— Вот уж нет. Никто не может управлять мной. Я живу по своей воле. Это ты скован по рукам и ногам. Этого нельзя, того нельзя.

— А ты не подумал, что привело тебя в тот склеп? Случайно ли ты там оказался?

— Что, что… Бежал от волков…

— Волки в лесу, волк на знамени, на щите, на камне… Демон-волк. Эти люди считали волка своим предком, своим покровителем. Они сами были волками в человеческом облике.

— Оборотнями?

— Нет. Просто хищниками с каменными сердцами.

— А где ты видел других людей?

— Увы, в твоих словах много истины.

— То-то и оно. И лучше быть хищником, чем добычей.

— В этом мы с тобой не придем к согласию. Скажи лучше, ты заметил, что тот человек, хозяин меча, очень похож на тебя? Только глаза другие. Может, мать его принадлежала к твоему на роду? Это мне тоже не нравится.

— По твоим словам выходит, что я ему приглянулся, потому что похож на него, и он послал волков звать сородича в гости. Что же он тогда чуть не придушил меня?

— Не он тебя выбрал. Тебя избрало Спящее Зло. Оно искало нового хозяина. Бесстрашного, могучего и юного, у которого впереди долгая жизнь. И не обижайся — не слишком умного, такой душой легче овладеть. Обитатель склепа знал и решил остановить тебя любой ценой, пресечь путь Спящего Зла.

— Может, я глуп, но не настолько, чтобы путешествовать безоружным из-за того, что тебе везде мерещится Зло.

— Что ж, поступай как знаешь. Время уже позднее, а нам завтра предстоит долгий путь.

На следующий день они расстались, потому что вендиец направлялся на восток. Конан успел привязаться к беспокойному старику и прощался с ним не без сожаления. Чиндара уже отошел на несколько шагов, как вдруг вернулся чуть ли не бегом.

— Я забыл сказать тебе кое-что очень важное, — проговорил он, задыхаясь. — Если ты все же решишь избавиться от меча, не дари его, не продавай. Лучше зарой в землю или брось в воду. Кто знает, в какие руки он может попасть. И держись подальше от тех, кто сведущ в магии.

Уже второй день Конан опять шел по унылой степи один. Никакие увещевания старца не заставили варвара отказаться от намеченной цели. Его манил Шадизар, словно какая-то магическая сила влекла его туда. Жизнь вора, полная приключений, опасностей и всевозможных удовольствий, казалась юноше прекрасной. Ему хотелось испытать себя, доказать, что он не только смел, но также ловок и хитер. Время от времени Конан задумчиво улыбался, представляя, как тратит деньги растяпы-богача в шумном кабаке, пьет терпкое вино и гладит крутое бедро доступной и ласковой аппетитной красавицы. Она заливисто хохочет, запрокинув голову, и шелковые локоны, разжигая желание, щекочут сильную шею и мощные плечи удачливого вора. О боги! Что все премудрости мира по сравнению с такой полной радости жизнью! Пусть мудрость тешит стариков, а он, в ком силы играют и требуют выхода, не свернет с избранного пути.

Пейзаж постепенно менялся. Чем дальше путник продвигался на юг, тем больше появлялось деревьев с пышными кронами, все чаще попадались небольшие прозрачные ручейки, в которых журчала чистая холодная вода. Смерть от жажды и злого солнца уже не грозила ему, однако запас сухарей и вяленого мяса истощился, а такой добычи, что могла бы составить сносную трапезу, юноше пока не посчастливилось встретить, и пустой желудок все чаще и чаще напоминал о себе.

Конан внимательно посмотрел по сторонам, увидел неподалеку поблескивающую ниточку ручья, извивающуюся в ярко-зеленой траве, и решил присесть там ненадолго, чтобы перекусить. Устроившись поудобнее, он с явным удовольствием погрузил руки в холодную воду, зачерпнул полную пригоршню и плеснул себе в лицо обжигающую голубоватую влагу. Вода тонкими струйками потекла по лицу, шее, груди, взбадривая путника и снимая усталость. Юноша развязал свой тощий дорожный мешок, достал оттуда несколько сухарей и небольшой кусок жесткого сухого мяса. Эти припасы были последними. Конан взвесил на ладони свой скудный обед, криво усмехнулся и решительным жестом отправил еду в рот. Он старался жевать как можно медленней, чтобы растянуть удовольствие. Закончив трапезу несколькими глотками ледяной воды, Конан начал озираться по сторонам в надежде, что из травы появится хоть какой-нибудь любопытный зверек, которого можно будет отправить в желудок вслед за сухарями и жалким кусочком мяса. Но все было тихо, только по ветвям дерева, возле корней которого расположился путник, прыгала крошечная пичуга, столь щуплая, что на нее не позарился бы даже голодный кот. Глубоко вздохнув, юноша лег на спину, закинул руки за голову и, глядя в высокое небо, по которому медленно плыли облака причудливых форм, задумался и незаметно для себя задремал.

Тихое шуршание мгновенно разбудило Конана. Он резко сел и схватился за рукоять меча. Трава возле ручья едва заметно колыхалась, но не ветер был тому причиной. Зоркие глаза киммерийца заметили, как солнечный луч вспыхнул в траве, отразившись от чешуи плавно ползущей змеи. Тварь была, похоже, крупной, толщиной едва ли не с руку Конана. Варвар знал, что мясо змей не только съедобно, но и даже вкусно. Правда, о вкусе он сейчас совсем не думал, юноша готов был уже жевать кору дерева. В предвкушении столь близкого обеда рот киммерийца мгновенно наполнился голодной слюной, а пальцы сами по себе плотно сомкнулись на рукояти меча. Конан резко вскочил на ноги, и это оказалось его роковой ошибкой: змея молниеносно прыгнула, и острые ядовитые зубы глубоко впились в ногу варвара, пронзив его тело острой болью. Отбросив меч, юноша схватил гадину за голову и мощным рывком разжал сильные челюсти. Затем, вложив в одно движение все свои силы, разорвал твари пасть. Крупная плоская голова развалилась пополам, и из раны фонтаном забила яркая кровь. Змея еще шевелилась, когда Конан отбросил ее в сторону, но это были уже посмертные судороги.

Киммериец медленно опустился на траву, чувствуя, что быстро слабеет. На ноге, чуть ниже колена, зияли глубокие рваные раны, оставленные зубами толщиной примерно с палец. Края ран буквально на глазах краснели и опухали. Будь варвар хоть немного слабее, он уже лежал бы мертвым рядом с убитой змеей, но невероятно сильный организм упорно боролся со смертельным ядом. Недолго думая юноша схватил меч и решительно вырубил из раненой ноги большой кусок плоти, захватив и ту часть, до которой краснота и опухоль еще не успели доползти. От невыносимо резкой боли он на какое-то время потерял сознание и поэтому не видел, как клинок, обагрившийся его кровью, вспыхнул голубоватым пламенем, которое тут же погасло.

Конан довольно быстро пришел в себя. Нога нестерпимо болела, по всему телу волнами разливалась слабость, глаза застилал туман, голова кружилась. С большим трудом дотянулся варвар до своего дорожного мешка и, пошарив в нем рукой, извлек оттуда маленький пакетик, оставленный ему старцем. В пакетике лежали остатки целебной мази, которой Чиндара лечил раны юноши. Стараясь унять дрожь в руках, чтобы — да хранят от такой напасти Светлые Боги! — не уронить снадобье в песок, Конан достал мазь и аккуратно нанес ее на ногу. Боль тут же начала утихать, туман перед глазами рассеялся, и киммериец обрел способность трезво мыслить. Он внимательно осмотрел гадину, чуть не лишившую его жизни, вырезал из нее большой кусок и жадно впился в еще теплое мясо зубами. Оно оказалось на редкость нежным и вкусным, и варвар быстро утолил терзавший его голод. Запив обильную еду водой из ручья, Конан решил остаться тут и отдохнуть до утра, чтобы набраться сил, так как путь, по его предположениям, предстоял еще неблизкий.

Наутро путник проснулся бодрым, полным сил и решимости идти дальше. Рана на ноге не болела и не кровоточила. Конан собрался позавтракать, но… он спал так крепко, что не слышал, как ночью какие-то мелкие хищники начисто обглодали тело змеи. Теперь в густой зеленой траве лежал лишь длинный белый хребет. Лишенный завтрака юноша попил воды, тяжело вздохнул и тронулся в путь, надеясь по дороге поймать какую-нибудь живность.