- Как бы там ни было, это уже какой-то результат, - молвил Месснер. - Во всяком случае, нам будет о чем доложить, даже если он сдохнет.

- Вы по-прежнему отказываетесь от пробной антибактериальной терапии?

- Никто не вменял мне в обязанность испытывать лекарства.

Штурмбанфюрер помолчал.

- Что ж, хотя бы один, даст Бог. Я и на это не надеялся, если честно признаться. Слишком большая удача.

- Да, второй, похоже, не жилец, - кивнул Берг.

Он ошибся.

Сережка Остапенко выжил.

«Вот вам и расовая неполноценность», - неожиданно для себя подумал Месснер и поморщился: еще брякнет что-то подобное вслух, раз уж на ум пришло.

Он лежал, плохо соображая, на каком свете находится. Свет, не выключавшийся круглые сутки, резал глаза, но уже не так, как в самом начале, когда у Сережки развился менингит. Он знать не знал, что это такое; он не имел понятия, что в его состоянии гибельной может стать обычная простуда, не то что сибиреязвенное поражение мозговых оболочек. То, что он остался в живых, действительно было настоящим чудом. Чудеса случаются редко, но не так чтобы очень, их просто не замечают, списывая на счет неизвестных науке явлений, которые, однако, со временем обязательно получат заслуженное объяснение.

К нему продолжали ходить прорезиненные и просвинцованные садисты; им занимались, его изучали, ему удивлялись.

И Остапенко интуитивно догадывался, что ценность его особы постепенно и непонятным образом растет.

Он видел недоумение немцев и понимал, что теперь его хотя бы не прибьют, как муху. Точно, не прибьют… А к опытам он постепенно стал привыкать. Он терпел невыносимые мучения, но неизменно выздоравливал, и этот последний процесс даже начал доставлять ему естественное удовольствие.

И еще Сережка размышлял о побеге.

Размышлял - это, ясное дело, сильно сказано. Не размышлял - мечтал. Сбежать из трюма не сумел бы и вооруженный до зубов диверсант.

Но он уже познал чудо - почему бы не произойти еще одному? Он давно перестал полагаться на Бога. Но зачем-то Бог берег его, и не хотелось думать, что Господь покровительствует нацистам, сохраняя удивительный экземпляр для новых испытаний во имя торжества германского оружия.

Номера в монастырской гостинице были двухместные, и Чайке как даме выпало поселиться одной, в ожидании соседки. Из этого можно было извлечь пользу, и Посейдон отвел Артемия в сторону.

- Постарайтесь сделать вот что, - сказал он негромко. - В прибывающей немецкой группе есть женщины. Постарайтесь поселить одну в этот номер.

Монах с сомнением покачал головой.

- Это будет трудно устроить. Там две женщины, и естественнее будет поселить их вместе.

- Понимаю, но вы все-таки попытайтесь. Организуйте путаницу с бронью. Если немка слишком явно заартачится, то уступите. Пусть хотя бы проявится: активное нежелание послужит косвенной уликой.

- Как и активное желание, - заметил Артемий.

- Это верно, - согласился Посейдон.

- Зосима будет ждать вас в церкви через полчаса. Желательно, чтобы вы вошли в курс дела до прибытия группы.

- Да, конечно. Мои люди уже переодеваются…

Брови Артемия поползли вверх:

- Что значит - они уже переодеваются? Вы уже готовы, что ли, выступить в роли реставраторов?

- Да нет, - улыбнулся Каретников. - Никаких фартуков и косынок. Я не вполне правильно выразился. Они… оснащаются.

Монах понимающе кивнул.

- Надеюсь, что вы не проявите вопиющую неосведомленность в профессиональных вопросах.

- Не беспокойтесь. Мы будем молчать как рыбы, лишнего не ляпнем. В конце концов, вода - наша привычная стихия.

Помявшись, Артемий сказал:

- Руководство обители… очень просит не забывать, что на территории находится детский лагерь…

Каретников, уже направившийся в свой номер, резко остановился.

- Какой еще, к черту, детский лагерь?

- Но разве вас не поставили в известность? На острове разбит детский православный лагерь. Дети помладше приехали с родителями, те, что постарше, - без сопровождения. Целая орава.

Забавно, что Артемий никак не отреагировал на поминание черта. Посейдон сжал кулаки.

- Но это ведь не лезет ни в какие ворота! Здесь же черт знает что может начаться!.. И потом - работы по подъему объекта тоже небезопасны, насколько я понимаю. Как же сюда пустили детей?

- Это так, и все родители были предупреждены. Но паломники есть паломники. Это глубоко верующие люди. Некоторые даже усмотрели в этом некий подвиг. Заставь дурака Богу молиться…

Очередное ругательство, произнесенное Каретниковым, крепко превзошло прежнее и прозвучало абсолютно неуместно в этих стенах.

- Бардак! - продолжил он гневно. - Сущий бардак! Одна рука не знает, что делает другая, - вот уж воистину по Писанию… Почему нас не предупредили? Это может сорвать операцию! Детей нужно немедленно эвакуировать!

- Их, безусловно, не следовало пускать, - возразил Артемий. - А теперь уже поздно. Эвакуацию невозможно провести незаметно, поскольку все может пойти прахом.

«Сирены» послушно ходили за братом Зосимой, который несколько успокоился и был приятно удивлен вниманием, с которым его слушали. Он ненадолго сделался истинным пастырем, наставляющим благочестивое стадо.

Ему почтительно внимали, Торпеда и Магеллан даже делали пометки. Именно они прошли курс специальной тренировки памяти, и записи требовались им на всякий случай, больше для видимости, если вдруг придется объяснять, каким чудесным образом им удалось так хорошо все запомнить.

- Ну, доминанты архитектурного ансамбля очевидны, - говорил Зосима. - Колокольня и купола собора, здесь не на чем особо останавливаться. Из старого комплекса монастырской гавани сохранились только странноприимный дом, для бедных, и часовня. Часовню Святителя Николая построили в восемьсот пятнадцатом году. Ее, кстати заметить, уже отреставрировали, потом можете полюбоваться как профессионалы… А саму гавань еще семьдесят лет назад окружал этакий обруч. - Зосима сделал движение, как будто заключал кого-то в объятия. - Обруч из бревенчатых ряжей с камнями внутри, а со стороны берега были гранитные блоки.

Экскурсанты обходили остров, то и дело останавливаясь и осматривая достопримечательности, на которые обращал их внимание Зосима.

Впитывание материала экскурсии было возложено на Магеллана и Торпеду, для прочих экскурсия в большей мере имела совсем другое содержание. «Сирены» отмечали про себя пути подхода и отступления, естественные и искусственные укрытия; высоты, с которых удобно вести огонь; наличие подозрительных лиц и систем слежения. На их лицах застыли обманчиво кроткие маски; старый морской волк Мина рисковал даже переусердствовать, настолько несвойственно было ему это выражение.

Зосима простирал руку:

- Вон там вы видите скит, сооруженный во имя Коневской иконы Божией Матери. Он расположен на месте самого первого монастыря, который возвел основатель обители Преподобный Арсений. Скит построили лишь в конце девятнадцатого столетия по проекту архитектора Слуцкого. Центром композиции, как вы видите, является редкая по красоте церковь; налицо русско-византийский стиль…

Магеллан записывал, от усердия высунув кончик языка. Торпеда стрелял глазами, фиксируя все не хуже фотокамеры с высокой разрешающей способностью. От его внимания не укрывалась ни одна деталь.

- Двухэтажный келейный корпус, конечно, будет поскромнее. Вы видите башенки с шатровым завершением, главки с крестами. С запада возведены трехчастные ворота с килевидными арками. Все это нынче, увы, пребывает в упадке, но мы надеемся, что вашими стараниями удастся поправить дело…