Веселый зов весенней зелени,

Разбег морских надменных волн,

Цветок шиповника в расселине,

Меж туч луны прозрачный челн,

Весь блеск, весь шум, весь говор мира,

Соблазны мысли, чары грез,—

От тяжкой поступи тапира

До легких трепетов стрекоз,—

Еще люблю, еще приемлю,

И ненасытною мечтой

Слежу, как ангел дождевой

Плодотворит нагую землю!

Какие дни мне предназначены

И в бурях шумных, и в тиши,

Но цел мой дух, и не растрачены

Сокровища моей души!

Опять поманит ли улыбкой

Любовь, подруга лучших лет,

Иль над душой, как влага зыбкой,

Заблещет молний синий свет,—

На радости и на страданья

Живым стихом отвечу я,

Ловец в пучине бытия

Стоцветных перлов ожиданья!

Приди и ты, живых пугающий,

Неотвратимый, строгий час,

Рукой холодной налагающий

Повязку на сиянье глаз!

В тебе я встречу новый трепет,

Твой лик загадочный вопью,—

Пусть к кораблю времен прицепит

Твоя рука мою ладью.

И, верю, вечностью хранимый,

В тех далях я узнаю вновь

И страсть, и горесть, и любовь,

Блеск дня, чернь ночи, вёсны, зимы!.

1911

Мысли священные, жальте

Жалами медленных ос!

В этой толпе неисчетной,

Здесь, на вечернем асфальте,

Дух мой упорный возрос.

В этой толпе неисчетной

Что я? — лишь отзвук других.

Чуткое сердце трепещет:

Стон вековой, безотчетный

В нем превращается в стих.

Чуткое сердце трепещет

Трепетом тонкой струны,

Слышит таинственный ропот…

Шар электрический блещет

Мертвым лучом с вышины.

Слышит таинственный ропот

Сердце, в молчаньи толпы.

Здесь, на вечернем асфальте,

Словно предчувствие — топот,

Даль — словно в вечность тропы.

Здесь, на вечернем асфальте,

Дух мой упорный возрос.

Что я? — лишь отзвук случайный

Древней, мучительной тайны.

Мысли священные, жальте

Жалами медленных ос!

25 июня 1910

Снова, с тайной благодарностью,

Глубоко дышу коварностью

В сердце льющейся весны,

Счастье тихое предчувствую,

И живой душой сопутствую

Птицам в далях вышины.

Снова будут сны и радости!

Разольются в поле сладости

Красных кашек, свежих трав.

Слух занежу в вешней прелести,

В шуме мошек, в легком шелесте

Вновь проснувшихся дубрав.

Снова ночи обнаженные

Заглядятся в воды сонные,

Чтоб зардеться на заре.

Тучка тонкая привесится

К золотому рогу месяца,

Будет таять в серебре.

Эти веянья и таянья,

Эти млеянья и чаянья,

Этот милый майский шум,—

Увлекая к беспредельности,

Возвращают тайну цельности

Снов и мира, слов и дум…

1911

Идут года. Но с прежней страстью,

Как мальчик, я дышать готов

Любви неотвратимой властью

И властью огненной стихов.

Как прежде, детски, верю счастью

И правде переменных снов!

Бывал я, с нежностью, обманут

И, с лаской, дружбой оскорблен,—

Но строфы славить не устанут

Мечты и страсти сладкий сон.

Я говорю: пусть розы вянут,

Май будет ими напоен!

Всё прошлое — мне только снилось,

Разгадка жизни — впереди!

Душа искать не утомилась,

И сердце — дрожью жить в груди.

Пусть все свершится, — что б ни сбылось! —

Грядущий миг, — скорей приди!

Вновь, с рыбаком, надежды полный,

Тая восторженную дрожь,

В ладье гнилой, бросаюсь в волны.

Гроза бушует вкруг. Так что ж!

Не бойся, друг! пусть гибнут челны:

Ты счастье Цезаря везешь!

1911

Ты вновь меня ведешь, и в отдаленья, робко,

Иду я за тобой,—

Сквозь сумеречный лес, среди трясины топкой,

Чуть видимой тропой.

Меж соснами темно; над лугом тенью бледной

Туман вечерний встал;

Закатный свет померк на выси заповедной

Даль оградивших скал.

Мне смутно ведомо, куда ведет дорога,

Что будет впереди…

Но если шаг порой я замедляю, — строго

Ты шепчешь мне: иди!

И снова мы пройдем по кручам гор, по краю

Опасной крутизны.

Мир отойдет от нас, и снова я узнаю

Все счастье вышины.

На горном пастбище, меж сосен оголенных,

Сквозь голубую тень,

Мне явится, с крестом среди рогов склоненных,

Таинственный олень.

Ты вскрикнешь радостно; в свои надежды веря,

Ты сделаешь мне знак;

И будет озарен крестом лесного зверя

Вдруг отступивший мрак.

Расслышу с грустью я, как ты, клонясь всем телом,

Прошепчешь мне: молись!

Я руку подыму с привычным самострелом…

Стрела взовьется ввысь…

Вдруг пропадет олень; со стоном безнадежным

Исчезнешь ты; а я

Останусь, как всегда, спокойным и мятежным,

Ответный вздох тая.

7 января 1910

Эту женщину я раз единый видел.

Мне всегда казалось: было то во сне.

Я ее любил; потом возненавидел;

Вновь ее увидеть не придется мне.

С ней вдвоем мы были где-то на концерте,

Сближенные странно радостной мечтой.

Звуки ясно пели о блаженстве смерти,

О стране, где сумрак, тайна и покой.

Кончилась соната. Мы перебежали

Яркий блеск фойе и залы тихой мглы.

Промелькнули лестниц темные спирали,

Нижних переходов своды и углы.

Наконец, пред дверью, почернелой, низкой,

Словно сговорившись, стали мы вдвоем.

Кто-то мне твердил, что цель исканий близко.

Задыхаясь, тихо, я сказал: «умрем!»

Женщина поспешно дверь открыла. Смутно

Озарились глуби сумрачных углов.

Комната была пустой и неприютной,

У стены направо высился альков.

И движеньем быстрым, — делая мне знаки

Следовать за нею, — женщина вошла,

Распустила косы, хохоча во мраке,

На постель припав, любовника ждала.

Раненное больно, сердце вдруг упало.

Помню вновь проходы, отблеск на стене…

Я вернулся к людям, к свету, к шуму зала.

Мне всегда казалось; было то во сне.

Январь 1910