2. Такой вариант — реакция на решения Думы не адекватными реальной опасности средствами.
Оба постановления Думы (о денонсации Беловежских соглашений. — О.М.) вполне могут быть отменены Конституционным Судом…
К тому же весьма вероятно, что Совет Федерации осудит постановления Думы и предложит Президенту принять меры либо сам обратится в КС.
3. Судя по всему, принятие постановлений — это заранее спланированное провоцирование Президента на силовые действия…
4. Ответные шаги по постановлениям вызовут, скорее всего, отторжение и у многих некоммунистических слоев. Мотив: Президентом приняты неадекватные меры. Кризиса нет. Дума просто сама себя высекла. Короче, действительно на угрозу конституционному строю постановления не тянут.
Тем более Президент РФ сам сказал, что юридических последствий постановления Думы не имеют.
5. Нельзя назвать оптимистическими прогнозы относительно реакции законодательных собраний регионов (и провинции вообще). Если не через СМИ, то через законодательные собрания может быть организовано сопротивление исполнению Указа. Тем самым нависает угроза гражданской войны. В этом случае придется открыто вводить президентское правление и отменить действие Конституции РФ.
Альтернатива:
Письмо Президента в Совет Федерации.
Понедельник (напомню, этот документ писался в воскресенье 17 марта. — О.М.) — работа среди членов СФ.
Вторник — заявление СФ с оценкой решения ГД и о невозможности в создавшейся ситуации проводить выборы Президента РФ.
4. На основе решения СФ Указ Президента о переносе выборов Президента на 2 года и о прекращении деятельности КПРФ + Обращение к народу».
Как видим, у помощников все же не хватило духа полностью отвергнуть «план Коржакова». В качестве альтернативных шагов они лишь предложили, заручившись соответствующим решением Совета Федерации, отложить выборы президента и запретить деятельность КПРФ. Думу же трогать поостереглись.
Свою записку помощники передали Ельцину то ли вечером 17-го, то ли утром 18 марта.
В промежутке между 11-ю и 17-ю часами 17 марта министр внутренних дел также стал обдумывать ситуацию. У него тоже появились вполне естественные сомнения:
«Приказ мы выполним, но что станет со страной? Запрет компартии всколыхнет всю Россию, и на улицу выйдут сотни тысяч ее сторонников. Обязательно выйдут и те, кого доняли «сильные» ходы Бориса Ельцина. Общество, уставшее от перманентного политического кризиса, от военных потерь, от ежедневного чувства безнадежности, уже не связывает своих надежд с первым российским президентом и не встанет на его защиту. В обстановке хаоса возникает кровавый облик братоубийственной гражданской войны. Впереди тысячи погибших и искалеченных соотечественников. Распад Федерации. Изоляция страны. Невосполнимые потери в экономике.
Вывод один: этого делать нельзя! Нельзя ни в коем случае!»
Куликов принялся искать, как он пишет, «союзников и сторонников». Выяснилось, что примерно такого же мнения о ельцинских планах и другие высокопоставленные чиновники — Скуратов, Туманов… А кто «за»?
«Что-то говорило мне, — вспоминает Куликов, — президента кто-то здорово накручивает. На это указывало излишнее возбуждение Олега Сосковца и Александра Коржакова. Делая вид, что решение президента для них столь же неожиданно, как и для остальных, они немного переигрывали. И было понятно: Сосковец провалил первоначальный этап предвыборной кампании, а его штаб не был в состоянии привести Ельцина к победе. Война, которую затевал президент, могла списать все эти промахи, а Коржаков, который, как оказалось потом, чуть ли не выращивал из Сосковца будущего российского президента, действовал с ним заодно. Ради власти этих людей — сегодняшней и будущей — в принципе и была придумана вся эта комбинация. Ельцина попросту провоцировали, играли на его слабых струнах. И в какой-то момент он поддался на уговоры, приняв, как это он сам говорил впоследствии, вот эту «стратегию».
На прием к Ельцину к 17–00, не спросив разрешения у самого президента, Куликов пригласил генпрокурора и председателя Конституционного Суда. Сцена последовала тяжелая:
«Президент… был мрачен: лицо землистого цвета, неприветлив… Я коротко доложил: «Борис Николаевич, работа по выполнению вашего решения идет, расчеты производятся. Но мы, — я указал на Юрия Скуратова и Владимира Туманова, — считаем его ошибочным». Предлагаю высказаться своим коллегам — они говорят в принципе то же самое.
Президенту страшно не понравилось, что мы пришли втроем. Вроде как я подбил остальных на групповое неповиновение. Говорит мне с упреком: «Но вы же утром мне ничего не сказали». Уточняю: «Борис Николаевич, я ничего и не мог вам сказать. Поэтому попросил принять меня в 17 часов и выслушать предложения. Так вот — наше предложение заключается в том, что этого делать нельзя. Я готов объяснить, почему». Начал с того, что до выборов еще много времени, что рейтинг еще можно поднять. Но самая главная опасность заключается в том, что в стране возможен социальный взрыв, а вот сил, для того чтобы контролировать ситуацию, у нас нет и не предвидится… Они в Чечне. Они еще воюют. Сказал, что нам проще всего было щелкнуть каблуками, а потом все свалить на президента. Но мы решили не скрывать своих опасений.
Ельцин меня прервал: «Министр, я вами недоволен! Указ последует. Идите! Готовьтесь и выполняйте!».
Вскоре Куликов узнал, что против ельцинских планов настроены и люди, которым поручено непосредственно подготовить президентский указ. Позже ему стало известно также, что к команде несогласных присоединился Виктор Черномырдин…
Между тем план Ельцина вроде бы начал уже осуществляться. 17-го числа ближе к вечеру здание Госдумы было занято подразделениями ОМОНа и ГУО (Главного управления охраны). Всего, по оценкам свидетелей, в нем оказалось около полутора сотен человек с оружием. Всех служащих и депутатов, кто находился в этот момент в здании, оттуда выдворили. Снаружи никого не пускали. Ко всему прочему в Думе еще выключили и свет (это совсем уж напоминало осень 1993-го в Белом доме).
За связь с силовыми структурами в Думе отвечал вице-спикер, известный армянский полярный мореплаватель Артур Чилингаров. Ему и пришлось первому реагировать на разворачивающиеся события.
«В воскресенье в 18 часов, — рассказывал он, — я получил звонок от ответственного дежурного по Государственной думе, что в помещении ищут бомбу (был некий анонимный звонок или даже несколько звонков. — О.М.). Я подъехал, так как по распределению обязанностей отвечаю за взаимодействие с этими структурами. Меня не пустили в Думу. Было сказано, что депутатов приказано не пускать. Пришлось проявить максимум настойчивости, чтобы все-таки вызвать ответственных лиц… Поднялся к ответственному дежурному, получил информацию. Да, действительно, собаки ходят, ищут бомбу… В это время я встретил здесь руководство ГУВД Москвы и Главного управления охраны, которые сказали, что, кроме того, в Подмосковье находятся террористы, не исключено, что придется защищаться и организовывать защиту здания… Я еще раз вернулся, но больше меня в Государственную думу не пустили…»
Какое-то время здание Госдумы оставалось недоступным для депутатов и думских чиновников и на следующий день, 18-го. Депутат Владимир Гусев:
«В 6-50 в понедельник я пришел на работу… меня встретили молодые люди в милицейской форме… На все мои вопросы они отвечали, что в здании высокий уровень радиации, получен приказ: не пускать никого. Десять минут моего разговора, беседы с военными… Их было очень много — я думаю, несколько сотен человек вооруженных стояли у здания… Рассуждения привели к тому, что депутатам дан отдых в понедельник. Чтобы шли они домой…»
Вот, оказывается, как просто захватить здание парламента — достаточно одного телефонного звонка о заложенной бомбе. Так, чтобы этот звонок раздался в субботу или воскресенье. Как подумаешь, чего стоило реализовать такой сценарий в сентябре 1993-го! Не было бы этого моря пролитой крови. Впрочем, тогда его реализовать не удалось бы, обстановка была совсем другая. Депутаты не покидали свои места даже в выходные, вместе с толпами сочувствующих готовились к вооруженному отпору.