– Мне очень, очень интересно!- ответил тот,- вы даже представить себе не можете, как мне все это интересно!…
Харрис наклонился над записями кадета:
– А что это тут ты записываешь в тетрадь? Ну-ка, покажи…- лейтенант взял тетрадь Дугласа в руки,- ну-ка, ну-ка… Фу, какая мерзость! Что это за слово такое на букву «п»?
– «Продление», сэр…
– Грязная вонючка, у тебя тут написано совершенно другое!
– Но я готов присягнуть, что тут написано именно это слово!
– Молчи, когда с тобой разговаривает начальство! Мне лучше знать, что тут написано! Вы, кадет Дуглас,- полный кретин, вместо того, чтобы овладеть на занятиях наукой побеждать преступный мир, вместо этого вы упражняетесь в нецензурщине!… Я доложу о вашем недостойном будущего полицейского поведении начальству.
Харрис обернулся и направился к своему месту.
– Продолжаю,- лейтенант вновь взял тетрадку,- записывайте, а то не усвоите:«Изменение приговора. В случае, если при рассмотрении дела в кассационном порядке будет установлено, что судом первой инстанции неправильно применен уголовный закон или назначено наказание, не соответствующее тяжести преступления, кассационная инстанция может, не передавая дело на новое рассмотрение, внести необходимые изменения в приговор с соблюдением соответствующих статей настоящего Кодекса, с тем, однако, чтобы наказание по измененному приговору
не превышало первоначально назначенного наказания, а равно не был применен закон о более тяжком преступлении…» – записали?
Ларвел обернулся к сидящему сзади Барби:
– Хочешь, я сделаю сейчас так, что он будет читать ровно столько, сколько мы этого пожелаем?
Сделай милость!- ответил толстяк.
А сколько ты хочешь, чтобы он еще читал?
Побыстрее бы окончил…
– Ну, смотри…,- Ларвел, поднеся к губам кулак, вновь заговорил голосом селектора:«Лейтенант Харрис, лейтенант Харрис! Вам надлежит срочно подняться в кабинет коменданта Лассарда, то есть в мой кабинет… Лейтенант Харрис, лейтенант Харрис.»
Отложив свою тетрадку, Харрис побежал к начальству. Ларвел, подойдя к столу, быстро переложил закладку с середины тетрадки на самый конец.
Через минуту недоуменный лейтенант вернулся в учебную аудиторию.
– Вот черт, с этими вонючками уже галлюцинации начинаются…
Сев за стол, Харрис открыл записи на том самом месте, куда переложил закладку Джон.
– «Содержание…,- все тем же монотонным голосом начал лейтенант:- Глава первая. Основные положения… Глава вторая. Суд и подсудность… Глава третья. Прокурор…»
– Извините сэр,- поднялась со своего места Саманта Фокс,- извините, но мне кажется, что вы уже читаете оглавление…
Харрис, полистав тетрадку, сказал удивленно:
– Да, действительно, оглавление… Этим разом мы что-то очень быстро окончили…
Тем временем МакКони, напившись вволю пива, неспешно двинулся назад.
– МакКони,- услыхал он за спиной голос
коменданта Лассарда,- идите-ка сюда! МакКони обернулся.
– Здравствуйте, господин комендант. Очень, очень рад вас видеть. А мы сегодня с моим другом Джоном Ларвелом как раз вас вспоминали…
– Пройдемте-ка ко мне в кабинет,- предложил
Лассард,- у меня к вам есть дело. МакКони направился вслед за начальником Академии.
– Присаживайтесь,- предложил Лассард,- у меня к вам такое дело. Недавно мне позвонил один наш общий знакомый…
– Капитан Рид?- спросил Джерри.
– Да, именно он. Он, между прочим, интересуется вашими успехами…
– И что вы ему сказали, сэр?
– Сказал, что вы не хотите стать офицером полиции, кадет МакКони.
– Да, я действительно не хочу становиться копом поганым. Но у меня не было иного выхода…
– Знаю, знаю… Ну так что, может быть не будем мучиться, позвоним сейчас же капитану…
Но тогда меня упекут в тюрьму…
Не бойтесь. Рид сказал мне, что если вы свалите
из Нью-Йорка, он сумеет замять ту историю с «ягуаром». МакКони заметно оживился:
– Раз это действительно так, сэр, позвоните капитану, скажите, что я свалю куда угодно… Я буду вам очень, очень признателен…
Пока комендант набирал номер капитана Рида, Джерри подошел к окну кабинета. Напротив окна стояла Мери Томпсон и о чем-то оживленно беседовала с Самантой Фокс. В утреннем солнце она показалась МакКони такой красивой и соблазнительной, что тот невольно подумал:«Да, вот это баба… Какая классная баба… А, может, а, может, действительно стоит…»
– Алло, капитан Рид?- наконец-то дозвонился Лассард.- Привет, дружище! Как твои дела? Все замечательно, говоришь? Ну ладно, ладно… Тут один твой
молодой друг хочет тебе что-то сказать. Передаю ему трубку…
– Алло, капитан?- взял трубку Джерри,- у меня хорошо, капитан. Учусь, стараюсь, готовлю себя к карьере полицейского… Вы рады за меня? Большое спасибо, господин капитан! Я очень благодарен вам, что вы подсказали мне эту замечательную идею – поступить на учебу в Полицейскую Академию… Постараюсь оправдать доверие. Всего хорошего…
МакКони повесил трубку и, заметив недоумевающий взгляд Лассарда, спросил весело:
– Могу ли я идти?
– Идите…,-пробормотал он, совершенно ничего не понимая…
Однако лейтенант Харрис, невзлюбив МакКони с первого же дня, поставил себе целью выгнать его из Академии, а если и не выгнать, то вынудить Джерри самого забрать документы.
Колтон и Робертс, верные помощники лейтенанта, тоже старались досадить Джерри насколько возможно…
Однажды увидав, как МакКони бросил окурок мимо мусорки, лейтенант подозвал своих заместителей и, указав на провинившегося, приказал:
– Разберитесь! Зловредно улыбаясь, Колтон подошел к МакКони.
– Подыми окурок,- сказал он. МакКони исполнил распоряжение.
– А теперь пошли,- сказал Робертс
МакКони вместе с заместителями лейтенанта вышел за казарменные корпуса. Гадко улыбаясь, Колтон всучил ему лопату.
– Ну что, допрыгался? Теперь копай могилу.«Они что, совсем с ума посходили?- со страхом думал Джерри, долбя лопатой каменистый грунт.- Они что, собираются меня убить и закопать?…»
Когда могила, наконец, была выкопана и потный Джерри вылез из ямы, Робертс, ухмыляясь, протянул ему окурок и приказал:
– Похорони. «Ну ладно, недоноски,- думал МакКони, бросая в яму комья земли,- ладно, вы у меня еще поскачете…»
Робертс и Колтон, глядя, как трудится Джерри, только гадко ухмылялись…
Так прошла половина срока обучения. Кадеты учились водить машину, стрелять, овладевали приемами самообороны и премудростями американских законов. За это время они сделали заметные успехи – Барби похудел на десять килограммов. Дуглас научился водить машину, а Мери Томпсон, в совершенстве овладев приемами рукопашного боя, стала справедливо считать, что теперь ей не страшен ни один насильник.
Единственный, кто испытывал в Академии острые муки, был, пожалуй, латиноамериканец Хуан. Семь недель полнейшего воздержания – это было для него невыносимо. Впрочем, вскоре он нашел выход, как проникнуть на женскую половину казарм…
Латиноамериканец, натянув парик и подложив под женский халат большие накладные груди, пошел на женскую половину на разведку. Девки, по всему видать, тоже весьма изголодались без мужчин, и недостатка выбора Хуан не испытывал…
Вернувшись незадолго до отбоя к себе, латиноамериканец, поймав МакКони, принялся наставлять его:
– Да, тут оучень, оучень неплохо, тут тоже моужно жить. Вриемя от вриемени моужчине оучень нужна жиенщина, а жиенщине оучень, оучень нужен мужчина. И никакие приеграды тоут не помоугут… Жиенщины – этоу блага, а блага для тоуго и соузданы, чтоубы ими поульзоваться. Я не моугу всие времья учиться, я доулжен ниемножко отдоухнуть. Ви доулжны знать, чтоу женщина – это оучень, оучень приятная форма оутдыха, мой камрад, ну проусто оучень приятная фоурма…
– Слушай, приятель,- перебил его МакКони,- что-то я замечаю, что у тебя иногда совсем пропадает твой идиотский акцент. С чего бы это?…
Хуан замялся:
– Ладно, ты, вижу, хороший парень, и я могу тебе рассказать, почему я кошу под латиноамериканца. Вообщето, я никакой не Хуан, мое настоящее имя – Джон, я американец в четвертом поколении. А кошу я под испаноязычного вот почему: знаешь, наши американские девки в последнее время совсем подурели; они вбили себе в голову, что настоящий трахальщик должен быть или негром, или латиноамериканцем – у них, мол, и перцы побольше, и вообще, владеют они своими инструментами лучше. Закосить под негра я не могу – сам понимаешь, разве что сапожной ваксой намазаться, а вот под латиноамериканца – в самый раз, тем более, что моя бабушка – из Гваделупы.