отрицание культуры прошлого. Рыльский защищал два положения, ставшие ныне совершенно бесспорными: усвоение лучших культурных традиций прошлого и органическое сочетание мысли и эмоций как залог истинно прекрасного в поэзии, — грядущее связано с минувшим «нерасторжимыми вовек цепями»:

Еще более характерна поэма «Сквозь бурю и снег», отразившая социальные противоречия времени нэпа. Произведение это рассказывает о том, как поэт сквозь бурю и снег рвется к новой жизни, о том, что его тревожит и мучит, о том, какие разительные контрасты он видит вокруг. От «парнасских муз» и романтики «синей дали» Рыльский бросается в бурный поток жизни и воспроизводит в стихах увиденное и услышанное наяву. Вот современный город: безрукие и безногие нищие, голодающие и беспризорные; нищие молятся, калеки выставляют свои раны и увечья, девушки продают свое тело. В эти голоса униженных и оскорбленных вплетаются голоса сытых и довольных — «совбуров» (советских буржуев), мещан и обывателей. В таком же духе рисуется село. Там такие же кричащие контрасты: звериная дикость кулаков, темнота и забитость бедноты. В поэме, думается, есть и ноты самокритики. Когда Рыльский утверждает, что в селе «совсем аркадские пастушки», а потом противопоставляет этой пасторали голод, дикость, самосуд, невежество, как не вспомнить, что совсем недавно сам поэт рисовал жизнь села в виде современной идиллии («На опушке»).

Но можно ли найти руководящую нить в этом хаосе, гармонию в этой дисгармонии? Да, кажется, можно. У поэта еще нет понимания руководящей и направляющей силы в жизни советского народа — Коммунистической партии, но есть вера в разум человека, в силу труда, а значит, в силу рабочего класса, преобразующего мир; именно здесь и появляется образное выражение, ставшее крылатым:

Картина возрождения, перспектива победы труда и света открывается и в деревне. Милые сердцу поэта головки сельских ребятишек склонились над книгой, изучают на родном языке Шевченко и Франко. Невидимые провода протянулись из города в село, под сельские стрехи. Значит, нет оснований для уныния. Поэма завершается словами умиротворения и надежды:

Поэма «Сквозь бурю и снег» свидетельствовала о выходе поэта «в мир, открытый настежь бешенству ветров» (Э. Багрицкий), а фактически это была дорога к просторам реализма, это были подходы к овладению социалистическим гуманизмом.

Бурное дыхание времени отразилось и в ритмической организации поэмы. Традиционное, строго размеренное движение стиховой речи в ней сочетается со свободными, динамическими ритмами, переходящими в верлибр. Разительную картину являет язык произведения. Оно доносит до читателя говор толпы, шум базара, голоса нищих, жаргонные реплики беспризорных; здесь переданы и споры об искусстве («Искусство есть надстройка! — Нет, пристройка! — Товарищи, — строенье! — Настроенье»).

О нарастании новых тенденций в творчестве Рыльского говорит и стихотворение «Пришла зима, и замело дороги…» (1924). Здесь выражена вера в осуществление мечты Шевченко: «и будут сын и мать, и свято жить будут люди на земле». Порукой этому — молодежь, которая идет из села в город, чтобы овладеть высотами науки, распахать вселенские просторы: