Среди всех этих сменявших друг друга событий арпинцы успели позабыть времена, когда они вместе с другими вольсками под водительством Аттия Туллия с оружием в руках угрожали Риму, тем более что до того дня, когда здесь 3 января 106 года появился на свет Цицерон, прошло не менее четырех веков. Кое-какие следы минувшего сохранились, однако, до того времени, некоторые сохраняются и по сей час. Таков прежде всего укрепленный вал, вплоть до сего дня возвышающийся среди виноградников и фруктовых садов и по-прежнему защищающий крепость, которая давно уже вошла в черту города. Эта стена, огромная, сложенная из громадных неправильной формы камней, той кладкой, которую принято называть «циклопической», долгое время считалась доисторической. В наши дни археологи более или менее согласны в том, что она представляет собой остатки одного из крепостных сооружений, созданных римлянами на рубеже реки Лирис. Развалины таких же стен обнаруживаются и в других поселениях этого района. Глядя на эти стены, жители, без сомнения, ощущали, сколь славен в истории их древний город. Один из проходов в степе имеет стрельчатое завершение, напоминающее пастушескую хижину. Архаический облик подобных сооружений все отчетливее контрастировал с новыми зданиями, которые с начала I века до н. э., а может быть, и поколением раньше, воспроизводя эллинистические архитектурные формы, распространились мало-помалу по всему краю. К сожалению, мы не можем судить о том, насколько архитектура нового стиля задела Арпин, в какой степени и когда именно городок принял свой позднейший облик.

Есть основания полагать, однако, что расположенная на высоких холмах неприступная крепость, какой являлся Арпин, долго сопротивлялась любым новшествам и оставалась верной древним традициям. В пользу такого предположения говорит по крайней мере одно свидетельство, представленное нам Цицероном. В прологе ко второй книге диалога «О законах» он сообщает, что дом их семьи, стоявший на берегу реки, долго еще сохранял облик старинного сельского жилища, подобного легендарной хижине Курия Дентата, где герой-триумфатор жил в достойной бедности и съедал свою скромную трапезу, сидя у очага. До тех пор, пока жив был Марк Туллий Цицерон, дед оратора, все здесь оставалось неизменным. Лишь после его смерти (год которой нам неизвестен) отец Цицерона поспешил придать семейной резиденции хоть немного более привлекательный вид. Нетрудно себе представить, в чем состояли внесенные им перемены: жилые комнаты были увеличены, по фасаду и вокруг двора, куда еще недавно пригоняли скот на водопой, расположились портики; сооружение таких портиков предусматривалось в первую очередь, если сельский хозяин намеревался проводить на своей вилле погожие летние дни и прогуливаться здесь с друзьями. Хозяйственные постройки не были уничтожены, а лишь отодвинуты подальше от дома, и в них поселился управляющий — вилик с семьей. Все это, разумеется, лишь гипотезы, но гипотезы, подтверждаемые обильным материалом из Помпей и из поселений Лация. Новая вилла, перейдя таким образом в разряд «подгородных» (то есть сохранявших городской комфорт), принадлежала новому стилю, основанному на эллинских образцах, который нынешние историки архитектуры называют сулланским.

В своей речи в защиту поэта Архия Цицерон вскоре напомнит, что в эти первые годы I века до н. э. Италия еще больше, нежели Рим, была как бы пропитана греческой культурой. Проникла эта культура и в Арпин; люди старого закала отнеслись к ней с подозрением и неприязнью, как это видно, например, из любимого присловья деда Цицерона: «Наши здешние все равно что рабы-сирийцы, которые нынче идут нарасхват — чем лучше раб знает греческий, тем меньше на что-нибудь годен». Подобные речи было бы естественно слышать от Катона Старшего, но дед оратора жил полувеком позже. Он явно отставал от времени; знание греческого языка стало всеобщим, захватило оно и Арпин. Не исключено, что слова старика представляли собой выпад против какого-нибудь политического противника, слишком, на его вкус, «современного». Так или иначе фраза эта выдает тот упрямый консерватизм, который, как нам предстоит увидеть, уже вступал в противоречие с духом времени.

В Арпине, так же как в Риме и как вплоть до сего дня в итальянских деревнях, семья составляла исходную клеточку общественной жизни, которая зиждилась на родственных, дружеских, деловых или иных связях. Небезынтересно поэтому попытаться восстановить по возможности, что представляла собой в самом широком смысле фамилия Цицеронов. Родовое имя Туллиев встречается в римской истории неоднократно. Его носил римский царь Сервий Туллий и его же — тот уже упомянутый вождь вольсков, что вместе с Кориоланом поднял оружие против Рима. Имя, как видим, было и латинским и вольскским, восходя к источнику, общему для обоих родственных языков. По своему исходному смыслу слово «Туллий» означало бьющий из земли источник или воду, бурлящую среди камней. Значит ли это, что так прозвали семью, чья усадьба стояла возле родника? Что касается прозвания «Цицерон», от латинского cicer — «горох», считается, будто им впервые наградили одного из предков оратора, у которого на лице была бородавка или, по мнению Плутарха, кончик носа был раздвоен как горошина или боб. Прозвание это распространено было не только среди членов рода Туллиев: в середине V века до н. э., например, его носил народный трибун по имени Гай Кальвий. Несмотря на возможность разных гипотез, вероятнее всего, что Туллии — старинный крестьянский род, что у них был надел в горах, на склонах, а может быть, и на берегах той речки, где позже возвышалась усадьба Цицеронов, что род Туллиев рос и креп с течением времени, а когда жители Арпина стали римскими гражданами, какая-то часть его получила и один из знаков нового гражданства — право тройного имени. Произойти это должно было где-то во II веке до н. э.. когда именно, источники не сообщают, и для нас история семьи начинается с того самого ворчливого старика, деда нашего Цицерона, с которым мы уже знакомы и который, по всему судя, родился в конце первой половины II века до н. э. Он женился на некоей Гратидии — из той же семьи, что Гай Марий, будущий победитель Югурты, спасший Рим от нашествия тевтонов и кимвров. У Гратидии был брат, Марк, вскоре поссорившийся со своим шурином. Он был моложе старого Цицерона и отличался от него характером и умом. Насколько старик противился любым новшествам, настолько Гратидий легко и охотно принимал их. Он был знаком с греческой литературой и, если верить Цицерону, не лишен ораторского таланта; его друг Марк Антоний славился красноречием и сыграл большую роль в политической жизни тех лет; нам еще придется встретиться с ним при разборе диалога Цицерона «Об ораторе».

Особенно бурно проявилось различие во взглядах Марка Гратидия и его шурина, когда граждане Арпина стали обсуждать вопрос о введении тайного голосования в народном собрании. То был очень серьезный шаг, поскольку он менял в корне отношения между разными социальными группами в пределах гражданской общины. Тайное голосование «табличками» соответствовало интересам популяров — «народной партии», так как эта процедура наносила ущерб влиянию знати, богачей, старшин родов и фамилий — словом, всех тех, кто диктовал свою волю гражданам, от них зависевшим и отныне получавшим возможность самостоятельно решать, кому отдать свой голос. Туллий резко возражал против подобного новшества и упорствовал в своем несогласии вплоть до конца жизни. Дело кончилось тем, что жители Арпина, по-видимому, последовали все же примеру Рима и приняли новый порядок голосования, который, как все понимали, становился неизбежным.

Марк Гратидий, наверное, подумывал о политической карьере в столице. Для начала он последовал в качество префекта за своим другом Марком Антонием в Киликию — Антоний вел здесь боевые действия против пиратов, в ходе которых в 102 году Гратидий и погиб. Сына его, которого звали тоже Марк Гратидий, усыновила семья арпинских Мариев. Соответственно он стал называться Марком Марием Гратидианом и, по словам Цицерона, играл заметную роль в политической жизни Рима как деятель партии популяров. Ему предстояло умереть под пыткой в руках Катилины, говорившего, что такой смертью Гратидиан должен искупить гибель людей, убитых демагогами.