Глава 3

Софи

Думаю, меня разбудил звук сигнала «пристегните ремень». Сперва я так растеряна, что даже с трудом понимаю, где нахожусь, чувствуя лишь вибрацию и слыша шум. А еще здесь очень темно. Затем я вспоминаю, что сплю в маске. Приподнимаю ее и несколько раз моргаю, чтобы проснуться.

Самолет трясется, будто кулак, которым размахивает в воздухе злой великан, отчего моему желудку не по себе. А тот факт, что я лежу, лишь усугубляет странное ощущение, создавая иллюзию, будто вот-вот достигну невесомости.

Но я слышала звук сигнала или нет? Вот только где на этой кровати ремни безопасности? Я ощупываю всё рядом с собой и натыкаюсь на нечто твердое. Бедро. Вспоминаю о Габриэле и том, что он очень плохо переносит полеты. Бросаю взгляд в его сторону и понимаю: дело — дрянь. Он лежит, замерев, будто доска, прижав кулаки к бокам и не выражая ни эмоции. Вы бы подумали, что парень помер. Вот только он еще и задыхается, а его кожу покрывает заметный слой пота.

Я не виню его, в таких-то условиях. Ужасная турбулентность. Самолет так сильно бросает, что моя задница рискует слететь с кровати.

— Солнышко, — шепчу я.

Он меня не узнает. Уверена, его челюсть заклинило.

Подвинувшись ближе, я осторожно касаюсь его плеча и обнаруживаю, что парень дрожит.

— Эй, — говорю успокаивающим голосом. — Всё в порядке.

В этот момент самолет бросает на несколько футов вниз, словно насмехаясь над моим заявлением, так что в результате его голова откидывается от меня чуть дальше. Кожа Габриэля абсолютно бледная, а его дыхание учащенное.

— Отвали. Блин.

— Не могу, — я придвигаюсь ближе. — Послушай, знаю, ты не хочешь, чтобы я это видела. Но я уже здесь. Позволь мне помочь.

Он втягивает воздух через стиснутые зубы.

— Отвлечение в виде шуток о минете сейчас не сработает.

— Знаю. — Я и правда переживаю о нем. Похоже, парень действительно на грани серьезной панической атаки. — Вот что мы сделаем.

Я отодвигаю одеяло и ползу к нему.

Глаза Габриэля округляются, когда он резко спрашивает:

— Что ты делаешь?

— Обнимашки, — говорю я ему.

Можно сказать, что он становится даже более взволнованным, и, уверена, если бы мог двигаться, то уже отстранился бы.

— Что? Нет.

— Да.

Я устраиваюсь рядом с ним. Боже, а он холодный. Я сажусь. Парень вздыхает с заметным облегчением, но я просто укрываю его ноги и себя одеялом и снова ложусь рядом.

Он ерзает, без толку пытаясь отстраниться, но уже лежит на краю. Дальше двигаться некуда.

— Это очень против правил...

— Ага. Но мы это делаем.

В нормальной ситуации я бы не осмелилась принуждать кого-нибудь к подобному. Но он уже сосредоточился на мне вместо турбулентности, а это шаг в верном направлении. Я опускаюсь щекой ему на бицепс. Мышца твердая, но прямо сейчас вздрагивает.

Он откашливается.

— Я не...

— Ты в шаге от полной потери самоконтроля. Прими истязания телесной неги.

Его руки вздрагивают, когда Габриэль пытается не поднять их, хоть и на самом деле хочет. А затем он сдается и поднимает руку, давая мне возможность устроиться поближе. Победа. Я опускаю голову ему на плечо, оборачивая свое тело вокруг его бока.

Контакт кажется таким приятным. Даже слишком. Потому что, черт побери, от прикосновения к нему — настоящего прикосновения — меня накрывает прилив тепла и удовольствия. Все нервные окончания в моем теле, кажется, воспаляются и требуют внимания. И это столь неправильно в данной ситуации. Я же тут ради помощи бедному мужчине, а не для того, чтобы трахнуть его.

Не представляю даже, о чем он думает. На секунду Габриэль обнимает меня. Или, скорее, держится за меня, будто за спасательный круг. Дрожь пронзает его тело, но, очевидно, он борется с ней.

— Ш-ш-ш, — бормочу я, гладя его по груди. Такой красивой груди под всей этой одеждой — широкой и рельефной. Его сердце бьется под моей ладонью, и я чувствую, как парень глубоко вдыхает. — Просто подумай обо мне, как о твоей дружелюбной соседке.

Он снова смолкает, прежде чем из него вырывается очередной вопрос.

— То есть ты утверждаешь, что сделала бы подобное для кого угодно?

Я устраиваюсь поудобнее.

— Нет. То, что ты безумно сексуален, безусловно, сыграло свою весомую роль. Мне повезло облапать тебя, прикрываясь гражданским долгом.

— О, да ради бога.

Улыбка растягивает мои губы.

— Повтори это с ноткой возмущения. — Знаю, большинство людей с удовольствием прижались бы к горячему парнишке. Мне не сложно в этом признаться.

Он фыркает, даже когда его ладонь накрывает мою руку. Длинные пальцы поглаживают мою кожу, пока не замирают.

— Твоя честность поражает.

— Знаю. А теперь цыц, я наслаждаюсь процессом облапывания, — я провожу рукой немного вниз, ощущая твердый пресс и влюбляясь в то, как напрягаются его кубики, когда Габриэль задерживает дыхание.

Я дразню его, но, черт, у него отличное телосложение. Вынуждаю себя остановиться. И только когда я так делаю, он напрягается, а дрожь возвращается. Я осознаю, что мои поглаживания всё же успокаивали его.

Так что воспринимаю это в роли зеленого света. Устраиваясь в его объятиях, я глажу парня по груди и напеваю себе под нос. Он медленно расслабляется, его тело чуть сильнее поворачивается к моему, а моя грудь прижимается к его ребрам. Самолет продолжает прыгать и трястись, и приходится постараться, чтобы сохранить его спокойствие. Каждый выигранный мною дюйм турбулентность крадет прямо у меня из рук.

— Думаю, нам стоит назвать наших детей цифрами, — говорю я Габриэлю.

Его мышцы бугрятся и двигаются у меня под щекой. Мне почти слышно его размышление насчет ответа.

— Осмелюсь спросить, почему? — наконец-то говорит он.

— Потому что у нас их будет столько, что так проще. Мы сможем сделать, как король в «Звездной пыли». Уна, Секундус, Септимус...

— Это кажется чересчур жестоким. Подумай о том дерьме, которое ждет их в начальной школе.

— Они будут слишком суровыми, чтобы над ними осмелились издеваться. И вижу, ты воодушевился данной идеей.

Я усмехаюсь, когда парень ворчит. Но его слова скорее похожи не на «нет», а на «да ты сумасшедшая». С этим можно работать.

— Ненавижу это, — говорит он.

— Обнимашки? — но я и так понимаю, о чем он.

Его смех ироничен и недолог.

— Слабость.

— Все чего-то боятся.

— А чего боишься ты? — переводит он тему, выглядя сомневающимся.

Никогда не стать лучшей в чем-либо. Быть использованной и брошенной.

Я напряженно сглатываю.

— Прилива. Меня преследуют кошмары, что всё сносит приливом. Я виню в этом фильмы о катастрофах.

— Почему-то подозреваю, что ты окажешься в числе выживших.

На это я улыбаюсь.

Тепло на моей макушке вынуждает меня осознать, что Габриэль прижался губами к моей голове и вдыхает мой запах.

— Какой у тебя натуральный цвет волос? — спрашивает он почти бездумно.

— Ужасный вопрос, мистер Скотт.

Если отбросить турбулентность, наша маленькая кабинка довольно уютна, благодаря кремовым цветам салона и приглушенному свету.

— Предположим, я — отец, по крайней мере, семерых твоих детей. И тогда данный вопрос становится довольно справедливым.

Самолет очень отвратительно подбрасывает, и Габриэль резко втягивает воздух через нос. Я придвигаюсь ближе, мой нос наполняет запах одеколона, а под ним — пота и страха.

Закрыв глаза, я протягиваю руку и прижимаю ладонь к его животу, мышцы которого вздрагивают прямо сейчас.

— Я блондинка.

— Это я вижу, — заявляет он.

— В смысле натуральная блондинка. В этот раз я выбрала цвет на пару тонов светлее. На прошлой неделе у меня были голубые волосы, — я слегка улыбаюсь, представляя его реакцию на это.

— По крайней мере, я не удивлен.

— М-м-м... — кончиками пальцев касаюсь кашемирового свитера, и меня всё еще возмущает тот факт, что парень столь хорош собой. Подол его свитера задрался, обнажая рубашку под ним. Мои пальцы перемещаются к одной из пуговок.

И как только касаются маленького кружочка, воздух вокруг нас, кажется, сгущается. Мое тело наливается тяжестью, будто одно намерение каким-то образом возбуждает и заводит его. Потому что я ощущаю под рубашкой его твердые кубики пресса и теперь знаю, как могу к ним прикоснуться. Из-за чего мне становится еще жарче? И я осознаю, что он отлично это понимает. Кажется, мы оба задержали дыхание.

Я расстегиваю пуговку.

Но, кажется, будто вместо этого я дернула струну. Вибрация между нами настолько сильная, что мне практически слышен ее звук. Габриэль замирает, его пресс напрягается, а пальцы у меня в волосах прекращают двигаться.

Какого хрена ты делаешь, Софи? Прекрати сейчас же.

Но сообщение, похоже, не доходит до моих пальцев. Они проскальзывают в появившуюся прорезь рубашки и касаются горячей, гладкой кожи под ней.

Вот черт. Потому что парень реально горяч, его тело крепкое и упругое, и мне хочется большего. Мои пальцы едва двигаются. Как будто хитря, он не замечает, что я его лапаю. Размечталась.

Откашливаясь, я пытаюсь вернуть себе возможность говорить. Но голос выходит хриплым.

— Рыжие волосы — это всегда весело. Существует так много оттенков рыжего.

Да, болтай и не попадаешься, как чертова извращенка. Отличная идея.

Кажется, я не могу заткнуться:

— Ярко-рыжие. Каштановые. Рыжие с розовым отливом.

Отлично, ты болтаешь, словно Птица-Говорун в сфере окрашивания.

Он фыркает, его тело замирает, будто превращаясь в камень, но Габриэль не протестует против действия моих любознательных пальчиков. Не говорит ни одного чертового словечка. А это весомее множества слов. Правда. Потому что этот парень не относится к тому типу людей, которые хранят молчание против собственного желания.

Кольца жара сжимают мой живот от осознания, что он позволяет мне продолжать это исследование.

Я нежно поглаживаю небольшой участок кожи, до которого могу дотянуться. Кончик пальца скользит по гладкой коже и натыкается на грубые волоски.