И вот на тебе, какой конфуз. Стыдно перед младшими. Немного утешало только одно: Никите было так же трудно, как и им. Так что, похоже, дело было не в физической недоразвитости «пришельцев», а в большей физической выносливости «аборигенов». Хотя внешне такими уж крепышами не выглядели. Того же Серёжку поставь рядом с Никитой — не различишь кто откуда. Оба худые, как велосипеды. Отец, склонный шутить по всякому, даже самому незначительному поводу, непременно придумал бы что-то в духе: "Две жердочки — ограда".

С другой стороны, невозможность отвлекаться на посторонние красоты способствовала сосредоточению на главном: своей легенде.

Наверное, их поведение было странным и даже не похожим на правду. Но правда не всегда правдоподобна. Если бы они, осознав, что оказались бесконечно далеко (никогда ещё в человеческой истории это словосочетание не отражала реальность настолько правдиво, как сейчас) от родного мира, принялись бы кататься по земле, реветь, бессмысленно колотить кулаками воздух и психовать разными другими способами, это было бы естественно и понятно. Но все сложилось иначе. Сначала они были слишком ошарашены произошедшим, и не до конца понимали, что же именно с ними произошло. А когда поняли… Тут уже сработал инстинкт ученого. Всё-таки все трое были сыновьями научных работников, с самого раннего детства впитавшие в себя страсть к познанию мира, доминирующую над всеми остальными эмоциями. На Земле веками существовала традиция изображать ученых, особенно талантливых эдакими чудаками не от мира сего, не способными правильно оценить житейские ситуации, нелепо на них реагирующими, а потому часто попадающими в смешное положение. Зная жизнь ученых, если так можно сказать, «изнутри», Валерка мог с уверенностью сказать, что с реальностью такое представление имеет очень мало общего, но, похоже, именно эта малость сейчас сыграла свою роль, и очень им помогла.

Можно только догадываться, что бы подумал о них Серёжка, увидев заплаканных, истошно орущих мальчишек, катающихся по поляне или молотящих кулаками по стволу ближайшего дерева.

А так им удалось сварганить более-менее правдоподобную легенду, которая на первых порах удовлетворила командира Игоря, хотя было видно, что не до конца. Какие-то подозрения у него явно оставались. Но тут уж, скорее всего, виновата их несдержанность. Все-таки взгляды на жизнь в разных Россиях различались довольно сильно, причем по таким вопросам, где промолчать было трудно, особенно непоседе Никите.

Вот вылез со своим мнением по поводу оружия, и получите проблему. Хорошо ещё, что всё так удачно кончилось. Валерка бы на его месте промолчал, как промолчал и на своём. Конечно, братишка прав по сути, оружие на боку к смелости ни малейшего отношения не имеет. Только Никита не учел (по молодости лет и скудности жизненного опыта), что люди разные и психологический настрой способен сильно изменить и черты характера, и способности. Валерка с Паоло имели возможность убедиться в этом воочию: на их станции работал академик Гипслис. Светило астрономической науки, авторитетнейший специалист по квазарам, Айварс Марисович обсчитывал результаты наблюдений исключительно на двести двадцать восьмом «Роботроне», снятом с производства когда Валерки ещё на свете не было. И операционная система на этой ЭВМ, естественно, стояла соответствующая — «УНАС-Кашира» 10.0. Даже если оставить в стороне, что физтеховская операционка просто лучше, так ведь и Каширский ИПИ АН давно уже четырнадцатую версию выпустил, а энтузиасты тестят пятнадцатую бету.

Но Айварс Марисович этих нововведений на дух не переносил, на полном серьезе утверждал, что с новыми ЭВМ он работать не в состоянии, сразу теряет способность анализировать данные. Понятно, что ни один человек на станции (да что там на станции, во всей солнечной системе) ни на секунду не мог предположить, что академик Гипслис потеряет хоть каплю своего дарования, если его пересадить с любимого «Гроботрона» (когда Айварс Марисович не слышал, эту рухлядь все только так и называли), например, на БЭСМ-2250. Но вот на результатах работы подобная пересадка могла отразиться очень сильно, причем именно в худшую сторону. Так что, приходилось мириться с его чудачествами. Программист Володя Соснин, которому приходилось обслуживать раритетную ЭВМ, шутил, что после того, как академик Гипслис покинет станцию, то сам Володя в тот же день улетит на Землю — устраиваться на работу в Московский Политехнический Музей. Утверждал, что такого специалиста по электронно-вычислительному старью, которым он стал, в музее примут с величайшим энтузиазмом. Коллеги-программисты смеялись, качали головами, но сходились на том, что так, скорее всего, и будет.

Вот и выходит, что если академику Гипслису для того, чтобы поверить в свой талант нужно использовать старую ЭВМ — пусть использует. Если кому-то для того, чтобы ощутить себя смелым, нужно повесить на бок оружие — пусть повесит оружие. Главное, чтобы такие люди не пытались переделать мир под себя, не пытались усадить за «Гроботроны» и заставить всюду таскаться с пистолетами всех остальных. Айварс Марисович, кстати, никого из своих сотрудников обсчитываться и моделировать на «Роботроне» не заставлял. В общем, как бы сказал отец: "В каждой избушке свои побрякушки".

Хотя, для родного мира Валерки вопрос об оружии был просто странным, ведь там гражданским лицам его иметь не полагалось. Да и зачем? Понятно, для чего оно военным или милиционерам. А инженеру-то или пилоту транспортного космолёта пистолет для чего? Ну, бывает ещё "традиционное оружие". У них на базе такое было у радиоастронома Павла Александровича Черкеса, потомственного яицкого, то есть уральского казака. Сабля и кинжал. Он их всегда цеплял на пояс, когда надевал парадную казачью одежду, а надевал он её либо по большим праздникам, либо когда "собирался на круг". Время от времени казаки, работающие на всех орбитальных станциях системы Плутон-Харон, устраивали общее собрание, это у них и называлось кругом.

Бывало ещё наградное оружие. У одного из врачей станции Пётра Петровича Колбина был именной пистолет, с серебряной пластинкой на рукоятке, на которой было выгравировано, кому и за что его вручили. А вручили его генерал-майору медицинской службы, начальнику хирургического отделения московского военного госпиталя имени Бурденко при выходе в отставку. Став гражданским человеком, Пётр Петрович решил перебраться к единственному сыну, а младший Пётр Петрович прочно обосновался на краю Солнечной системы, вел очень важные исследования, программа которых была рассчитана минимум ещё на год. Вот и пришлось отставному генералу забраться в далекую даль и занять должность врача. Насколько слышал Валерка, его самого резкая смена обстановки только порадовала. А уж как порадовались остальные врачи станции, заполучив возможность поработать вместе с известнейшим хирургом, ребята знали абсолютно достоверно от подружки Нинки, мама которой как раз врачом и была.

Так что, если не считать оружия охранявших станцию солдат и офицеров СБДК, то есть Службы Безопасности Дальнего Космоса, пистолет, кинжал и сабля составляли всё станционное оружие. При этом в отсутствии смелости Валерка ни одного человека на станции не упрекнул бы.

Но тут, на Сипе, всё было совсем иначе, если уж не только Никитины ровесники с оружием разгуливали, но даже у уступавших им не меньше пары лет близняшки брат и сестра (кажется, Толя и Поля) на поясах висели кобуры с пистолетами. Валерка безошибочно чувствовал — не для красоты. Если что, малыши смогут встретить врага пулей. С одной стороны, конечно, это правильно: идет война, да ещё с таким врагом, который детей убивает не задумываясь. Не приносить же себя в жертву. Но Серёжка говорил, что война получалась неожиданно, а стрелять из пистолета за день-другой не научишься. Что же получается? Значит, люди знали, что война может быть. Знали и вместо того, чтобы его предотвратить, обучали детей обращению с оружием, чтобы те отстаивали свою жизнь в бою?

Поверить в такое Валерке было сложно, слишком уж сильно это противоречило тому, к чему он привык. Мальчишка очень надеялся, что происходящему найдется более логичное и разумное объяснение. В конце концов, пока что он видел совсем малую часть этого мира и успел поговорить всего с двумя людьми. Точнее даже с одним, краткое общение с Игорем на серьёзный разговор никак не тянуло. Делать далеко идущие выводы в такой ситуации было ничуть не дальновиднее, чем пытаться представить себе слона, имея для изучения лишь кончик хобота. Вот вечером на привале надо будет постараться, чтобы Игорь обстоятельно рассказал про эту планету, да хорошо бы ещё и побольше из него про Землю вытянуть. Вот уж тогда…