Я не контролировала своё дыхание.

Прислонившись к двери, я прижала ладони к груди, часто дыша.

Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Дрезден поцеловал меня. Поцеловал меня.

Охренеть.

Потянувшись, я прижала пальцы к губам. Они хранили его вкус: корица и табак. Я должна ненавидеть это, но он был таким экзотичным, от чего в голове стоял туман.

Он, мать твою, поцеловал меня. И что мне теперь делать?

Каждый дюйм моего тела был наэлектролизован. Даже на кончиках моих ушей было такое чувство, что кто-то проехался электрическим катком прямо по ним. Волны жара проскакивали от макушки до кончиков пальцев и оседали внизу моего живота так, что мне пришлось сжать бёдра.

Судьба вмешивается каждый раз, как только Дрезден оказывается рядом со мной. Ванная, репетиционный зал, а теперь долбанный лифт.

Он поцеловал меня!

Я не могла выбросить это из головы.

Около моих ног кучей валялись футляр и моя сумка. Я бросила их так неаккуратно, как только спаслась от плавящего меня взгляда Дрездена. То, как он смотрел на меня, когда я его оттолкнула... я сделала ему больно. Я сказала ему, чтобы он отстал от меня. Он не ожидал этого. Пробежал пальцами по своим бровям, я в который раз нервно их пригладила. Ну что ж, всё чертовски плохо! Я сказала ему, что мы не можем, что нам не следует, а у него в любом случае хватило духу попробовать.

Мне нравилось, что он попытался.

И я ненавидела это.

Фуф, чего я ещё хочу? Был ли кто-то ещё в этом мире смущён так же, как и я? Мне следовало бы думать о том, как я буду играть перед тысячами людей сегодня вечером, вместо того, чтобы быть поглощённой своей одержимость Дрезденом Гэлифаксом. Дрезденом и его бархатистым ртом. Дрезденом и его умелыми пальцами, и обжигающим жаром, и, блядь, мог ли он когда-нибудь целоваться ...

Я ударилась о дверь затылком. Прочь эти мысли! Прочь!

Они были как клещи, вдавленные и сжимающие мою плоть.

Я желала Дрездена. Хотела его так, как никогда бы и не могла представить. Оставаться девственницей становится всё страшнее для меня самой. Это нормально быть такой разгорячённой, такой оголодавшей из-за кого-то? Я знала, что он будет очень опытным. Парень не мог целоваться, так держать меня, не будучи таковым.

Он был дерзким, делая то, что он проделал в лифте. Дикое пламя в его глазах раздавило мои лёгкие и сожрало все мои силы. Если бы лифт не раскрылся, разрушив чары, я могла бы ... НЕТ! Сейчас самое время принять душ.

Желательно, холодный.

Сладкий, дикий, чернее смоли. Чтобы я не услышала, но это вырвало меня из грёз. Это был звук, который я слышала раньше, в то время, когда мне нужно было чувствовать, что кто-то понимает меня. Когда тебе только семнадцать, невозможно почувствовать, что кто-то способен на это.

В моём случае с хулиганами и манящим поцелуем лезвия, всё ещё сложнее.

Распахнув глаза, я вижу белую стену. Всё верно, моя комната в отеле. Душ забрал мои последние силы. Обернув свои густые влажные волосы полотенцем, я рухнула на кровать и лишилась сознания.

Звук появился вновь: слова сквозь стену. Я улавливаю обрывки фраз и цепляюсь за них.

- Ты борешься со мной, - пел знакомый голос.

Дрезден. Это пение Дрездена прорывается через штукатурку.

- Ты вновь загнала меня в угол, и я не могу устоять на ногах... - Он не кричал свой текст. Это было негромкое бормотание, густой баритон, слегка сдержанный.

«Он пел для меня» - была моя первая, перехватывающая дыхание мысль. Нет. Невозможно. Он просто репетирует перед вечером. Я села, полотенце слетело с моей головы. Мокрые пряди щекотали мои оголённый плечи, когда я схватила с тумбочки свой телефон. Уже три.

Я так долго спала? Дерьмо. Дёргая беспорядок на своей голове, я прониклась мягким бормотанием Дрездена. Даже несмотря на то, что между нами была стена, его музыка окутывала мои лёгкие, проникала мне в душу. Он был связан со мной так, что ему никогда не стоило бы знать об этом.

Моя рука постукивала в такт. Я потёрла свою тату, успокаивая фантомные раны.

- ...ещё одна ночь перед нашим падением. Борись с мной, царапая ногтями и кусая зубами...

Закрыв глаза, я разрешаю себе попасть под его гипноз. Мне было так там комфортно среди страсти, страха. В своей комнате я была в безопасности. Дрезден не мог видеть или слышать меня и мой отклик. Всё было так, как будто мне опять семнадцать, его текст пробирается в самые глубины моего разума.

Тогда, я бы даже никогда не могла вообразить, что буду говорить с Дрезденом Гэлифаксом. Мои мечты играть в группе были такими оптимистичными. Я знала, что была довольно неплоха в этом, но всё зависело в большой степени от самой индустрии, чем от меня.

Шон был тому доказательством, если оно мне требовалось. Он много лет сражался за то, чтобы оказаться на том месте, где он сейчас есть, и я знала, что это по-прежнему очень невзрачно по сравнению с тем, чего он желал на самом деле.

Тем не менее, если бы я стала такой же знаменитой, как мой брат сейчас, то этого было бы достаточно. А теперь я взлетела выше него. Открыв глаза, я смотрю вниз на свои босые ноги. Он увидит меня сегодня вечером. Он подбодрит меня, будет гордиться мною.

ОТ воспоминаний о том, как ястояла в «Филлмор» с Дрезденом, мой рот кривится от горечи. Очень жаль, что мои родители никогда не смогут прийти. Он предлагал, блядь, чтобы они прилетели. Педлагал привезти их!

Мои родители никогда бы не смогли уверовать в то, что я делаю.

Они ненавидели это с самого начала.

Только Шон был там ради меня. Схватив свой телефон, я начинаю звонить. Гудок проходит несколько раз, после каждого из которых моё настроение падает. Звучит его голосовая почта. - Привет, - шепчу я, боясь, что Дрез может услышать меня в своей комнате. - Хм, я звоню сказать, что не могу дождаться, чтобы увидеть тебя сегодня вечером. Я тоже тебя поддержу, договорились? - Мне хотелось сказать намного больше. Спасибо тебе за то, что двигал меня вперёд.

Спасибо, что был для меня большим родителем, чем настоящие.

- Пока, - одно слово, всё, что я смогла вытянуть из себя. Повесив трубку, я спрятала своё лицо в водопаде собственных волос. Скорее всего, он готовится. Он выступает в пять, тогда я наверняка права. Логика не была до конца поглощена моим угнетённым состоянием. Мне нужно с кем-нибудь поговорить.

- Ты борешься со мной... - пел Дрезден, мучая меня. - И я едва стою на ногах.

Я энергично растираю свои щёки. В эту игру можно играть вдвоём. Чехол моей гитары с шумом опускается, когда я большими пальцами открываю защёлки на нём. Я тщательно настраиваю гитару, краем уха прислушиваюсь к тому, какую песню начинает петь Дрезден.

- Сладкая малышка, - напевал он. Мой пульс отстукивал рваный ритм, жёсткий медиатор, зажатый между пальцев, щекотал струны. За завесой переливов моих струн я слышала, как он стих, как он прервался.

Он не ожидал, что я отвечу ему таким вот образом.

От ухмылки болели щёки.

- Ты пылаешь. - Он стал громче, решительнее. Он придвинулся поближе к стене? - Моя любовь, милая моя, это будет для тебя в последний раз... - Стоя ровно, я не пропустила ни одной ноты, пока шла к разделяющему нас окрашенному барьеру.

Между нами было одновременно всё и в тоже время ничего, когда мы играли с Дрезденом вместе. Мы были совершенством. Нам не надо было видеть друг друга, мы чувствовали ритм и следовали за по его следам. Он вёл меня, но я оставляла следы, чтобы мы вернулись. Когда мы ускорялись, то же самое делало и моё сердце.

В его словах было какое-то эхо, как если бы он прижался щекой к стене. - Ты будешь моей, если я достану тебя с того света.