— А если сложный? — с подковыркой спросил Никита.

— Бывают такие случаи, что над аппендиксом бьешься дольше, чем над тем, что считается более сложным. Ретроцекальное расположение, спайки…

Поймал глазами непонимающий взгляд Валерки и поспешил поправиться:

— Извините, увлекаюсь. Проше будет, если расскажу короткую медицинскую байку: молодой хирург расспрашивает опытного.

"- Какая самая легкая операция?

— Аппендицит.

— Какая самая трудная операция?

— Аппендицит."

Так вот, легкий аппендицит один хирург прооперировать сможет. А вот, например, зашить перфоративную язву уже никак. Нужен наркоз. А при наркозе один врач должен следить за состоянием пациента, ни на что больше не отвлекаясь. Нужен ассистент, чтобы обеспечивать нормальное операционное поле. А лучше два ассистента. Четырех рук иногда не хватает, чего уж говорить про две.

— Мы поняли, — Валерка использовал первую же возникшую паузу, чтобы подправить монолог врача в нужное русло. Как всякий любящий свою работу человек, Стригалёв увлекался, пускаясь в море деталей и подробностей. Это было интересно, но сейчас гораздо важнее было всё-таки понять совсем иные вещи. — Конечно, один человек не может знать всё на свете.

— И не только один, но даже и небольшой коллектив. Знания ведь были распределены по людям очень неравномерно. И Третья Мировая привела ко временной утрате многих знаний и технологий. Просто потому, что погибли все, кто их знал.

— Но ведь наверняка же была информация и на различных носителях, — возразил Никита. — Можно было их изучить.

— Носители тоже погибали. В смысле — ломались. Это только в мирное время кажется, что человечество крепко закрепилось на достигнутом рубеже прогресса и готово открывать новые горизонты. А после большой войны или какой-нибудь крупной катастрофы обязательно происходит откат. После Третьей Мировой он был очень значительный. Знания о довоенных технологиях собирались буквально по крупицам.

— Но собрали, а потом и шагнули вперёд, — заметил Паоло.

— Да, наши предки сумели это сделать. Сначала победить в такой войне ужасной войне. Не просто выжить, а именно победить. А потом из руин поднять страну. Потрясающие люди были. То есть, как всегда, люди были очень разные, но их объединили две вещи: любовь к России и ясно различимый враг. А вот когда враг перестал быть ясно различимым, тут всё и началось.

— А зачем он вообще нужен, этот враг? — недовольно спросил Никита. — Вот мы живем без врагов. Ну, не совсем без врагов. Бывают конфликты время от времени. Даже войны бывают, небольшие. Обычно на Марсе. Но все понимают, что это только столкновение этих…

Он почесал затылок, вспоминая нужное слово.

— Государственных интересов, — подсказал Валерка.

— Во, точно! Ну, у России свои интересы, у Западно-Европейской Конфедерации свои, у Центрально-Американской — тоже свои. Это ведь нормально?

— Конечно нормально, — подтвердил Серёжка, опередивший Стригалёва.

— Вот, — поддержка придала Никите уверенности. — Но это же не такие враги как в Мировые войны были. Так, чтобы нельзя было договориться. Поэтому на Земле сотрудничество не прерывается. Даже границы не закрывают. Все знают, что здесь никто воевать не станет.

— А вот это неправильно, — заявил Серёжка.

— Почему?

— Как почему? Что же получается: кто-то на Марсе кровь проливает за Россию, а на Земле, получается, улыбаются тем, кто их убивает. Разве это честно? Это подло.

— И ничего не подло, — обиделся Никита. — Потому что тем, кто убивает, никто не улыбается. Разве Паоло кого-то убил?

— А Паоло здесь при чем?

— Да при том. Два года назад на Марсе был конфликт с Западно-Европейской Конфедерацией. Что же, надо было там на станции резню устроить — кто кого?

— А станция это вообще чья? Русская или европейская?

— Паритетная, — ответил Паоло.

— Пари… что? Это как?

— Совместная, — пояснил Валерка.

— А главный кто?

— А нет главных. Станция построена Россией, но специально под совместную эксплуатацию. Есть два вице-управляющих от каждой из сторон, принимающих все важные решения совместно. Есть договор, какую компенсацию Российская Конфедерация должна заплатить Западно-Европейской, если вынуждает разорвать договор и свернуть исследование.

— Ну и зачем такие станции тогда строить?

— Да затем, чтобы исследовать космос.

— А что, русские сами не могут? Без чужой помощи.

— Могут, — кивнул Валерка. — Вот только результаты будут намного скромнее. Чем больше сильных и квалифицированных специалистов удается собрать в единый коллектив, тем больше шансов добиться действительно серьёзного прорыва. А таких специалистов очень немного.

— Даже на экипаж одной станции не хватает… — в тон ему продолжил Серёжка.

— На одну-то хватает. И даже не на одну. Только вспомни, как наша с Паоло называется: «Плутон-16». То есть, шестнадцатая станция по счету. А всего их восемнадцать. И это только у системы Плутон-Харон. А вокруг других планет… У Урана двадцать две, у Сатурна тридцать четыре. Про Юпитер я молчу, там надо ещё станции на орбитах спутников считать.

— И все приносят пользу? — недоверчиво спросил пионер.

— Ещё какую, — заверил Никита.

— Вот на всех них набрать экипажи в одиночку не получится. И потом ещё имей ввиду, наука — удовольствие дорогое. Многие исследования в одиночку не потянуть.

— Ну, не знаю… Может быть. Но всё равно, неправильно это, когда одновременно и войну ведут и совместные исследования. Надо что-то одно.

— Понимаешь, это не совсем война, — попытался объяснить Валерка.

— Как это? — изумился Серёжка.

— Что-то вроде пограничных конфликтов. Понимаешь, Марс пока что толком не поделен. Нет четких границ.

— А что, трудно поделить?

— Думаешь легко?

— Да чего тут думать? Карта есть? Провести по ней границы и всё.

— Действительно всё, — хмыкнул Валерка. — Полный улёт.

Никита же просто рассмеялся.

Сережке такая оценка его идеи явно не понравилась.

— Ничего смешного. Если что не так, то объясни.

— Совсем не так. Понимаешь, ценность Марса сейчас и в обозримом будущем не в территориях, а в полезных ископаемых. Если ты будешь делить по карте, то есть по площади, то очень легко может получиться так, что себе возьмешь бедные земли, а другим отдашь богатые. Хотя территории одинаковые.

— Это как медведь с крестьянином репу делили, — хитро добавил Никита. — Крестьянин ему сказал: "Бери себе вершки, а мне оставь корешки". Вот и вышло, что вроде поровну поделили, а на самом деле один в шоколаде, а другой в накладе.

— Так ты ж про это ничего не сказал, — недовольно пробурчал Серёжка.

— Не успел. Ты как заявил, что это просто… Дипломатия — сложнейшая профессия. Знаешь какой суровый отбор в МИМО?

— Куда?

— В МИМО. Московский Институт Международных Отношений имени Андрея Андреевича Громыко. Там дипломатов готовят.

— А кто такие эти дипломаты? — с неподдельным интересом спросил Серёжка.

— Ты чего дразнишься? — не выдержал Никита. — Над тобой не посмейся, а сам…

— Он не смеется, — вступился за пионера Стригалёв. — Видите ли, дипломатов у нас в Русской Империи нет.

— Как это — нет? — изумился невозмутимый Паоло.

— Совсем нет. И уже довольно давно.

— А кто же общается с этими… братьями по разуму? С англо-саксами наконец? Или у Империи нет внешней политики?

— Внешняя политика у Империи очень даже есть. А вот дипломатов — нет. За ненадобностью. Считается, что общаться с иномирянами или англо-саксами может любой чиновник, которому это нужно.

— И принимать решения от имени страны? — не поверил Валерка.

— Конечно. Считается, что они достаточно компетентны.

— Почему это «считается». Они просто компетентны, — в который раз выступил на защиту своей страны Серёжка.

— Ты свою компетентность уже только что показал, — безжалостно констатировал Никита.

Серёжка возмущенно фыркнул, но крыть было нечем. Часть позиций пришлось сдать без боя: