Жослен неловко переминался поодаль, не зная, как воспринять мой внезапный срыв. Но Сесиль не забыла об этикете Дома Кактуса и мгновенно его успокоила, взяв за руки и приветственно поцеловав.

– Ах, какой же вы красивый молодой человек, Жослен Веррёй, – пропела она, слегка разведя его руки, чтобы получше разглядеть кассилианские наручи и темно-синюю форму королевского гвардейца. – И настоящий герой. – В глазах Сесиль заплясали искорки, когда она похлопала его по наручу. – Да уж, в чувстве юмора Наамах не откажешь.

Жослен густо покраснел и поклонился.

– От королевы Цветов, распускающихся в ночи, я, пожалуй, приму такой комплимент.

Телезис де Морне тепло смотрела на нас своими глубокими карими глазами.

– Поистине, – произнесла она мелодичным голосом, – Элуа благословил этот день. Многое утратив, сколько всего мы получили.

Ее слова задели потаенную струнку в моей душе, освободив и горе, и радость. Да, потерь было много, очень много, из моей жизни ушли любимые люди, и это тяжелым камнем лежало на сердце. Но все же ценой неисчислимых жертв мы многое отвоевали: победу над захватчиками и свободу для земли и души Земли Ангелов, любовь, волю и наши жизни. Конечно же, этому нужно радоваться. Ведь и Благословенный Элуа, улыбаясь, щедро пролил свою кровь ради этой земли, ради этих людей. Пусть война, смерть, предательства… но сбирает там с жужжаньем мед пчела в лаванде синей.

Сквозь бури и невзгоды мы вернулись домой.

Наперекор смерти ангелийцы празднуют жизнь.

Думаю, именно поэтому свадьба Исандры и Друстана выдалась такой пышной. И если кого-то подмывает высказаться, мол, королева позволила мне остаться при ней на несколько недель подготовки исключительно по доброте душевной, позвольте возразить: я с лихвой отработала свое содержание во Дворце.

Причем в гуще предсвадебной суматохи я умудрилась выкроить время и на выполнение собственных обещаний. Так в свое время я поклялась Друстану, что его народ будет знать о подвигах своих сыновей и дочерей. И вот по моей просьбе сама Телезис де Морне великодушно согласилась не только описать наше путешествие и великую битву в стихах, но и перевести их на круитский. Не могу сказать точно, скольких участников событий Телезис опросила, собирая материал для поэмы, но знаю, что очень многих. Хотя после лихорадки ее здоровье осталось слабым, она без устали трудилась.

В конечном счете произведение превратилось в эпос, которому Телезис посвятила остаток своей жизни. Он получил название «Исандрийский цикл», поскольку скрупулезно изображал восхождение Исандры де ла Курсель на престол Земли Ангелов, однако ткань повествования плелась из нитей-судеб многих людей, в том числе и моей. Телезис много лет подвизалась королевской поэтессой и хорошо знала, как важно подгадать со стихотворением к какому-нибудь торжеству, поэтому пролог был готов как раз к монаршей свадьбе. Представьте, она прозорливо начала эту работу в тот самый день, когда четверо вестовых, объявивших себя Парнями Федры, явились к ней в Город Элуа с письмом и новостями о великих подвигах.

Отряд всадников, отобранных лично Друстаном, отправился в Аззаль на встречу с флотом Русса, которому полагалось переправить их через Проливы, дабы круиты и далриады смогли донести до соплеменников затверженные наизусть сообщения о победе, заключенном союзе и о скором возвращении круарха. Квинтилий Русс, обеспечив посланцам корабль, оставил командовать флотом Жана Маршана, а охранять границу – Марка де Тревальона, сам же явился во дворец. Как всегда громогласный и грубоватый, адмирал при встрече так крепко меня обнял, что затрещали ребра.

Ради вестовых, доставивших мое письмо Телезис де Морне, и ради всех остальных Парней Федры, я сдержала слово, данное на проложенных еще тиберийцами дорогах Альбы, для чего встретилась с Джаретом Мораном, дуэйном Дома Кактуса, первого из тринадцати Домов Двора Ночи. Залог гостеприимства, медальон, подаренный мне Джаретом в ночь празднования дня рождения принца Бодуэна, давно пропал, арестованный вместе с остальным имуществом Делоне, но Сесиль Лаво-Перрин пришла на помощь и заключила с дуэйном сделку, над условиями которой любой посвященный Дома Брионии обрыдался бы от зависти.

Выторгованные пятнадцать медальонов – по одному на каждого из выживших Парней Федры – давали проход в любой из тринадцати Домов накануне королевской свадьбы. Но Джарет Моран нисколько не прогадал. Мое имя и моя история были на слуху и тонкой алой ниточкой тянулись по всему гобелену ангелийской победы: та самая ангуиссетта Делоне, что пережила рабство у скальдов, предупредила королеву о надвигающемся вторжении и совершила путешествие на Альбу. Я родилась и выросла при Дворе Ночи, получила воспитание в Доме Кактуса. И теперь дуэйн открыл двери перед Парнями Федры, чтобы тоже войти в легенду о моих подвигах и тем самым добавить блеска потускневшей славе Двора Ночи.

Неважно, что уже в десять лет меня отправили жить к Делоне. Я вела происхождение от Двора Ночи, с этим не поспоришь. Зато смогла сдержать свое обещание перед людьми, избравшими меня своим кумиром, что было для меня важнее всего.

Напоследок я доставила завещание Гиацинта в Сени Ночи. Нашла там Эмиля, и передала ему документ, который Гиацинт написал на старом пергаменте в одинокой башне Хозяина Проливов. Эмиль плакал, целовал мне руки и рассыпался в благодарностях; даже если отчасти его слезы были слезами радости, парень явно опечалился трагической судьбой Гиацинта. Меня тронуло, как искренне подручные любили моего друга.

О, Принц странников.

От имени его матери я принесла жертву в храме Элуа, куда мы вместе ходили после смерти Бодуэна. Я возложила букет влажных от росы алых анемонов к основанию статуи и опустилась на колени, чтобы поцеловать прохладные мраморные ступни Элуа.

– Это тебе от Анастасии, дочери Маноха, – прошептала я, вдыхая запах сырой земли и свежей травы с примесью аромата дубовой коры. Высоко вверху в сумеречном свете на большом каменном лице Благословенного играла загадочная улыбка.

Коленопреклоненной я простояла там довольно долго.

На этот раз подняться мне помог Жослен, но жрец Элуа был тот же, что и в прошлый раз с Гиацинтом, клянусь, хотя все жрецы и жрицы похожи друг на друга, поскольку все они являются частью неразрывной цепи служения. Он улыбнулся нам, стоя босыми ногами на сырой земле и спрятав руки в рукава мантии.

– Дитя Кассиэля, – ласково обратился он к Жослену, – не торопись. Тебе уже доводилось доходить до развилки и выбирать дальнейший путь, и, как и Кассиэлю, тебе всю жизнь придется сталкиваться с развилками и снова и снова выбирать путь Спутника. Помни, что на каждой развилке выбор всегда зависит от тебя. Уповай на Элуа, и он поможет тебе различить верную дорогу.

Жослен испуганно воззрился на жреца, но тот вынул руку из рукава и коснулся уже моей щеки.

– Отмеченная стрелой Кушиэля служительница Наамах. – Он улыбнулся в полумраке, и его улыбка показалась мне благостной и исполненной воспоминаний. Кто мог бы сказать наверняка? Но я верила, что жрец был тем же самым, что и в прошлый раз. – Люби по воле своей, и Элуа направит тебя на путь истинный, и каждый шаг по тому пути будет тебе в радость. Иди с его благословением.

С этими словами жрец нас оставил.

Тут я рассмеялась:

– Похоже, настала твоя очередь выслушивать мрачные пророчества.

– Я бы с радостью с тобой поменялся, – отозвался Жослен. – Кажется, я обречен делать один и тот же выбор тысячу раз подряд.

– Ты жалеешь? – Я вгляделась в его нахмуренное лицо в тусклом свете угасающего дня.

– Нет, – покачал головой Жослен. – Нет, – прошептал он и взял мое лицо в ладони, затем наклонился, чтобы поцеловать меня, и его распущенные волосы цвета спелой пшеницы скрыли нас плотной завесой.

Поцелуй был сладчайшим, и я чувствовала, что мы поступаем правильно, потому что наши дыхания слились, а сердца забились в унисон.