Наши лица в очередной раз вытянулись...

– Но... – замычал Кавээн, – мы же работали тут...

– Я и не говорил, что вы тут отдыхали, – ответил Григорий Абрамович. – Но через десять минут после вашего выезда из управления поступил звонок из городского управления коммунального хозяйства... Глупейшая ситуация – женщина застряла в лифте.

– А мы-то тут при чем? – пробормотал Кавээн. – Мы лифты не ремонтируем...

– Оправдываться будешь перед прокурором, – оборвал его Грэг, – а я в другом ведомстве работаю... Так вот. Коммунальщики сообщили нашему диспетчеру, который после вашего отъезда переключил наш телефон в свою дежурку, что у застрявшей в лифте женщины начался какой-то психический припадок. По их предположению, она страдает сильно развитой формой клаустрофобии.

Я прикусила губу. Прав Грэг, это как раз тот случай, когда необходимо вмешательство экстремального психолога. Хорошо представляя природу заболевания, я могла бы облегчить ситуацию, в которой оказалась несчастная женщина, приходящая в ужас от замкнутого пространства... Разумным решением было бы оставить меня в управлении продолжать дежурство, самому с Игорьком отправиться на ЧП.

– В результате диспетчер, не обнаружив штатного психолога на месте и не сумев установить с ним связь по мобильному телефону, вынужден был отказать коммунальщикам в помощи...

Я вздохнула. Конечно, это прокол для всей Тарасовской службы МЧС. Такие случаи создают репутацию... И не стоит себя утешать, что все произошло случайно, что мы были заняты делом... Думать, как распорядиться людьми, которыми ты руководишь, – это тоже дело...

– Но и это не самое неприятное, – продолжал нагружать нас Грэг. – Самое неприятное, что коммунальщики, получив наш отказ, обратились со своей просьбой в ФСБ и оттуда им в считаные минуты направили психолога, который взял ситуацию под контроль и помог женщине прийти в себя и продержаться, пока не исправили лифт... Я думаю, комментировать здесь нечего. Еще пара таких случаев – и мы можем смело подавать в отставку, а наши дела перейдут в ведение ФСБ. Ее сотрудники, кстати, очень рады будут такому повороту... Они об этом только и мечтают.

Григорий Абрамович посмотрел на каждого из нас по очереди. Мы стояли, опустив головы, как провинившиеся школьники перед учителем...

– Поэтому приказываю, – сказал он. – Немедленно покинуть объект, вернуться в управление и ждать моих указаний. Инструктаж по делу о взрывах назначаю через полчаса. Проводить его буду я... Садитесь в «рафик» и отправляйтесь обратно.

Григорий Абрамович посмотрел на мрачного Кавээна, пальцы которого выбивали частую дробь на капоте нашей машины, и добавил:

– За руль сядет Игорь. Спокойно, Саша, спокойно... – Грэг заметил, как напряглись мускулы Кавээна. – Я хочу, чтобы сегодня вы добрались до управления без происшествий...

...До управления мы, как и хотел Григорий Абрамович, добрались без происшествий, правда, в подавленном состоянии. Слишком много на нас обрушилось новостей, которые, мягко говоря, энтузиазма не вызывали. Одно дело, когда в Булгакове мы как-то само собой оказались втянутыми в поиск причин трагедии, другое – сейчас. Расследовать происшествие, не имея опыта для этого, не имея практически никакой информации, да еще в условиях жесткой конкуренции со службой, отношения с которой у нас, мягко выражаясь, не складывались. И делать это по приказу, который не выполнить нельзя, – иначе мы просто распишемся в своей непрофессиональности, хотя, объективно говоря, заниматься следствием никогда не входило в наши профессиональные обязанности. Мы все же спасатели, а не сыщики... О чем они только думают, там, в министерстве?

Я уже сильно пожалела, что в Булгакове спровоцировала всю группу на поиск организаторов катастрофы... Недаром говорят, что инициатива наказуема. Теперь, пожалуйста, – расхлебывай!

В управлении я сварила кофе, и мы молча выпили по чашке крепкого, ароматного, густого, прочищающего мозги и поднимающего тонус напитка. Кавээн опять уцепился за телефон, который он столь опрометчиво оставил, но тот вновь молчал, дядя Саша сидел перед ним в задумчивости и разглядывал безмолвствующий аппарат. Игорек улегся на стульях, заложил руки за голову и уставился в потолок. Наверняка – обдумывал ту информацию по взрыву в роддоме, которая у нас уже была, и строил всевозможные версии. Я к его занятию относилась скептически – какие версии можно строить, когда информации нет почти никакой. Остается только фантазировать на вольную тему...

От кофе я немного повеселела, а размышления над упражнениями Игоря в дедукции напомнили мне о Ларисе Чайкиной. Она-то кое-что могла бы рассказать, поскольку, как я поняла из ее реакций, присутствовала при взрыве. Только вот расспрашивать ее об этом без ущерба ее психическому здоровью нет пока никакой возможности...

Я позвонила в больницу, куда отвезли женщин из роддома, и спросила, не родила ли еще Чайкина. Мне долго не хотели отвечать, но после того, как убедились, что я не родственница, а психолог-спасатель, попросили приехать... Встревоженная, я помчалась в больницу...

Меня встретил дежурный врач. Он был сильно обеспокоен. Лариса не подпускала к себе никого из врачей и медсестер, твердила, что она вовсе не беременна, требовала, чтобы ее отпустили домой. Осмотреть ее так и не удалось. По ее карточке выходило, что срок родов у нее уже прошел. Она вела себя очень беспокойно и все просила пригласить ту девушку, с которой они вместе спаслись из роддома по пожарной лестнице... Я попросила немедленно отвести меня к Ларисе Чайкиной...

Меня отвели в палату, где кроме Чайкиной лежали еще три женщины, и поразилась психологической неграмотности наших медиков. Я не в первый раз сталкиваюсь с этим, но сейчас это было просто утрированно. Лариса ходила по палате и говорила практически непрерывно, а три женщины, тоже еще не родившие, жались по своим кроватям и смотрели на нее испуганно и озлобленно. А Лариса со своим огромным животом ходила от окна к двери и обратно и очень искренне возмущалась тому, насколько безответственны те женщины, которые решились рожать детей...

– ...Я ненавижу детей! – заявляла она, поворачиваясь от окна к двери и обводя своих соседок невидящим взглядом. – Нужно быть сумасшедшей, чтобы сейчас рожать! Ребенок убивает женщину... Я несколько раз видела маленьких детей... Это хитрые и жестокие существа... Они думают только о себе и о том, как замучить свою мать... Они ждут момента, когда она расслабится, и начинают кричать тонким противным голосом, специально не давая матери отдохнуть... Я знаю, что ни одна женщина не хочет их рожать... Я, например, не хочу. Я же не сумасшедшая...

– Заткнись ты, дура! – не выдержала одна из беременных женщин. – Ты на пузо свое взгляни... Не хочет она! Раньше нужно было думать, – когда с мужиком трахалась... Тогда, небось, хотела!.. А теперь тебя не спросят – хочешь ты или не хочешь...

– Нет-нет, вы не поняли, я вовсе не беременна. Я не могу быть беременна... Это было бы странно... Я поеду сейчас домой. За мной приедет моя подружка, мы с ней совсем случайно оказались в роддоме, просто – мимо шли... Она заберет меня отсюда...

Меня она между тем не замечала, хотя я уже минуты три стояла у двери и смотрела на нее. Врач, который вошел вместе со мной, хотел подойти к Ларисе, но я его остановила, удержав за рукав...

– Сергей Александрович! – возмущенно обратилась к врачу вторая из беременных соседок Чайкиной. – Уберите от нас эту идиотку. Она все уши прожужжала – не хочет она рожать... Ходит – пузом трясет, а сама – «Ненавижу детей! Ненавижу детей!» Твердит, как сумасшедший попугай какой-то...

– Ты, милочка, сама успокойся. Что это ты так волнуешься? Тебе рожать сегодня, нервничать не нужно... Животик-то у тебя у самой вон какой – постарался муж, не иначе, как тройню тебе зарядил... Давай-ка послушаем, что у нас там...

– Сергей Александрович, – хихикнула женщина. – Это у меня, а не у нас. У самого-то у вас-то там пусто, скорее всего...