Последняя фраза объяснялась тем, что подросток заметил, как Серёжка явно собрался прочитать маленькую лекцию на тему того, в каких сельхозпродуктах нуждается Русская Империя.

— И вот для всего этого физическое превосходство никак не нужно. И все эти смертельные испытания, которые в Лицеях проводятся, тоже не нужны.

Серёжка только рукой махнул:

— Вы меня не слушаете. Говорю же: настоящее руководство это другое. А следить, чтобы зерно на элеваторе не сгнило… Конечно, для этого дворянином быть не нужно.

— А знаете что мне вспомнилось, глядя на этот разговор? — вмешался Стригалёв. — Старая шутка про оптимиста и пессимиста. Оптимист убежден, что мы живём в лучшем из возможных миров, а пессимист опасается, что так оно и есть на самом деле.

— Оптимист — это, конечно, Серёжка, — определил Валерка. — А пессимист кто? Неужели я?

— Нет, пессимист — это я, — ответил врач. — Вот сижу, слушаю ваш разговор, и понимаю, что лучше, чем ваш друг, я бы вам объяснить ничего не смог. Наша жизнь построена именно так, как он рассказывает. И то, что вам это кажется странным, убеждает в том, что вы действительно пришельцы из другого мира даже больше, чем эта запись из Флоренции.

— А вам разве это странным не кажется? — спросил Паоло.

— Нет. Мне то кажется неправильным, но никак нестранным. Всё логично. Вот как ваш мир сумел избежать этой ловушки, я очень хотел бы знать.

— А какой ловушки? Вы ведь так и не рассказали, как ваш мир пришел к такому состоянию.

— Да, как-то мы незаметно в сторону ушли. Попробуем больше не отвлекаться. Итак, война окончилась. Она была страшной, почти все города на Земле лежали в руинах. Огромные зоны радиоактивного заражения. Исчезновение с лица земли части территорий. Миллиардные потери. Фактически уничтожены были не то, что целые народы, а целые расы. Негры, китайцы, латиноамериканцы…

— Совсем вымерли? — не удержался от вопроса Никита.

— Совсем.

— Ни одного негра не осталось? — никак не мог взять в толк мальчишка.

— Думаю, это всё не в один момент произошло. Но я в своей жизни негров и китайцев видел только на старых снимках и записях. А поработать успел во многих местах. Может, у англо-саксов они сохранились небольшими общинами… не знаю. Во всяком случае, никогда об этом ничего не слышал.

— Ник, хорош уже перебивать, — недовольно заметил Валерка, испугавшись, что сейчас разговор перейдет на обсуждение исчезнувших народов. Вопрос, конечно, важный и серьезный, но сейчас никак не первостепенный.

— Всё-всё, молчу, — Никита сначала шутливо поднял руки вверх, а потом зажал обеими ладошками рот.

— Так вот, последствия войны были ужасными, но не такими, как их представляли себе люди перед её началом, — продолжал Стригалёв. — Тогда многие думали, что после применения ядерного оружия на Земле исчезнет всё живое, но этого, как видите, не случилось. Другие полагали, что уцелеют только простейшие организмы, но вымрут все высокоорганизованные. Третьи предрекали кардинальное изменение земного климата и сохранение человечества только в подземных убежищах. Всего этого тоже удалось избежать. Может быть, потому что был использован не весь ядерный арсенал, может, по какой-то иной причине. Не знаю. Но факт остается фактом: на Земле осталось немало мест, в которых можно жить относительно безопасно. Но я уже говорил, что уцелевшие и собравшиеся в этих местах столкнулись с новой проблемой — цивилизационным откатом. Многие знания потерялись. Квалифицированных специалистов не хватало. И вот тут-то проявилось два подхода к дальнейшей жизни. Одни люди принялись восстанавливать знания, изучать, работать. Вторые, основываясь на своих заслугах во время войны, принялись укреплять свои руководящие позиции. Заслуги у них действительно были и не малые. К тому же, их лидерство первые не оспаривали: на это у них просто не было времени. И времени было жалко тратить.

Серёжка недовольно засопел: похоже, врач излагал ребятам свои выдумки. В школе ни о чем подобном ребятам не рассказывали. Да и трудно было поверить в то, что после войны бы кто-то позволил этим вторым устраивать борьбу за власть.

— Ну и зря, — с типично детским максимализмом заявил Никита. — Не надо было их к власти пускать, раз они ничего делать не хотели.

— Они хотели. Хотели командовать. И считали, что имели на это полное право, ведь это были люди, которые в войну проявили себя с самой лучшей стороны. Многие были самыми настоящими героями. Вот только в новой, послевоенной жизни им не нравилось то место, которое они могли получить. Знаний у них практически не было. Учиться они не хотели, да и самолюбие мешало. Как это так, вчера они командиры и начальники, а сегодня в подчинении непонятно у кого. Простой работой заниматься им казалось унизительно. Вот и рвались в руководители.

— Я не про них, я про нормальных…

— Ещё раз говорю: нормальным некогда было на это отвлекаться. Когда у человека есть работа, он занят, прежде всего, ею. И ни в какую там борьбу за власть не полезет: просто не захочет терять время и распылять силы. Максимум, можно согласиться на формальное членство где-нибудь в каком-нибудь собрании. Иногда даже его посещать. Может вы не поверите, то порой даже у самых закоренелых трудоголиков возникает желания забросить дела и заняться чем-нибудь очень далеким от своей основной профессии.

— Поверим, — за всех ответил Паоло.

— Вот и хорошо… А от власти работающему человеку нужно прежде всего, чтобы она ему работать не мешала. Помогает — хорошо, просто замечательно. Не помогает, но и не мешает — ну так что ж, ничего страшного. Сами как-нибудь справимся. Вообще, любая творческая работа, это расчет прежде всего на себя, на свои силы. Мне кажется, вы меня понимаете.

— Нам тоже так кажется, — согласился Валерка. В отношении творческой работы врач был прав на все сто процентов.

— А ещё к этому нужно добавить психологическое состояние тех людей. Победа в тяжелейшей войне. По-настоящему их мог бы понять только тот, кто сам пережил такое. Это колоссальный выброс надежды на лучшее будущее. Даже не знаю с чем сравнить… Вы слышали про марафонский бег?

Паоло, Валерка и Никита дружно кивнули, Серёжка мотнул головой.

— Понятно. Если очень коротко, то дело было в древнейшую эпоху. Персы напали на Грецию, греческое войско выступило им навстречу. Бой состоялся в Марафонской долине, победили греки. Их командующий немедленно направил в Афины гонца, чтобы сообщить о победе. Тут всю дорогу до города бежал, а когда достиг цели, смог только вымолвить: "Радуйтесь, афиняне, мы победили", и упал мертвым.

— А далеко бежал? — на всякий случай уточнил Серёжка.

— Больше тридцати километров.

— Сорок с лишним, — уточнил Никита. — По горам и в боевом панцире. Не отдохнув после боя.

Серёжка уважительно кивнул. Даже с точки зрения его времени это было нерядовым поступком.

— Война — тяжелейшее испытание для организма. И на физическом и на психологическом уровне, — продолжал врач. — Главная поддержка в этом испытании — вера в победу. Она действительно придает силы. Причем это вера не в отдельную победу, в какое-то малое достижение, а в Победу с большой буквы. В Победу, которая поставит окончательную точку в войне, подведет под ней черту. И вот Победа достигнута, точка поставлена, черта подведена. Всё. В такой ситуации человек испытывает колоссальный эмоциональный всплеск, после которого возникает сильнейшее желание к смене деятельности. Это не значит, что он хочет бездельничать, нет. Но он очень не хочет возвращения войны. Если вспомнить, что Третья Мировая для России была так же и очередной гражданской войной, то к любому расколу в стане победителей у людей было очень сильное подсознательное отвращение. Тем более, что практически все участники войны доказали свою верность России своей кровью. И сама постановка вопроса о том, что такой человек может приносить России вред, казалась им не просто недопустимой, а кощунственной. Опять-таки, прежде всего на уровне подсознания. Тяжело было бросить подобное обвинение вчерашним боевым товарищам, вместе с которыми только вчера вместе смотрели в глаза смерти. Ну и ещё был один важный момент…