По прошествии нескольких дней Тони перестал обращать внимание на посетителей «Голубой ночи». Всю первую половину июня он только тем и занимался, что раскатывал на своей большой серебристой машине до побережья и обратно. Когда у Сью не было клиентов, она ездила вместе с ним, иногда прихватывая с собой и Пса. Он лежал, высунув язык, на заднем черном кожаном сиденье, пока они не приезжали в Малагу или Марбелью. Там Тони отправлялся на свои деловые встречи, а Сью и Пес шли гулять. Сначала она чувствовала себя не слишком уютно на побережье, но присутствие Пса придавало ей смелости. Несколько раз она видела тех, кто мог доставить ей неприятности, но всегда издали, так что они не могли ее узнать; к тому же она понимала, что сильно изменилась с тех пор, как переехала в деревню. Волосы стали длиннее, кожа темнее от обилия времени, проведенного на городской площади, а мышцы рук крепче благодаря тому, чем она занималась.

Однажды, когда в конце июня они вернулись днем с побережья, произошла странная история: они сидели в баре, и вдруг наступила гробовая тишина. Сью оторвалась от газеты, которую читала, и увидела в дверях жандарма. Эту военизированную полицию Франко все ненавидели. Во время гражданской войны здесь находился оплот анархизма, и, когда республика пала, именно жандармерия занималась в деревне репрессиями. Жандармы расстреляли семнадцать человек у стен кладбища, и местные жители этого не забыли. Жандарм подошел к стойке бара и начал о чем-то расспрашивать Армандо — Сью не могла расслышать, о чем именно он говорил, но, кажется, что-то о машине из Мадрида. Ничего не добившись от угрюмого владельца бара, он вскоре ушел, сел в свою патрульную машину и покатил обратно в долину. Через несколько дней, когда Сью писала в поле, а падре на расстоянии нескольких метров от нее яростно мастурбировал за древней корявой оливой, она услышала внезапный «ба-бах!». Сначала она решила, что священник просто кончил, так как она уже знала, что кое-кто из местных стариков делал это со звуком разорвавшейся гранаты. Однако затем она повернулась в другую сторону и увидела, что в отдаленном ущелье взорвалась машина, очень похожая на серебристый «опель-омегу» с мадридскими номерами.

Тони сказал, что его машину украли, пока он был в Альмунекаре, но, как бы там ни было, ему оставалось съездить на побережье всего один раз. Он уговорил Сью попросить у Лоуренса его «мини», которую тот отдал чрезвычайно неохотно.

Дело кончилось тем, что Сью не смогла поехать, и Лоуренс начал ныть, что никогда не получит обратно свою несчастную машину. Однако Тони вернулся через несколько дней и познакомил Сью со своими планами. «Весь кокаин поступает сюда через Галисию, не удивительно, что здесь налажены отличные связи с Южной Америкой, и забавно, что этим занимаются не только мужчины, но и женщины, — а что им остается делать, когда жандармы сажают их мужей за решетку? Вся наркота идет через юг Испании — в конце концов, оттуда можно добраться до Африки всего за полчаса на хорошем катере. А вот героина у них нет, потому что у них нет связей ни с Турцией, ни с Афганистаном. К тому же на побережье сейчас обосновались русские, которые собираются транспортировать его сюда в горы. Так вот, у меня появилась возможность получить партию по приемлемой цене, и думаю, ребятам здесь понравится героин».

У Сью был только один вопрос: «А у тебя есть деньги на это?»

— Кое-что есть, но именно по этой причине я к тебе и обращаюсь. Мне нужно больше.

— А тебя не волнует, как к этому отнесутся местные?

— Эти несчастные ослы? — спросил Тони. — Они это заслужили. К тому же мы знаем, что они недолюбливают жандармов, так что же они смогут сделать? Даже если они догадаются, что этим занимаюсь я. Так ты будешь участвовать в деле?

Сью отдала ему все свои накопленные деньги и еще украла часы у Лоуренса. «Ролекс» на золотом браслете, за который Тони получил в Альмунекаре тысячу долларов. Это не могло стать для Лоуренса большой потерей, человек ведь может носить только одни часы (если не считать знакомого диджея Сью, который носил сразу шесть штук), а Сью никогда не видела, чтобы Лоуренс надевал их на руку, так что, если как следует поразмыслить, он вполне мог с ними расстаться.

И вскоре по всей долине испанская молодежь пристрастилась к героину. Что касается выпивки, они сызмальства были знакомы с ее свойствами и последствиями ее употребления, героин же был беспощаден — его нельзя было бросить, он не признавал никаких поблажек. И вот пацан из пекарни, который еще недавно был улыбчив и разговорчив, с бледным лицом часами простаивал над квашней, погрузив по локоть руки в тесто. В соседней деревне бармену пришлось запереть двери бара, чтобы спасти его от неистовствовавшей толпы, а в апельсиновой роще нашли труп мальчика, застреленного из охотничьей винтовки.

Через полтора месяца Тони вернул Сью ее сбережения вместе с огромными процентами, а потом поехал в Гранаду и купил в крупном агентстве на кольцевой дороге БМВ с откидным верхом.

Как-то июльским утром, когда солнце еще не начало жечь беленые улочки, Сью с Найдж возвращались из магазина Анны с сумками в руках. Им потребовалось полтора часа на то, чтобы купить все необходимое, и они считали, что им еще повезло, учитывая летаргию, в которую впадали местные обитатели в жаркий период года. Найдж окликнула своих собак, выбежавших из-за угла с висящими языками, за ними в облаке пыли появилась еще целая свора вместе со Псом, который, казалось, руководил всем происходящим. Лохматый ураган промчался мимо и исчез в глубине улицы Иглесиас, шедшей в сторону церкви.

— Я уже три дня не видела своих собак, — заметила Найдж. — Похоже, этот здоровяк с городскими замашками захватил лидерство в стае.

— Однако у него так и нет хозяина. Почему-то его никто не берет, — откликнулась Сью.

— И не возьмет — он слишком одичал, и у него слишком много блох.

— Так что же с ним будет?

— То, что всегда бывает в Испании. Летом на бродячих собак не обращают внимания, а потом, когда сезон жары проходит, в один прекрасный день приезжает живодер и…

— Отвозит их в приют?

— Глупышка. Пристреливает.

— Нет!

— Местные считают, что уже то, что они позволяют им провести здесь лето, является проявлением доброты. Впрочем, это полностью согласуется с их представлениями, — после чего Найдж перешла к другой теме: — Скажи мне, Сью, а как ты оказалась в Испании?

— Прилетела на самолете. Рейсом из Ливерпуля на Малагу.

— Ну понятно, теперь все летают самолетами. Но, понимаешь, когда я ушла от мужа и уехала из Девона, я приехала сюда в старом почтовом фургоне. Никогда не забуду этого путешествия. Горы и пастбища Страны Басков — такое ощущение, что находишься в Швейцарии. Плато Ла-Манчи, которые тянутся до бесконечности, — знаешь, на них когда-то росли леса, которые повырубали. А к югу от Мадрида, до того как проложили шоссе, тянулась прямая как стрела дорога через пустыню. Потом минуешь подножия Сьерры-Морены и попадаешь к вратам, ведущим в Андалусию. Это — дефиле, естественное ущелье в горах. Знаешь, как оно называется? Деспенаперрос, в буквальном переводе «Место для сбрасывания собак со скал». Кое-кто утверждает, что под собаками имелись в виду неверные, приезжие, чужаки. Однако мне больше нравится другое объяснение. Что разбойники, несомненно наводнявшие это ущелье в девятнадцатом веке, травили путешественников собаками, которых сбрасывали на них сверху.

— Ты меня разыгрываешь, — сказала Сью.

— Вовсе нет. Как бы там ни было, название этого ущелья говорит нам по крайней мере о двух вещах. Во-первых, что собак здесь как грязи, а во-вторых, что при наличии выбора между собакой и камнем испанец предпочтет сбросить вниз собаку. Не знаю, может, в этом и есть какой-то разумный смысл. Может, путешественников действительно охватывал панический ужас, когда они видели над головой своры летящих собак, однако это не повод игнорировать бессмысленный садизм, свойственный испанцам.

Они подошли к дому Найдж — еще одни кованые ворота в бесконечной белой стене.