Черт побери порыв души к полету
И лермонтовский голубой туман —
Они нарушили мою работу
И производственный сорвали план.
Да что я? Краб, ракушка иль медуза,
Которой забавляется прибой?
Сквозь толщу книг прорвавшаяся муза
Опять нарушит распорядок мой?
Упали чайки, словно хлопья пены,
На воду (изумруд, и хризолит,
И прочее) — за облаком мгновенно
В веселый мир одна из них летит.
Рыбак молчит, латая невод вялый.
Табачный дым вдохнув разок один,
Он глухо говорит, что с ним, бывало,
Рыбачил здесь когда-то сам Куприн.
«…Вот был писатель! Нынешним не ровня!
Придет, бывало, с четвертью вина…»
(Вот рифмы сразу стали полнокровней!
Здесь техника высокая видна.)
Куприн… О Куприне мы, вероятно,
Еще поговорим… А воздух свеж,
И солнце смело разбросало пятна
По морю! Ветер, молодой помреж,
Спешит расставить облака и тучи,
Людей-статистов, чаек-примадонн…
Изменчив цвет любой волны летучей, —
Как назовет художник дивный тон,
Как назовет?.. Я чую глазом, носом
И образов и тем водоворот,—
Но слов бесспорных мы, увы, не носим
Там, где хранятся ручка и блокнот!
Кудлатый пес, носящий титул Лорда,
Валяется на влажном берегу,
Сияет счастьем ласковая морда, —
А я, как пес, резвиться не могу?
«Дай лапу, — я упрашиваю Лорда,—
Я — человек, пойми же наконец!
Смотри, аэроплан взлетает гордо,
И скромный человек — его творец.
Передо мною — пушкинский Евгений…
Он человеком выдуман, пойми!
Он плод его восторгов и сомнений,
А ты триумф собачий свой уйми!»
Конец. Я музе послужил не мало,
Лирический закрою васисдас.
Пословица годится для финала:
Работе — время, а потехе — час!
14 августа 1936 Одесса
Переводя «Евгения Онегина»
Мы в саду каштаны собирали с сыном,
Проплывали тучки, тая в небе синем.
Как играют тучки, любовался сын,
И как зыблет ветер струны паутин.
И сказал я сыну: «Наша Украина
Лишь в семье советской дивно расцвела!»
Голубело небо, нитка-паутина,
В воздухе белея, медленно плыла.
Желуди сбирали с сыном мы, и сыну
Завтрашнего дня я рисовал картину.
И, алея, тучи плыли в вышине,
И звенела осень песней о весне!
20 октября 1936 Киев
Отчизна моя — не дворец золотой
Над кровлями хат захудалых,
Не церковь, не трон, не война за войной
На крыльях кровавых.
Отчизна моя — не пожар, не разбой,
Где трупам, обуглясь, качаться,
Отчизна — не вдовья полоска с межой, —
Поля колосятся.
Отчизна моя — перестук молотка,
И трактор, в просторах ведомый,
Покорные скалы, и топь, и река,
Комбайны и домны.
Отчизна моя — то Мичурина сад,
Высокое Горького слово,
Отчизна не знает призыва «назад!»
С пути боевого.
Отчизна моя — это поле побед,
Заря на знаменах багровых,
Обилье плодов, виноградников цвет
В пустынях суровых.
Отчизна моя — свет грядущих веков,
На камне взрастающий колос,
Отчизна моя — это Ленина зов
И Партии голос!
Цветут Казахстан, Украина, Кавказ —
Народов семья молодая…
На вечную дружбу сплотила ты нас,
Отчизна родная!
1936
Закончил сцену сумасшедший Лир,
Закончил сцену дивный Айра Олдридж —
И в кресло рухнул, обессилев вновь
От жизни, именуемой искусством, —
И неожиданно к нему вбегает
Поэт Тарас Григорьевич Шевченко,
Сжимает Олдриджа в своих объятьях
И жаркими слезами обливает,
Да, жаркими слезами!..
Ни полслова
Понятного сказать они не могут
Один другому, — но без слов, однако,
Один другого понимает лучше,
Чем те, которые рукоплескали
Безумному от горя королю,
Раба-поэта славили, гоня
На барщину рабов — родню поэта…
…Еще картина: в мастерской убогой
Художнику позирует артист.
Тот песни родины своей поет,
Неволею рожденные, невзгодой
Повитые, согретые тоской,
Взлелеянные нищетой суровой, —
А тот припоминает чудный строй
Своих напевов, будто бы несхожих,
Но кровно близких им одним стремленьем,
Одною мукой.
И обоим вдруг
Издалека, за дымкою туманной,
Забрезжил день, когда для всех рабов —
Для чернокожих, белых, желтолицых —
Оковы рабства навсегда падут, —
И слезы блещут на глазах у них,
Прекрасные, как светлый сон свободы.
Шевченко! Олдридж! Этот день настал!
Нашлась рука — и темный склеп разбила,
Нашелся голос — и огромный мир
Услышал: «Черный! Белый! Желтолицый!
Сомкнитесь все под знаменем одним!»
И поднялись повсюду голоса,
И с голосом сливаются могучим,
И всем голодным и рабам простерта
Могучая рука Страны Советов.
1936