Меня передернуло. Врач, по-моему, был абсолютно глухой и слепой. Этим женщинам действительно нельзя было находиться вместе с Чайкиной в одной палате. Ее нужно было срочно изолировать... Эта его «милочка» была совершенно права. Ларису нужно забрать из этой палаты... И забрать срочно, пока не случилось какого-нибудь скандала, который может для Ларисы закончиться трагедией...

Она наконец узнала меня и поспешила ко мне, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу.

– Ну, наконец-то! – воскликнула девушка. – Я уже устала тебя ждать! Представляешь, они мне не верят... Знаешь, Наташка, я все никак не пойму – как я здесь оказалась... Я помню, как мы с тобой убежали с химии, как мороженое ели. А дальше...

«Господи, она школьница, что ли?» – подумала я, а женщины в палате засмеялись. Наверное, потому, что ко мне она обращалась как к подружке, а я на школьницу нисколько похожа не была. Я быстро взяла из рук врача Ларисину карточку и прочла год рождения. Так она моя ровесница! Какая же, к черту, химия...

– Потом – сразу – какой-то кошмар в роддоме, пожарная лестница... Не помнишь – зачем мы с тобой туда пошли? Неужели кто-то из наших девчонок рожать собрался... Значит, они с мальчишками... Ну, это... – Лариса покраснела. – Ну... давали им.

Женщины уже откровенно хохотали. Ситуация складывалась глупейшая... Я никак не могла понять, что происходит, врач давно уже, судя по всему, махнул на Ларису рукой. Женщины с удовольствием отыгрывались за свой недавний страх перед Ларисой.

– А это кто? – спросила у меня Лариса.

Она показала пальцем на врача, и я поняла, что пора активно вмешиваться. Ларису нельзя было предоставлять самой себе... Она явно вернулась в свое прошлое и меня принимает за одну из своих подружек. По ее самоощущению, она не только не беременна, она даже с мужчиной вроде бы ни разу не была... Ситуация, конечно, слишком уж дикая для женщины, у которой вот-вот должны начаться родовые схватки.

– Вы можете ее перевести в отдельную палату? – спросила я врача.

– Ты, милочка, с ума не сошла? – возмутился он, но быстро сообразил, что со мной не следует разговаривать так же, как с женщинами из палаты, и сбивчиво забормотал извинения...

– Больница переполнена, – бросился он объяснять. Мы дежурили в день, когда роддом взорвался, всех везли к нам, не заботясь о том – можем мы их принять или нет... Даже младенцев нам привезли!

Он возмущенно всплеснул руками.

– Ну, младенцев мы за пару часов распихали по роддомам... Так теперь – скандал с роженицами, они-то здесь остались! Требуют своих детей... Вот где кошмар-то! Детей им подавай! Да кто ж теперь разберется – где чей ребенок! У многих бирки-то послетали, пока с ними возились на улице в суматохе, спроси у него теперь – чей он ребенок... Кроме того, один ребенок погиб, а мать до сих пор не знает об этом. А один – наоборот, без матери остался. Это который у мертвой родился... Ну его-то, наверное, и пристроят к той, у которой свое дите померло. Без матери не останется...

Он вздохнул.

– Здесь-то спокойно. Ну, подумаешь, нервничают слегка. Так это дело обычное. Перед родами всегда нервничают, а я всегда успокаиваю... Так уж заведено. Где ж я ей отдельную палату найду... И в психушку не отправишь, у них там родильного отделения нет, конечно...

– Главврач здесь? – спросила я.

Он помотал головой.

– Литвинова полчаса назад губернатор вызвал...

– Кабинет его свободен?

Врач, глядя на меня, молча хлопал глазами.

– Ключ можете найти?

– У Михайловны ключ есть, у уборщицы.

Он взглянул на часы.

– Минут через десять она как раз у Литвинова убирать начнет...

Выйти из палаты Ларису не нужно было даже уговаривать. Она живо вцепилась в мою руку, и мы втроем – я, Лариса и врач – направились по длинному коридору третьего этажа к лестнице. Но чем ближе мы подходили к ступеням лестницы, тем крепче и беспокойней сжимала Лариса мою руку. Я наконец сообразила, что не выяснила один очень существенный для Ларисы момент.

– На каком этаже у вас кабинет главврача? – спросила я.

– На первом... – врач недоумевающе посмотрел на меня и пожал плечами.

«Вот черт! – ругнулась я про себя. – По лестнице она не даст себя свести...»

Я немного растерялась. Неужели вызывать пожарных, чтобы они переправили Ларису с третьего этажа на первый? Да нет, это совершенно нереально... Нужно придумать что-нибудь другое...

«Сама же, между прочим, виновата! – ругалась я на саму себя. – Могла бы предусмотреть, что Ларису опять затащут наверх, на третий этаж, а спускаться она опять не сможет... Нужно было предупредить тех, кто ее сюда вез, или самой проводить...»

Впрочем, она боится только лестницы, вернее – только спуска по лестнице...

– Лифт есть? – спросила я у врача.

– Конечно, есть! – пожал тот плечами, недоумевая, почему я спрашиваю о такой ерунде с таким серьезным волнением?..

Я облегченно вздохнула. Иногда забываешь самые простейшие решения и начинаешь сама придумывать себе трудности. Это чаще всего говорит о настроении несколько депрессивной окраски. Мне нужно обратить на себя внимание... Я слишком поддаюсь эмоциям и начинаю совершать ошибки... Нет, это нужно прекращать, ведь я же умею контролировать свое эмоциональное состояние...

На лифте мы спустились спокойно. Не было перед глазами Ларисы ступенек, ведущих вниз, а движение лифта она, по-моему, вообще не заметила... Лариса болтала со мной как со школьной подружкой, называла меня Наташей и чувствовала себя превосходно, судя по ее настроению. Только иногда она начинала морщиться и прикладывала ладони к животу, который начинал ходить ходуном...

– Подожди чуть-чуть, у меня с желудком что-то нехорошо... Сейчас пройдет...

Дверь в кабинет главврача оказалась незаперта, и едва мы туда вошли с Ларисой, дежурный врач потерялся где-то по дороге, увидели сидящего за столом молодого мужчину. На уборщицу Михайловну он был явно не похож, и я поняла, что и это есть тот самый Литвинов, который как-то отвертелся от встречи с губернатором... Что ж, тем лучше. Не люблю действовать по-партизански, хотя иной раз и приходится, когда нет другого выхода...

Я готова была пуститься в объяснения, но Литвинов не дал мне рта раскрыть. Он вежливым жестом пригласил нас с Ларисой сесть в глубокие мягкие кресла перед своим столом и заявил:

– Я вас уже жду...

Я посмотрела на него недоумевающе.

– Меня предупредил по телефону подполковник Воротников, что вы...

Он кивнул в мою сторону.

– ...Отправились в нашу больницу, и просил оказать вам содействие, если ситуация того потребует... Мне кажется, она уже требует. Осталось только выяснить – что именно она требует...

– Наташк, ты его знаешь, что ли? – спросила Лариса у меня вполголоса. – Симпатичный...

Теперь Литвинов запнулся в некотором недоумении...

– Простите, – спросил он, – вы капитан МЧС Ольга Николаева?

Лариса внимательно прислушивалась к его словам и, едва он замолчал, тоже сказала мне:

– Наташа, у него, кажется, с головой не все в порядке...

Я улыбнулась ей успокаивающе и повернулась опять к главврачу...

– Ситуация действительно требует вашей помощи... Мне трудно разговаривать сейчас, не создавая стрессовой ситуации для одного из присутствующих...

Я показала глазами на Ларису. Не могу же я при ней заявить, что у нее психическая травма и что она ощущает себя девчонкой-школьницей...

– ...Но в некотором смысле я, как это ни странно, сейчас Наташа, школьная подруга Ларисы Чайкиной... Хотя то, что сообщил вам подполковник Воротников, полностью соответствует действительности...

В глазах у Литвинова появилось какое-то нехорошее подозрение, и я поспешила добавить, надеясь, что ему в отличие от Ларисы знакома психиатрическая лексика:

– Я столкнулась со сложным случаем посттравматического невроза... Потеря идентификации, мемориальные пространственно-временные лакуны, регрессия на предгенитальную стадию психологического развития... Все это осложнено тем, что вы видите собственными глазами...