– Понимаю, – пробормотала я, не в силах забыть глаза Жослена, когда он убил Белых Братьев. Мы немного посидели в тишине, пока я не сказала: – Пора поесть.

– Поесть и поспать. Нам потребуются силы. – Встав, он убрал меч в ножны и принес котелок с похлебкой. У нас имелась всего одна ложка, поэтому мы ели по очереди мое горячее, но невкусное варево. Когда котелок опустел, Жослен вычистил его и наполнил снегом, пока я сидела, замерзшая снаружи, согретая изнутри и сонная от усталости, завернувшись в меховую накидку.

Мы улеглись на постель из сосновых ветвей и укрылись всем, чем могли. Я тесно прижалась к Жослену и вскоре почувствовала, как тепло его тела проникает в меня.

– Спи, – прошептал он мне в волосы. – Сегодня они нас не найдут. Спи.

И я уснула.

Утром я проснулась одна, замерзшая до одеревенения.

В свое время дорога от селения Гюнтера на Слет показалась мне неимоверно трудной, но с теперешней она не шла ни в какое сравнение. Не вполне это сознавая, в ту поездку я являлась частью племени, причем драгоценной и лелеемой частью. Тогда мне не приходилось ни обихаживать свою лошадь, ни готовить еду, ни заботиться об устройстве стоянки.

А после побега на меня навалилось множество путевых забот, потому что продвигаться следовало быстро, а Жослен, пусть и на все руки мастер, не мог в одиночку справляться со всеми делами. Он все же был непривычен к скальдийской глуши, где холод вгрызается в кости глубже, а снега выпадает куда больше, чем в родных ему горах Сьоваля.

В той поездке, опасаясь шуметь, мы изобрели и освоили свой собственный язык быстрых жестов, кивков и гримас. Я научилась многим доселе неведомым мне вещам, которые, как казалось совсем недавно, не могли пригодиться в моей жизни, например, как  седлать пони или как прокладывать путь в густом лесу, где затаившиеся под снегом корни грозили обезножить и лошадей, и людей. Научилась наматывать на голову шерстяную шаль наподобие бурнуса, сберегая драгоценное тепло и защищая лицо от пронизывающего ветра. Научилась скалывать наморозь с поклажи и без остановки ехать сквозь метель. Научилась чистить копыта от льдинок, до крови вонзавшихся  в уязвимую стрелку на конской подошве. Научилась носить на поясе и использовать в простой работе кинжал Трюгве, захваченный Жосленом.

Новыми навыками пришлось овладевать ускоренно, поскольку мы спешили на пределе своих возможностей, почти загоняя и себя, и лошадей. Кожа от холода теряла чувствительность, и приходилось внимательно искать на себе белые пятна обморожения. На вторую ночь вокруг места, облюбованного нами для ночлега, кружила стая волков – совсем рядом между деревьями мелькали пушистые хвосты. Жослен спешно развел костер, а потом оббежал поляну с горящим факелом. Волки углубились в лес, но потом вернулись и ночью сверкали на нас глазами, отражавшими пламя.

Ни на второй, ни на третий день мы не увидели ни одного человека. Происшествие, едва не обернувшееся трагедией, украло у нас драгоценный час. Мы остановились и спешились на заснеженном горном хребте, чтобы определиться, где находимся. Прищурившись от сплошной белизны, я указала на север, где в голубое небо за раздвоенной вершиной горы поднималась тоненькая струйка дыма.

– Селение Раскогра, – произнесла я приглушенно сквозь несколько слоев шерстяной ткани. – Из племени суэвов. Нужно взять чуть южнее и следовать по хребту.

Жослен кивнул и сделал шаг вперед.

Снежный козырек под его ногами вдруг обрушился. С криком кассилианец упал и кубарем покатился по склону вместе со снежной лавиной. Я в ужасе отшатнулась назад на твердую почву и вцепилась в торчащую из снега скалу. Возле мысков моих ног зияла пустота. Верный пони сбоку тряхнул головой и встревоженно фыркнул, а конь Жослена отбежал на несколько метров и там остановился, закатывая глаза.

Дрожа, я глянула в пропасть.

Далеко внизу Жослен, очевидно живой, выбирался из снега. Он посгибал руки и ноги, быстро охлопал себя, наверное, в поисках ран, нащупал оружие. Кинжалы были на месте, но меч выпал из ножен. Я увидела клинок лежащим плашмя на снегу на полпути к вершине.

Заметив меня, кассилианец махнул рукой, давая знать, что не пострадал. В ответ я указала ему на меч. Даже издалека я разглядела его недовольную гримасу.

Жослен взбирался обратно на гору почти час, поскольку снежный покров трижды не выдерживал веса его тела и сползал к подножию. Большую часть этого времени я провела, гоняясь за его норовистым конем, который испуганно выдыхал облачка пара и отскакивал при моем приближении. Наконец я вспомнила, как приманивали лошадей дети в Перринвольде, и соблазнила трусишку горстью овса. Завладев поводом, я вдруг разом ощутила, что невыносимо устала и замерзла, в отчаянии прижалась лбом к теплой лошадиной шее и разрыдалась; слезы текли сами собой и замерзали на щеках. Конь же, дожевав угощение, извернулся и ткнулся мордой мне в волосы, словно и не он послужил причиной моего расстройства.

Наконец вскарабкавшись на вершину, Жослен изнеможенно повалился на спину и уставился в небо. Я молча протянула ему мех с водой.

– Надо идти, – прохрипел он, наверное, застудив грудь от запредельных усилий на морозе, и с трудом встал.

Я кивнула.

– По крайней мере лошади отдохнули.

Жалкая пародия на остроумие, но приходилось черпать поддержку во всем подряд.

И мы продолжили путь.

Той ночью никто из нас и слова не обронил о потерянном времени, но оба держали ухо востро, подскакивая при малейшем звуке: сходе снега, треске ветвей, когда замерзший сок разрывал в них деревянные жилы.

Жослен, уставившись в костер, ворошил угли хворостиной – обычный признак его глубоких раздумий.

– Федра. – Его голос меня напугал и показал, насколько я близка к срыву. Беспощадные потемневшие глаза поймали мой взгляд. – Если… когда они нас настигнут, я хочу, чтобы ты кое-что сделала. Что бы я тогда ни говорил, что бы ни учинял, не обращай внимания, а сделай так, как я скажу сейчас. Вот, посмотри на это.

Встав, он подошел к нашей поклаже и вернулся с щитом Трюгве. Это был простой круглый деревянный щит, обтянутый шкурой, с железным диском в центре и ремнями, за которые его следовало крепить на руке. Я еще гадала, почему Жослен его не выбросил, раз привык сражаться без щита.

Под ночным небом Скальдии кассилианец затянул крепежные ремни у меня на предплечье и долго показывал, как правильно обращаться со щитом, прикрывая тело от ударов с разных сторон.

– Если тебе выпадет шанс, – тихо заключил он, – хоть малейший шанс сбежать, не упускай его. Ты уже достаточно знаешь, чтобы выжить в одиночку, пока есть припасы. Но если сбежать не удастся… обязательно воспользуйся щитом. А я со своей стороны сделаю все, что смогу.

– Служить и защищать, – прошептала я, глядя на его темный силуэт под звездным небом, подсвеченный сполохами костра.  И мое сердце пронзила доселе невиданная боль. – Ах, Жослен…

– Иди спать, – пробормотал он, отворачиваясь, – я подежурю первым.

На четвертый день повалил снег.

Погода играла с нами, как кошка с мышью: то остервенело хлестала порывами ветра с жалящей белой крупой, то вдруг отступала, давая нам передышку и возможность устремиться вперед. Тогда мы понукали коней, пригибаясь к их шеям, или спешивались и брели по пояс в снегу до следующей метели, запускавшей в нас ледяные когти.

От убийственного холода я вся онемела и словно спала наяву, сидя в седле или топая по следам Жослена. Только его ругань и увещевания побуждали меня двигаться дальше. Не знаю, долго ли мы так шли. Время шаг за шагом сошло на нет в белой пелене с редкими просветами, когда снег переставал и можно было разглядеть местность.

Студеный ветер проносился по скалам и деревьям с резким свистом – то пронзительным, то вдруг стихавшим. Я так привыкла к этому шуму, что не сразу заметила изменение: больше он не взвывал и успокаивался, но только нарастал, нарастал и нарастал.