— Ну ладно, я ошибся. Но они-то — не я. Вот Игорь бы знал как поступить.

— Откуда ему знать? — возразил Никита. — Кто его этому учил?

— В Лицее…

— Ну да. Дипломатов нет, а дипломатии учат? Если нет профессии, то к ней никого и не готовят. Вот когда-то давно были эти… мастера пушки отливать. Ну те, которые ещё ядрами стреляли. Знаешь, как мастера себе смену готовили?

— Да уж догадываюсь…

— Ну вот. А сейчас у нас этому никого не обучают. Потому что пушек не льют. Нет такой профессии.

— Ха… Но ведь литейное производство у вас есть?

— Есть.

— Ну и что, хочешь сказать, что опытный литейщик такую пушку отлить не сможет? — Серёжка посмотрел на товарища с явным превосходством: съел, мол? Знай наших, голыми руками не возьмёшь. Но его радость оказалась преждевременной.

— Какую-то пушку современный литейщик, конечно, отлить сумеет, — рассудил Валерка. — Вот только подумай, если действительно вдруг станут нужны такие пушки, то ведь не какие-то, а хорошие. Желательно лучшие. Верно?

— Конечно верно, — согласился пионер.

— А вот с этим будут проблемы. Потому что пушечных дел мастера всю свою жизнь клали на совершенствование в ремесле. И наивно думать превзойти их только за счет общих знаний. Так не выходит. Профессией надо заниматься серьезно. Если, конечно, хочешь стать настоящим специалистом, а не только им называться.

— У нас люди имеют по нескольку профессий сразу, — не сдавался Серёжка.

— Прямо так все? — в своей излюбленной манере спросил Никита.

— Нет, — вынужден был признаться пионер. — Обычно это выпускники Императорских Лицеев.

— Ой, — Никита скривился, словно от зубной боли. Валерка и Паоло переглянулись.

— Понимаешь в чем дело… Иметь одно или несколько увлечений в далеких от основной профессии областях — это нормально. Хорошо разбираться в теме своих увлечений — нормально. Но быть по-настоящему мастером двух различных профессий удается редко. Очень редко. Такие люди, что называется, штучный товар. На поток их «производство» поставить невозможно.

— Это у вас невозможно… пока. А у нас возможно, потому что мы более развитые. Раньше люди имели меньшие возможности, а сейчас большие. Это наука такая… как же её… О, евгеника.

— К счастью, молодые люди, "наука евгеника" здесь не причём, — возразил Стригалёв. — Это я вам говорю как врач, а, следовательно, специалист по физиологии и всяким прочим логиям.

— А вот и причём. Мы когда сюда добирались, видно было, что они намного физически слабее нас. Даже младших.

— Да, это правда, — честность не позволила Никите покривить душой.

— Разумеется правда. Но к так называемой евгенике это не имеет никакого отношения. Это результат курса прививок вакцины, разработанной Софьей Сергеевной Кругловой.

Серёжка негодующе фыркнул. Ну да, малышам делают всякие уколы. Только кто же поверит, что от этого здоровья прибавляется?

— А что это за вакцина? — спросил Валерка. — У нас её вроде бы нет.

— Это неудивительно. Софья Сергеевна работала во времена Серых Войн, после Третьей Мировой. Она была блестящим иммунологом. Просто гениальным. Её специализацией было лечение патологий головного мозга. Как раз в это время вводилась эвтаназия для людей, заболевания которых проявлялись в форме умственной неполноценности.

— Что вводилось? — переспросил Никита, столкнувшийся с незнакомым словом.

Зато Валерке и Паоло это слово было знакомо, и оно сразу вызвало у подростков очень нехорошие ощущения. Ребята переглянулись. Новый мир озадачивал их всё больше и больше. И всё больше и больше появлялось сомнений в способности вписаться в этот мир. Не то, чтобы вписаться безболезненно, об этом речи не могло быть уже давно, но хотя бы просто вписаться. Пусть даже ценой огромных усилий и потерь, что называется "сдирая кожу вместе с мясом". Слишком уж большими виделись теперь необходимые потери. Слишком многое пришлось бы с себя содрать. Не факт, что то, что после этого останется, можно будет назвать собой.

— Эвтаназия. То есть безболезненное прерывание жизни.

— То есть их убивали? — ахнул Никита.

— Вот такого слова большинство сторонников эвтаназии очень не любят. Как не старайся, к убийству и убийцам за тысячелетия у человечества сформировалась стойкая неприязнь. "Убийцу иногда можно понять, но нельзя простить". При первой же возможности от этого слова уходят в сторону. Война, исполнение приговора… Теперь вот эвтаназия.

— А вы, случайно, не пацифист? — недовольно поинтересовался Серёжка. Было видно, что разговор задевает его очень сильно. Возможно даже сильнее, чем остальных ребят. Если то, что говорил Стригалёв, им было просто неизвестно, то для пионера это были основы его родного мира, которые обсуждать было непринято. Раньше мальчишка был уверен, что нормальный человек просто не может иметь на этот счет каких-то сомнений, а тут сомнения посыпались перед ним как из рога изобилия. Но главное, ни Стригалёв, ни, тем более, лейтенант Черешнев ненормальными ему не казались. Ну вот не казались и всё тут. Как не убеждай себя в обратном, внутренний голос заглушить не удавалось. И творилась в Серёжкиной душе невероятная сшибка двух правд: привычной и новой, только что открывшейся.

— Случайно не пацифист. Война — это война, у неё свои законы. И исполнителей смертного приговора тоже не осуждаю. Раз есть закон, устанавливающий смертную казнь, то кто-то должен этот закон исполнять. Раз я согласен с этим законом, то и права осуждать этого человека у меня нет.

— А вы с ним согласны? — спросил Валерка.

— По сути — согласен. Как исключительная мера наказания смертная казнь обязательно должна существовать. Я не вижу причины, по которой должен жить, к примеру, убийца-рецидивист. Или у вас не так?

— У нас так, — заверил подросток. — Есть преступления, за которые полагается смертная казнь. И приговоры исполняются. Я просто хотел уточнить. Извините.

— Да ничего. Можно спорить о том, какие именно преступления должны наказываться смертной казнью. Я не зря сказал — исключительная мера.

— У нас она тоже исключительная, — заверил Паоло.

— Как я понимаю, страны у вас разные.

— Зато подход один, — улыбнулся Валерка.

— Понятно, — кивнул Стригалёв. — А как у вас поступают с умственно отсталыми?

— Лечат. Уж точно не… эвтаназируют. Попробовал бы кто это предложить…

— И что бы с ним стало? — заинтересовался врач.

— Не знаю точно, — задумался Валерка. — Наверное, сперва бы попробовали объяснить, какую гадость он предложил.

— А он бы настаивал…

— Не знаю… — сокрушенно вздохнул подросток. — Понимаете, мы никогда с таким не сталкивались. Если бы у нас на станции такой человек завелся… Руки бы ему никто бы после этого точно не подал. И работать бы с ним отказались. Пришлось бы ему улетать и искать другую работу.

— Но что тут такого неправильного? — воспользовался паузой, чтобы задать рвущийся наружу вопрос Серёжка. — Они же неизлечимы. Они мучаются сами и мучают других. Нормальными они никогда не станут. Почему они должны нормальным людям мешать жить?

— А чем они тебе жить мешают? — изумился Никита.

— Мне они ни чем не мешают. Сейчас. А раньше, до Третьей Мировой войны мешали. Их же приравнивали к нормальным, даже это… в выборах участвовать позволяли. Прикиньте, что они там навыбирать могли.

— Э… Слушай, а тебе не кажется, что между "приравнивать к нормальным" и «эвтаназией» ба-альшая дистанция? — спросил Валерка. — Они больные, просто больные. Их надо наблюдать и лечить. И давать работу, которую они в состоянии выполнить. Только и всего.

— Так разве они могут какую-то работу выполнять?

— Зависит от тяжести болезни, — ответил Стригалёв. — В большинстве случаев — могут. А насчет неизлечимости я скажу: если речь идёт о хронических болезнях, то торопиться с вердиктом «неизлечимо» никогда не следует. Неизлечимо сегодня, возможно, будет излечимо завтра. Не завтра — так послезавтра. Сколько раз в истории медицины «вылечить» означало именно «затянуть». Взять ту же бубонную чуму. В Средние Века люди умирали от неё почти поголовно: болезнь уничтожала человека раньше, чем организм успевал мобилизоваться на отпор. Но стоило врачам научиться замедлять течение болезни… нет, не излечивать от нее, а именно замедлять… как количество смертельных случаев резко сократилось: теперь организм успевал настроиться на борьбу, и уже вместе, вдвоем, организм и врач побеждали болезнь.